— Собирайся, Егор, поедем. Ты человек в этих делах опытный, на месте покумекаем, что да как.
— Да мне чего собираться, Степаныч. Махорку только возьму в шалаше да квасу глотну, а то в горле все пересохло по этой жарище.
— Давай. Я тебя у дороги подожду.
И только теперь Егор увидел в стороне жеребца, запряженного в двухколесные рессорные дрожки, на которых председатель ездил летом.
До Чертова, давно заброшенного, местами заболоченного луга, где из года в год пасли колхозное стадо, по прямой было километра три; по дороге же набиралось раза в два больше, и у Егора было время, чтобы кое о чем подумать.
Еще не зная подробностей волчьего нападения, Егор о многом уже догадывался — и о том, что за волки напали, и о том, почему они зарезали столько овец. Но пока что он не лез ни с какими разговорами к угрюмо молчавшему председателю, сейчас Егора занимала не столько свалившаяся беда, сколько необъяснимая, но явно обнаружившаяся связь между случившимся сегодня и тем, что произошло с ним самим неделю назад, ночью. Егор давно не верил ни в чих, ни в сон, однако чем другим можно было объяснить эту связь? Тут и там одно цеплялось за другое и тянулось друг за другом, как нитка за иголкой. С чего, спрашивается, проснулся в тот раз? Всегда спал как убитый, хоть из ружья над ухом стреляй, а тут вскочил. Будто позвал кто. А дальше пошло-покатилось — то показалось, что волчица за окном, то на огород кинулся. И сердце все дни ныло. И вот — сошлось. Но как, почему сошлось, Егор даже представить не мог. Конечно, многое можно было свалить и на то, что заспался тогда и что сам вдолбил в голову, будто волчица пришла, ну а с другим-то как? Душа-то ведь болела? Ведь всю неделю ходил и знал: какая-нибудь напасть, да стрясется. Тут-то на что валить? Не на что. Что было, то было, подавался знак. Вот только кем? Не волчицей же! Как она могла его подать? А хоть бы и могла, то зачем? О нем, что ли, думала, о Егоре? Смех, ей-богу!
Однако как ни противился Егор такой мысли, а только этим и можно было хоть как-то объяснить ночные чудеса. Как и многие охотники, Егор был убежден: звери умеют отгадывать чужие мысли. А уж волки в особенности. Ту же волчицу взять: ведь сколько раз, незаметно наблюдая за ней, он наталкивался на такой осмысленный волчий взгляд, что ему становилось не по себе от этой жутковатой звериной проникновенности. Так мог смотреть лишь тот, кто читал в чужой душе, от кого нельзя было спрятать малейших ее движений.
Но как все это перенести на то, что случилось? Тут выходила полная чертовщина, в какую и захочешь, да не поверишь. Не могла волчица ни о чем предупреждать, не могла. Просто совпало одно с другим, и больше ничего. А уж как совпало, кто его знает…
Еще не доезжая до Чертова, они услышали рев и мычание взбудораженного стада, а когда сошли с дрожек, Егору показалось, что мертвыми овцами завален весь луг. Они лежали повсюду, и не верилось, что их только четырнадцать, а не тридцать или пятьдесят. Но председатель ничего не преуменьшил, просто овцы, спасаясь от волков, кидались в разные стороны и теперь лежали там, где их настигли звери.
Переходя от одной туши к другой, Егор везде видел одну и ту же картину: шеи овец были располосованы так, словно по ним прошлась коса, а не звериные зубы. Егор не раз видел этот страшный волчий укус. Опытный, матерый волк за один мах разрывает до кишок бок лосю, а тут какая-то овца.
— С ума посходили, сволочки! Скольких положили, а хоть бы одну сожрали! — недоуменно сказал председатель, и это недоумение было простительно ему, человеку, далекому от знания волчьих повадок и привычек; что же касается Егора, то он с самого начала понял, в чем тут все дело. Волки не охотились. Молодых учили. Август — самое время для натаскивания, и в эту пору волки режут жуть сколько скота. Четырнадцать это еще хорошо, бывает, кладут и больше двух десятков. И не жрут при этом. Навалят как на бойне, а ты потом как хочешь, так и разбирайся.
Сегодня был тот самый случай, а уж кто разбойничал, об этом Егор догадался сразу — волчица со своими. Другой стаи в округе не было, и хотя соседняя деревня стояла ближе к болоту, волки не изменили своему правилу, не стали следить у соседей, а пришли сюда. Чем это грозило стае, можно было понять, глядя на решительное и злое лицо председателя, наверняка строившего планы, как отомстить волкам. Нехитрые рассуждения должны были неминуемо привести председателя к выводу, к которому пришел бы всякий, кто знал историю волчицы, и Егор с беспокойством ждал, что председатель вот-вот спросит: а не твои ли это волки, Егор? Пришлось бы отвечать по правде, потому что врать хоть кому Егор не любил. Но и выкладывать все по совести тоже не хотелось. Егор не собирался брать волчицу под защиту — чего защищать, когда наломала дров, однако выдать ее с головой язык не поворачивался. Поэтому он искренне обрадовался, увидев подходившего к ним пастуха — неприятный разговор с председателем на время отдалялся.
Пастух, старик лет под семьдесят, весь изломанный многолетней тяжелой работой, видно, чувствовал себя виноватым во всем и смотрел так жалобно, что председатель не выдержал:
— Да не смотри ты так, дед Иван! Ты-то тут при чем? Расскажи лучше, как дело было.
Пастух, убедившись, что никакое наказание ему не грозит, стал рассказывать.
Выходило, что он сидел вон там и плел из прутьев корзину. Подпаска не было, дед послал его поискать грибов, а стадо паслось, и все было спокойно. А потом из кустов вдруг выскочили волки и бросились на овец. Пастух сначала растерялся, а потом вспомнил, что у него в шалаше ружье, и побежал за ним. Но пока он добежал на своих колченогих ногах до шалаша да пока вытаскивал из сумы патроны, волки уже разорвали невесть сколько овец. Пастух стал стрелять, но не по волкам, потому что боялся попасть в скотину, а вверх, и волки убежали. По словам старика, волков было так много, что он не успел сосчитать их. А потом на выстрелы прибежал подпасок, и старик велел ему что есть духу бечь в деревню, а сам стал собирать разбежавшееся стадо.
— А собака? — спросил председатель. — Неужель ничего не учуяла?
— Кутька-то? Не, ничего. Со мной рядом лежала, а когда волки, значит, выскочили, Кутька-то хвост поджала да и деру. Паршивая собачонка, Степаныч. Курей только по огороду знай гоняет, а чуть что — сразу под крыльцо.
— На кой черт тогда держишь? Завел бы другую.
— А откуда волки выскочили? — спросил Егор.
— Волки-то? Да вон оттель, — показал старик на кусты, и Егору стало ясно, почему Кутька не учуял стаю: волки, как всегда, подобрались против ветра.
— Ну ладно, дед Иван, иди, — сказал председатель. — Я конюху велел, приедут за овцами.
Старик, переваливаясь, как утка, из стороны в сторону, пошел к шалашу, а председатель, достав папиросу и прикурив, повернулся к Егору:
— Видал, какие дела? Полтонны, считай, мяса наворотили, а хоть бы чем попользовались!
— Не для того резали, Степаныч. Молодых учили.
— Ну да! — не поверил председатель.
— Верно говорю. Смотри, как было: подошли вон оттуда, чтоб ветер, значит, в морду был. Сами все чуют, а их — никто. Постояли, посмотрели, что к чему. Видят: дед Иван сидит, ружья нету, ну и кинулись. Сначала матерые, это уж точно. Двух-трех овец завалили, а там волченятам голос подали. А те только и ждали. Ну и пошла потеха. Волк с волчицей рвут, а молодые и того пуще. Скажи спасибо, что так еще обошлось, могли и больше зарезать.
— Скажи спасибо! — возмутился председатель. — Вот будет им зимой спасибо! Нынче же Семену накажу, чтоб к облаве готовился. А то и охотники есть, а волки что хотят, то и делают.
Семен Баскаков, или просто Баскак, был бригадиром охотников. Мужик еще не старый, он, как и Егор когда-то, спал и видел одну только охоту, но для полного марьяжа ему не хватало характера. Семена частенько подводили азарт и нетерпеливость. С ними на волчьей охоте мало чего добьешься, и эти Семеновы недостатки грозили неприятностями, которые Егор предвидел для себя в будущем. Их не мог не учитывать в своих планах и председатель, и Егор подумал, что тот, раз уж речь зашла про облаву, не пропустит момент и теперь-то спросит, чьи же это волки напали на стадо, не Егоровы ли?
Но председатель не спросил ни о чем. Наобещав волкам всяких страхов, он наконец успокоился и пошел к дороге, где, отбиваясь от мух и слепней, фуркал и лягался привязанный к кустам жеребец.
2Дни шли, жизнь текла неторопливо и привычно — утром драчена с молоком и самовар, потом работа и обед и снова работа. Для домашних дел оставались вечера и воскресенья. Пока не было дождей, выкопали картошку, просушили и ссыпали в подпол. Подходило время рубить и квасить капусту, и Егор приготовил кадку и съездил в район за солью. В общем, забот хватало, но даже среди них он все время помнил председателевы слова насчет того, что зимой надо будет разделаться с волками. Председатель слов на ветер не бросал, что говорил, то и делал, это Егор знал, но все же в душе надеялся: а вдруг все перемелется? До зимы далеко, за это время воды много утечет. Да хоть бы и вся утекла, ему только лучше. Ведь ясно же: дойдет до облавы — придут к Егору. Помоги, скажут. А Егор ни в какие помощники записываться не собирался. Волков не жалел и не защищал, потраву овец прощать было нельзя, но ведь в стае-то — волчица! А за ней Егор не стал бы охотиться и из-под палки. Пусть что хотят, то и думают, а он в этом деле не участник.
