— Так это не вы его?..
— Конечно нет. Он попал под поезд, когда мы ночью, на ощупь, блуждали по сортировочной станции… Прошу вас, идите помедленней. Ваш проклятый чемодан чертовски тяжел…
Мы шли вдоль набережной Соны. Мелкий дождь, словно дыхание ночи, окроплял наши лица.
— Зачем вам понадобилось разыгрывать эту комедию? — начал я.
— Чтобы выяснить, что вы за человек и можно ли с вами договориться.
— Договориться? О чем?
— Ладно, так и быть, скажу. Дело в том, что в Африке умер наш дядя Шарль, с которым я была в ссоре, и он все свое состояние завещал Бернару.
— Ну и что из этого?
— Как? Вы что, не понимаете?.. Да ведь речь идет о двадцатимиллионном наследстве!
Я поставил чемодан на землю.
— И я… то есть я хотел сказать, Бернар — его единственный наследник? А разве вам ничего не полагается в соответствии с завещанием?
— Ни сантима. В случае смерти Бернара все деньги должны быть переведены на счета благотворительных заведений.
Я перевел дыхание и отер носовым платком лицо и шею. Ночь окутывала нас своим мраком и еще сильнее сближала, как двух сообщников. В темноте лицо Жулии выделялось белым пятном, а голос звучал слишком звонко.
— А мне — ни сантима, — повторила она с надрывом.
— Так вот в чем дело, — пробормотал я. — В сущности, смерть Бернара вам даже на руку. Выходит, мы можем разделить эти деньги между собой?
— Ну разумеется.
— Согласен на десять миллионов, — сказал я, не полностью еще осознавая, что со мной происходит.
— Пять, — отрезала Жулия, — а не десять… И я даю вам возможность жениться на Элен.
— Вы забываете, что, в принципе, я могу и отказаться от этого наследства…
— Лучший способ вызвать подозрения.
— Ну хорошо, допустим, я соглашусь! А кто мне даст гарантии, что впоследствии вы не станете меня шантажировать и заниматься вымогательством?
— Да за кого вы меня принимаете?
«Здесь, — подумал я, — явно таится какая-то ловушка — ведь не может все быть так просто».
— А как же с формальностями? Ведь нотариус наверняка знает Бернара?
— Нет, он из Абиджана.[8] Я уже навела справки. Вам будет достаточно обзавестись двумя свидетелями, а в окружении Элен вы их легко сможете найти. Вот и все трудности.
Наверное, чтобы проанализировать создавшуюся ситуацию, мне нужно было время, много времени, а еще больше — покой. В настоящий же момент я был способен лишь без конца повторять, не испытывая при этом чрезмерной радости: «Ты и богат, и свободен… ты и богат, и свободен».
Где-то далеко, на окраине города, просвистел паровоз.
— Итак, вы согласны? — спросила Жулия.
— У меня нет выбора. Ведь если я откажусь, вы меня выдадите, разве не так?
Жулия промолчала, но ее молчание было красноречивее любого ответа. Она понимала, что в данный момент находится в моей власти. Мы шли по пустынной набережной, по которой гулял лишь ветер; в сумерках трудно было следить за моими движениями. Если я поддамся алчности, Жулии конец. С самого начала она с ужасом ожидала этой минуты и, как могла, отдаляла ее.
— Могу я вам верить? — спросил я.
— Мое слово против вашего. Вы утверждаете, что не убивали Бернара, и я вам верю. Следовательно…
На бульваре Верден нас обогнали два мотоцикла. Колокола зазвонили к заутрене, и я почувствовал, что страх начинает покидать Жулию. Она даже подошла ко мне поближе.
— Я вовсе не желаю вам зла, — прошептала она. — Я думала, что ваши записки таят в себе какую-то западню. Ведь я прекрасно видела, как вы ходили вокруг меня кругами… Да еще с таким злобным видом!
— Я только хотел остаться с вами наедине, чтобы объясниться…
— А вы что, даже не заметили, как эти женщины следят за вами? Да они же обе от вас без ума!.. В особенности Аньес. Порой мне казалось, что она не очень-то верит в то, что я ваша сестра. Ну и уж раз мы с вами разговорились, могу вам сообщить, что именно она написала мне о том, где вы, и подсказала версию со служащим мэрии. Она, конечно, рассчитывала на то, что мое появление приведет вас в замешательство. Остерегайтесь этой…
И тут раздались два четких пистолетных выстрела. Я поставил чемодан на землю.
— Что это? — спросила Жулия.
Словно в ответ на ее вопрос, где-то неподалеку прозвучала автоматная очередь, а колокола тем временем по-прежнему звонили. Из-за угла набережной послышался топот, и кто-то, выскочивший из-за поворота, направился прямо на нас.
— Сматывайтесь отсюда, да побыстрее, черт возьми! — завопил он. — Они сейчас будут здесь!
«Наверное, убили немца», — подумал я, и вдруг меня насквозь, словно током, пронзил ужас. Я схватил Жулию за руку.
— А мой чемодан? — сказала она. — Как же мой чемодан?
— К черту чемодан!
И я побежал, увлекая ее за собой. Она бежала гораздо медленнее, туфли на деревянной подошве звонко стучали по мостовой. «Так они услышат нас, и если я вновь попаду к ним в лапы… мне уж наверняка не избежать концлагеря… Ноги не спасут меня. Надо срочно где-то спрятаться… исчезнуть сию же минуту…» И я разжал пальцы, оставив Жулию позади…
— Бернар… подождите меня! — прохрипела она, уже совершенно не соображая, что говорит.
Я почувствовал, что внутри у меня все горит. На ходу я пытался нащупать ключ в кармане плаща. Я оглянулся: Жулия перестала кричать, чтобы не тратить сил понапрасну, и отчаянно пыталась меня догнать.
Мертвенно-бледные силуэты домов и тротуар уже начинали вырисовываться на фоне пока еще прикрывавшей нас ночи. Светало. Нырнув в арку и дрожа всем телом от страха, я принялся ощупывать дверь парадного в поисках замочной скважины. Мое сердце чуть не выскочило из груди — скважины не было, а Жулия тем временем все приближалась. Наконец мои пальцы нащупали скважину, и я поставил свою жизнь на карту: либо мой ключ открывает замок парадного, либо я поднимаю руки вверх и покорно жду их приближения. Я вставил ключ в отверстие. Жулия была уже близко. Она шла, держась руками за стену и кашляя, как будто у нее был коклюш. Ключ застрял — наверное, я слишком глубоко его засунул. От пота мои руки стали мокрыми, но старательно и медленно я все же пытался вставить его правильно. Этот кусочек металла был моим единственным спасением. Оскалив зубы, я злобно ругался. Жулия почти повисла у меня на спине и рыдала мне в затылок Я оттолкнул ее плечом. А во вновь воцарившейся тишине раздались шаги людей, идущих развернутой цепью по всей ширине улицы, которую они прочесывали, как гигантской сетью. До нас доносились команды еще более ужасные, чем сами выстрелы. Ключ, зацепившись за что-то твердое, слегка повернулся и снова застрял.
— Бернар… не нужно здесь стоять…
— Заткнитесь! — буркнул я.
Если бы мои руки не были заняты, я с огромным удовольствием залепил бы ей пару пощечин. Но я не мог оторваться от дела. Я должен был открыть замок этой двери! Я должен был открыть ее!
— У них электрические фонарики, — простонала Жулия.
Закрыв глаза, я полностью слился с ключом и пытался справиться с непослушным замком. А по мостовой уже громыхали сапоги. Неожиданно внутри замка раздался легкий щелчок. Осторожно поворачивая ключ, я сильно дернул дверь на себя, и мной овладело чувство, будто передо мной разверзлась стена и на меня обрушился поток света. Я вынул ключ и резко повернулся к Жулии, которая висела на мне.
— Пустите меня, если хотите войти!
Она послушно отступила, а я резко раскрыл дверь, мигом заскочил внутрь и попытался ее захлопнуть. Однако Жулия, как пойманный в ловушку зверек, изо всех сил уцепилась за дверь. Некоторое время между нами шла упорная борьба: она тянула дверь со своей стороны, а я со своей; наши стоны вторили друг другу. Потом она издала что-то похожее на предсмертный вздох — я выиграл у нее несколько сантиметров и почувствовал, что она уже покоряется своей судьбе. Щелкнув язычком замка, дверь захлопнулась. Жулия еще бессильно колотила в дверь, но это было похоже на последние попытки утопающего удержаться на поверхности. Потом раздался стук ее подошв, и мне показалось, что она, совершенно обезумев, кругами ходит по тротуару. Затем ее шаги начали удаляться, стук каблуков участился, она побежала, и с моих уст сорвалась совершенно абсурдная молитва: «Господи, сделай так, чтобы она спаслась!» Одна за другой раздались короткие автоматные очереди — одна… две… три… четыре… пять… шесть… Стреляющему наверняка хорошо была видна цель — ведь уже почти совсем рассвело. Затем топот стих, и воцарилась полнейшая тишина. Позади меня, где-то в глубине дома, раздался громкий, настойчивый звон будильника. Но обитатели дома, должно быть, и так уже проснулись и, стоя у своих окон, наблюдали за происходящим на улице. За дверью простучал сапогами отряд, доносились обрывки команд.
Опустившись на пол, я начал лязгать зубами. Озноб был непреодолим, как икота, и шел откуда-то изнутри. Я не испытывал и тени стыда, по правде говоря, я ни о чем не думал, превратясь в какое-то дрожащее существо. Когда дрожь прекратилась, я чуть было не заснул, прислонясь к двери и упершись подбородком в колени. Где-то неподалеку остановилась машина, захлопали дверцы, раздалась немецкая речь. Потом машина отъехала, а над моей головой раздались осторожные приглушенные шаги. Постепенно дом стал оживать: где-то заплакал ребенок, кто-то чистил печь. Тогда я встал и отряхнул с себя пыль. Руки и ноги не слушались меня. Приоткрыв дверь, я выглянул наружу: между домами сочился грязный дневной свет, улица была пустынна, и я рискнул выйти.
