– Господа, как вам водевиль? – начала Марго светскую беседу, ведь обойти вниманием гостей нельзя, однако она преследовала и другие цели.
– Прелестно, – откликнулся барон, выпивая очередную рюмку. Если б еще и выражение его лица соответствовало слову «прелестно»…
– У мадемуазель Анфисы несомненный дар, – сказал де ла Гра.
– Согласен, – веско поддержал его фон Левенвольде, словно речь шла не о веселеньком водевиле, а о военном сражении.
– Почему вы не танцуете? – продолжила уделять им внимание Марго.
– От танцев повышается сердцебиение, – ответил за всех де ла Гра.
– Вот как? – изумилась она сугубо практичному взгляду. – А доктор Кольцов советовал двигаться, иначе, говорил он, кровь застаивается. Вы знали доктора Кольцова?
– Не имел чести, – ответил де ла Гра.
– Слышал, однако незнаком, – сказал фон Левенвольде.
– С ним ужаснейшая трагедия произошла, – огорченно вздохнула Марго. – Недавно его убили. Да-да, как убивают всех в округе. Надеюсь, вы слышали об оборотне? Убитых находят с прокушенными горлами.
– И что же, мадам, вы верите слухам? – усмехнулся де ла Гра.
– Разумеется, не верю, но…
– А я верю, – вступил в диалог окосевший барон. – Слухи на пустом месте не рождаются, а мистики в нашей жизни предовольно. Вон луна на небе… Что она там делает? Светит себе и светит. Заметьте, ночью светит. А зачем? Не знаете? И никто не знает. Мистика.
– Ваша милость изволит философствовать? – насмешливо спросил де ла Гра, покосившись в сторону барона.
– Ну, да, – распетушился тот, очевидно, уловив в тоне профессора издевку. – Моя милость желает пофилософствовать. Всем можно, а мне нельзя?
– У нас все можно, барон, – великодушно разрешила Марго.
– Благодарю вас, мадам, – шутовски поклонился фон Бэр. – Вы прелесть, не то что некоторые… атеисты.
– А вы, – обратилась она к фон Левенвольде, – с кем вы согласны?
– Я придерживаюсь середины, мадам, – нехотя ответил тот. – Никто не доказал, что оборотни есть, никто не доказал, что их нет. Я имею в виду существенные доказательства, а не пустые рассуждения. Собственно, меня все эти события не занимают.
Заиграла музыка, Суров и Марго, извинившись, убежали танцевать.
Шарлотта тронула Уварова за рукав:
– Посмотрите, Мишенька, как подполковник берет вашу сестру. А как она положила руку ему на плечо… Неужели вы не видите? На них приятно смотреть.
– Я обещал вам, что не стану вмешиваться в отношения сестры и друга, вы тоже обещайте исполнить мою просьбу.
– Я готова, – неосторожно согласилась она.
– Спойте, прошу вас.
– Право, неловко… Столько людей, и все будут смотреть на меня? Мне очень страшно.
– А вы пойте для меня. – Видя, что она скорее убежит, чем споет, Уваров напомнил: – Вы дали обещание.
– Нечестно было с вашей стороны расставить ловушку… – разволновалась Шарлотта, но данное слово оказалось сильнее. – Станьте так, чтоб я вас видела.
Уваров шепнул несколько слов сестре, та посовещалась с Шарлоттой, затем попросила брата принести ноты и захлопала в ладоши:
– Господа, минутку внимания! Мадемуазель Шарлотта любезно согласилась спеть для нас. По моей просьбе она исполнит арию Нормы «Каста дива».
Гувернантка допила шампанское и кинулась было к роялю, но Марго ее не пустила:
– Нет-нет, я сама буду аккомпанировать.
Она села за рояль и ободряюще подмигнула Шарлотте. При полной тишине раздались первые звуки аккомпанемента. Вначале девушка запела стеснительно, опустив глаза, но затем, по мере того, как с каждым тактом Марго усиливала звучание музыки, приходило вдохновение и к ней. Постепенно она подняла глаза, увидела Уварова, сфокусировала на нем внимание, и голос ее начал набирать силу, заполняя пространство усадьбы, унося слушателей за собой. Таинство мелодии и голоса заворожили, каждый слушатель сосуществовал наедине с собой и песней, которая глубоко трогала, заставляя сопереживать.
Уваров учуял носом табачный дым – значит, подошел Суров с трубкой. Боясь навредить Шарлотте, Мишель не обернулся, услышав друга:
– Как ей удается?
– Видимо, талант.
– Верно. Достоинств у ней тьма.
– Ты, Саша, о ком? – глядя на Шарлотту (а говорил он тоже о ней), спросил Уваров.
– О твоей сестре. За что ни возьмется, у нее выходит, будто занималась этим всю жизнь. Они же не репетировали, а вон как околдовали публику.
– Видишь ли, Саша, когда достоинств слишком много, объединяясь, они становятся недостатками.
– Очень сложно, – буркнул Суров и отошел.
О, сколько лестных отзывов выслушала Шарлотта! На ее бледном лице даже румянец выступил, ведь похвала всегда приятна. Она спела еще две песни, одну из них, русскую народную, без аккомпанемента.
Кто-то снова потребовал вальс. Его могли танцевать бесконечно, иногда только разбавляя полькой или кадрилью. Прислуга не забывала обносить гостей шампанским.
– Вы довольны? – спросила Шарлотта Уварова.
– Я восхищен. – Слуга поднес шампанское, он взял два бокала, один протянул Шарлотте. – Выпьете?
– А я никогда не пила…
– Значит, сегодня многое для вас случилось впервой.
Шарлотта сделала несколько глотков подряд, вытаращив глаза. Она так смешно пила, что Уваров не смог сдержать смеха. А пары кружились, кружились и бесконечно требовали вальс. Почему же нет? Это не великосветский бал, где танцы расписаны строго по регламенту, от правил нельзя отступить ни на йоту, за чем следит распорядитель. Здесь можно все. Уваров, поддавшись всеобщему веселью, еще раз предложил Шарлотте:
– Идемте танцевать, это несложно, в два шага…
– Мишенька, я не хочу, чтоб вам стало неловко из-за меня. Ой, что с моей головой? – приставила кончики пальцев к вискам Шарлотта. – Она будто не моя.
– Ничего, пройдет, вы немного опьянели. Странно, что так быстро.
– Немного? – вскинула на него непонимающие глаза Шарлотта. – А слабость? Мое тело тоже как будто не мое. Знаете, пожалуй, вернусь домой…
– Когда мы увидимся? – не отпускал ее Уваров.
– Завтра… мне нехорошо… Это был лучший вечер в моей жизни, Мишенька… вряд ли он повторится…
Она подлетела к де ла Гра, тот, выслушав ее, подхватил девушку под руку, сделал знаки баронету и ушел. Левенвольде увлек барона, которому не хотелось покидать водку на подносе в руках лакея. Когда Уваров наконец сообразил и кинулся вдогонку, он увидел лишь, как карета выезжала за ворота.
Герцогиня сидела близко к огню, потому что мерзла, и смотрела на языки пламени в камине, но они не согревали ее. Да и что могло согреть в этом ледяном доме? Тепло дают люди, которые не слишком-то щедры оказались. Двадцать лет прошли в сплошном холоде, даже огонь здесь стал холодным. В сущности, она приняла незавидное положение, как принимает каждый свою долю – плоха ли та или хороша. Еще вначале марафона длиною в двадцать лет герцогиня перестала думать о завтрашнем дне. Зачем о нем думать, если завтра будет, как вчера? Но вот наступило время, когда ею завладело беспокойство, отсюда и вопрос родился: что будет завтра? Как ни однообразна жизнь, как она ни тяготила, а была дорога. Герцогиня пыталась просчитать степень худых событий, которые возможны в недалеком будущем.
Пришла нянька, ее всегда можно распознать по шарканью. Герцогиня спросила, не поворачиваясь к старухе:
– Чего бродишь, а не спишь?
– Куда ж мне спать, коль моя лапушка не приехала? Тебе принесть, барыня, чего? Квасу, а хошь, кофею сварю?
– Не хочу.
– Ничего ты не хошь… – печально вздохнула нянька, переваливаясь, как утка. – А человек хотением живет, иначе-то он вроде как неживой вовсе.
– Да? – Подобие улыбки появилось на губах герцогини, ее забавляли бесхитростные рассуждения старухи. – Чего же ты хочешь?
– Мало ли… – пожала плечами та. – Пожить охота еще годков хочь пяток, поглядеть, как оно будет все. А вчерась, к примеру, захотелось оладий, так я напекла.
– Серьезные у тебя желания, – без насмешки сказала герцогиня.
– Дык, у тебя и ентих хотений нету. Плохо так-то.
Двери распахнулись, вошел де ла Гра со стонущей Шарлоттой на руках и понес ее в комнату.
– Твоя дочь напилась, – сообщил барон.
– Надеюсь, она не выкинула номер? – свела брови герцогиня.
– Непременно! – с издевкой сказал барон. – Она пела, как пташка. Имела успех, овации. Ей аплодировали, как в театре.
– Не преувеличивай, – поднимаясь по лестнице, бросил племянник. – Шарлотте дурно, тебе не жаль ее?
– Жаль, особенно себя, – вздохнул фон Бэр.
– Пела, как дешевая певичка? – покривилась герцогиня.
– А мы-с, герцогиня Лейхтенбергская, пренебрегаем певичками? – рухнул в кресло фон Бэр. – Послушай, Грета, на кой черт твоя герцогская заносчивость здесь – в сером, страшно скучном месте? Здесь даже не провинция, а… закуток, нора, дыра – как тебе будет угодно. Да и чем ты, Грета, лучше певички? Она хотя бы услаждает слух, радует душу, а от тебя какая польза? Ты только ешь, спишь, молишься и точно на похоронах находишься. У нас вечные похороны, вечный траур.
