– Можно мне в туалет на минуточку?
– Нельзя, пока мы не закончим.
Она посмотрела на Райана и Стюарта, надеясь на помощь, но безрезультатно. С неохотой она вывалила содержимое сумочки на стол. Сверху оказались три папиросы с марихуаной. Я подняла их и положила себе на ладонь.
– Черт, – выругалась Йоланда. – Это Лакон их туда положил. Это не мое. Клянусь, я была без понятия, что они там.
– Лакон тогда курил?
– Да, вроде. Я вообще не дую. И не ширяюсь.
– А нож зачем?
Я нажала на кнопку. Из металлического футлярчика выскользнуло короткое смертоносное лезвие.
– Это для защиты.
– В среду он был у тебя?
– Да, но я не успела его вытащить. Я так перепугалась, что он у меня из башки выскочил.
Я развернула скомканные клочки бумаги.
– Что это?
– Имена и номера моих друзей.
Я развернула бумажки и обнаружила там с десяток мужских имен.
– А подруги у тебя есть? Или ты только с парнями дружишь? Не возражаешь, если мы позвоним кому-нибудь из них и спросим, как вы познакомились?
Она стала злиться. Снова демонстративно принялась за лак, стряхивая его на пол.
– Делайте что хотите. Я все равно не хотела приходить.
– Когда Лакон стал тебе больше нравиться? После фильма?
– Я ему говорила. – Йоланда показала на Райана. – Никогда он мне не нравился. Все время после фильма я его боялась.
– Когда ты записала номер его телефона? – спросила я. – Когда ты успела нарисовать вокруг него сердечки?
Она дернулась в мою сторону, пытаясь выхватить бумажку.
– Это другой Лакон. Не тот, который меня изнасиловал.
– Райан, думаю, пора позвать Ванду.
– Ничего ей не говорите! Это наш секрет – мой и судьи!
– Сначала мне надо узнать, что ты говорила сестре. То же самое, что мне, или нет. Потом, – я порылась в куче бумажек и извлекла проездной на метро, – я отдам этот билет в полицию, и они кое-что проверят.
– Это мое. Я его в прошлом месяце купила, я не украла.
– Это даже лучше, Йоланда. Потому что в полиции точно узнают, когда ты проходила в метро в среду. Во сколько и на какой станции.
– Они не могут сделать этого, – сказала она, распаляясь.
– Вся информация компьютеризирована. Я узнаю, сколько времени ты провела в поезде. Кроме того, мы сможем узнать, сколько было человек на платформе, когда Лакон тебя туда затащил, как ты говоришь.
– Какая вам разница?! – Она резко повернула голову, когда услышала звук открывающейся двери.
– Такая, что, если ты не скажешь судье правду, тебя арестуют.
Йоланда расплакалась. Было видно, что свою сестру она боится больше, чем меня.
– Я вам всем сказала, я не помню ничего…
– А я говорю, что не верю тебе. Если ты не была пьяна, не была под кайфом, тебя не били по голове бейсбольной битой – кому, как не тебе, знать, что на Самом деле случилось в среду.
Я стала рассказывать Ванде о нестыковках между тем, что ее сестра рассказала полиции сначала, и тем, что удалось из нее вытянуть сегодня. Потом протянула ей бумажку с именем Лакона и номером его телефона, которая пестрела сердечками.
Ванда ущипнула сестру за плечо.
– Ты чего притворялась? «Не знаю», «не помню»? Почему ты мне впаривала, что он тебе не нравится, а сама записала его телефон? Ты не такая глупая, дорогуша, как прикидываешься.
– Вот что, Йоланда. Ступайте с сестрой к Райану в кабинет. Подождите там, пока он направит проездной билет в отдел общественного транспорта для получения информации о твоей поездке. Оружие я оставлю у себя, – сказала я, зажав в ладони нож. – А эту марихуану мы выкинем.
Ванда отвесила сестре подзатыльник.
– Вот она что…
– Не бейте ее. Я надеюсь, что никогда не услышу о том, что вы бьете свою сестру, – пригрозила я. – Йоланда, если ты решишь, что в твоем объяснении нужно что-то изменить до того, как ты окажешься в суде, скажи об этом Райану, как только вы придете к нему в кабинет.
– Если я это сделаю, меня опять к вам вызовут? – спросила она, явно мечтая о том, чтобы этого не произошло.
– Только если информация из транспортного управления не освежит тебе память.
– Вы хотите сказать, что, если я расскажу ему все, я могу идти домой?
– Можешь, если расскажешь правду.
Йоланда вышла следом за старшей сестрой. Я отдала ее дело Стюарту.
– Не знал, что можно получить информацию по проездным билетам, – удивился тот.
– Вот и узнал, – произнес Райан и подмигнул мне. – Лакон и Йоланда. Значит, это не любовь, Алекс? Не замечал за тобой фокусов с сумочками.
– У девчонок в сумочках чего только нет. Чем старше женщина, тем больше можно найти в ее сумочке. Таблетки, презервативы, дневники, оружие, любовные письма. Беглый взгляд на содержимое сумочки больше помогает распутать дело, чем все университетские знания. Думаю, что наша Йоланда без малого проститутка.
– Именно это Лакон и говорит.
– Если данные из транспортного управления совпадут с его версией, а она все равно будет упираться, веди ее снова, будем звонить ее поклонникам. Посмотрим, что они расскажут.
Каждый проездной билет имеет десятизначный код. Данные о каждом его использовании попадают в базу. Из того, как и когда им пользовались, можно составить целую историю. Билет расскажет нам, в какое время Йоланда прошла через турникет, на какой станции села в метро, сколько поездок у нее осталось. Моя уверенность в том, что ей верить нельзя, будет подкреплена компьютерными данными. Они подтвердят, что она лгала.
Я проводила Райана и Стюарта до двери и забрала у Лоры листок, на котором она отметила, кто, когда и с чем звонил.
– Больше звонков не было?
– Только что была информация от Майка. Скотти Тарен все еще ждет на Шестой авеню. Но они уверены, что доктор Ичико их надул. Решил уклониться от встречи с полицией, чтобы приберечь лакомый кусочек для своего теледебюта. Он сегодня не явился на работу.
В час Мерсер привез Аннику Джелт – для под готики к Большой коллегии. Девушка была еще очень Слаба, передвигалась в инвалидной коляске, ее сопровождал медбрат.
Детектив сидел рядом и держал ее за руку, пока она рассказывала подробности случившегося. Она говорила по-английски безупречно, мягко и в то же время четко. Анника описала, как на нее неожиданно, как будто ниоткуда, напал человек. Как и остальные потерпевшие, она так и не поняла, крался ли он позади нее какое-то время.
Потребовался целый час, чтобы восстановить полную картину покушения. Потом в течение пятнадцати минут я представляла ее дело присяжным. Теперь было ясно: насильник стал орудовать ножом только потому, что она начала оказывать сопротивление.
После допроса Мерсер вновь прикатил ее ко мне в кабинет и передал сопровождающему из больницы.
– Все это просто замечательно. Вы уже поправляетесь, а ведь прошло не так много времени. Еще не все, по начало очень хорошее. Когда вы уезжаете в Швецию?
– Как только врачи разрешат лететь. В салоне самолета низкое давление, это вредно для легких, а перелет такой длинный. Но вы ведь позвоните мне, если поймаете его?
Мерсер тут же ответил:
– Правительство Нью-Йорка оплатит вам билет, чтобы вы дали показания в суде. А я буду вашим личным сопровождающим.
– Эти рисунки… Можно спросить? – проговорила Анника. – Медсестра мне показывала…
Фоторобот преступника висел теперь на окнах, витринах, у касс по всем магазинам и фирмам Верхнего Ист-Сайда.
– Что вы хотели спросить?
– Этот рисунок детектив Уоллес показывал мне на прошлой неделе. Я тогда узнала его из нескольких, которые он приносил. Он очень точно передает его облик. Но там почему-то написано…
– Вам не следует сомневаться, – сказала я. – Если вы что-то подметили, можете нам сказать.
Некоторые с большей точностью определяли рост или вес. Некоторые помнили прикосновение его небритой шеки к коже, в то время как остальные этого не заметили. Или отмечали мельчайшие шрамы или прыщики у него на лице.
– На рисунке, который мне показал детектив, никаких надписей не было. А на плакате есть.
Мы с Мерсером кивнули.
– Написано, что он афроамериканец, – продолжила Анника.
– Вы сказали, что он чернокожий, поэтому… – Мерсер сел напротив свидетельницы.
– Да, – продолжила она. – Возможно, это потому, что я иностранка. Английский у меня второй язык, и я воспринимаю его по-другому.
Было трудно понять, к чему она клонит.
– А другие женщины? – спохватилась я. – Среди них были иностранки?
Мерсер на секунду задумался.
– Нет.
– Я думаю, он не американец – это слово мне кажется лишним. Чернокожий – да, но не афроамериканец, – сказала Анника.
– Тогда кто? Может, он с Карибов?
– Не знаю. Я практически не общалась с людьми с островов. Но он говорил не так… не так певуче, как чернокожие с Ямайки, которые со мной учились.
– Можете привести какой-нибудь пример? – спросил Мерсер. – Ведь он мало говорил с вами.
