— Выходите! — крикнул он в мегафон. — Бросить оружие и выходить! Шансов у вас нет! Даю минуту на размышление. Потом — огонь на уничтожение.
Он помолчал, выжидая. Затем подал команду:
— Короткая очередь! Всем стрелять вверх! Огонь!..
Прогремело и стихло. На землю упало несколько веток, срезанных пулями. Посыпалась сверху хвоя.
— Выходите! Вы окружены!
С поднятыми руками, опустив головы, из-за деревьев вышли два бородатых боевика в маскировочной форме.
Еще одного налетчика обнаружили в районе шестого поста на электротехническом заграждении. Он сумел перебраться через бетонную стену и повис на проводах, пораженный ударом тока.
Группа солдат, высланная Нырковым на восточный берег озера, обнаружила брошенную шлюпку. Отыскать следы людей, высадившихся с нее и скрывшихся в лесу, солдаты не смогли.
Ближе к причалу у самого уреза воды группа наткнулась на труп бородатого мужчины в камуфлированном костюме. Он был убит выстрелом в спину. В метре от его отброшенной наотмашь правой руки под тонким слоем воды лежала прямоугольная металлическая коробочка серого цвета с небольшим усиком антенны. В ногах убитого валялся автомат с ремнем, обмотанным белым бинтом.
— Не нравится мне эта коробка, — сказал командир группы лейтенант Рогов.
— Мне тоже, — согласился радист сержант Ярцев. — Похоже на рацию. Во всяком случае, вижу антенну. И сенсорная клавиатура от нуля до девяти, как у микрокалькулятора.
— Скорее всего дистанционный привод радиовзрывателя, — предположил Рогов. Он поднял пистолет и выстрелил в середину коробки. — С дыркой ей лучше…
Обнаружить караульных с причального поста не удалось.
Кизимов. Улица бывшая Коммунистическая, ныне Пролазная. Дом 21
Вечером, в день отъезда людей Чаплински на операцию, в квартиру начальника Кизимовского уголовного розыска майора милиции Пушкова позвонили. Дверь открыл сам хозяин. На пороге стоял его бывший коллега Кузьма Иванович Мудров в старенькой милицейской форме без погон, в сапогах и фуражке. Пушков с удивлением взглянул на гостя, предложил: «Проходи», — и только потом протянул руку — через порог не здороваются.
— Я к тебе, Михаил Петрович, — сказал Мудров.
— Что случилось?
— Даже начинать неудобно… — замялся Мудров.
— С чего вдруг? Зря же ты не пришел бы?
— Сам понимаешь, в наши дни на таких, как я, смотрят с подозрением. Старый кадр. Родился при Сталине. Служил при Брежневе. Тоталитарно-застойный легавый. Ловил и сажал демократически настроенное жулье.
— Ну, это ты брось… Какой же у них демократический настрой?
— Как какой? Кричат ведь: «Тюрьмам — условия санаториев!»
— Ладно, оставь эту тему, — сказал Пушков, раздражаясь. — На кой хрен самоуничижаться? Если пришел — говори без предисловий.
— Без них не выйдет, — Мудров вздохнул. — Скажу что не так — отшатнешься, а мне больше и пойти не к кому.
— Кузьма Иванович! — воскликнул Пушков. — Мало ли мы с тобой на какие темы трепались?
— Я к тебе, Петрович, с подозрениями. Смех и только! Тоталитарно-застойный легавый унюхал в Кизимове мафию.
— Вышел на какой-то след?
— Вышел. Про «Экомастер» слыхал?
— Кто же о нем не слыхал? Демократическая общественность Кизимова, как у нас говорят, «демокизы», высоко ценит этот смелый прорыв в будущее.
— Что-то ты заговорил слишком красиво.
— Не я. Так говорит наш главный демократ — городской голова Гуревич. Малое предприятие — это одно из основных направлений современной экономики. И от нас требуют поддерживать предпринимателей.
— Даже так?
— Во всяком случае, не мешать им.
— Предприятие, Петрович, это когда что-то производят. Такие надо поддерживать. Пестовать, я бы сказал. Но если ты поставил возле подвала банка вентилятор и выдуваешь оттуда банкноты, я подобное предпринимательство называю жульничеством.
— Если банкноты хранятся так плохо, что их можно выдуть, виноват сам банк.
— Каким ты был, Петрович, таким и остался. Раньше тянулся перед секретарями райкома, теперь повторяешь рассуждения демокизов. Где же свобода мнений? Плю-ра-лизм, так, что ли, произносится?
— Брось трепаться, старик! — оборвал его Пушков довольно резко. — Я уже на выходе, и мне один хрен, вышибли бы меня раньше тоталитарным пинком или теперь вышибут демократическим жестом руки — пшел вон!
— Значит, ничего не изменилось?
— Изменилось все. Раньше я знал правила игры и не отступал от них. Теперь правил нет, и все приходится угадывать. Берешь жулика за жабры, трясешь, а он, оказывается, и демократ, и патриот, и личный друг, и акционер, и спонсор в придачу. А ты оказываешься врагом инициативы и прогресса. Поэтому надо помнить о правилах соразмерности, отменить которые не может даже демократия.
— Что за правила? Не слыхал.
— Все ты знаешь, обо всем слыхал. А суть их в том, что при любой системе подчиненный должен не показывать вида, что ему не нравится, как воняет из-под мышек начальника. И все.
— Да здравствует свобода! — сказал Мудров, выбросив вверх сжатый кулак.
— Ладно, что у тебя с «Экомастером»?
Мудров, торопясь, стал рассказывать все, что сумел понять в деле с той поры, как столкнулся с фирмой Кесояна. Когда он рассказал о контактах предпринимателей с Клыковым, Пушков насторожился.
— Ты за ними следил?
— Протестую. Следить за ними у меня нет права, верно? Зачем же нарушать закон?
— Хорошо, допустим. Ты видел встречи предпринимателей и нашей урлы в разных местах и в разное время. Так?
— Точно. В разных местах и в разное время. И пришел к выводу: они скооперировались.
— Деньги и ножи?
— Нe все так просто, Петрович. Сложнее. Деньги с деньгами. Ножи с ножами. Так точнее.
— Что-то ты мудришь, старик.
— Нисколько. Нынешний Клык не просто нож. Он по всему и мешок с деньгами.
— А где ножи?
— Час назад все они уехали. На трех машинах. Кооператоры, Топорков, Абдуллаев, Зотов. Чует мое сердце — на дело. Десять человек сразу! Такими силами сельпо щипать не ходят.
— Куда поехали?
— Я за ними прокатился до Щекинской развилки. И, учти, не следил. Просто случайное стечение обстоятельств. Собирался в Тарбеевку. Там вроде запчасти к «москвичам» появились…
— Запчасти — на ночь глядя?
— А кто мне запретит?
— Ладно, давай толкуй дальше.
— На развилке две машины свернули к озеру, одна прямо.
— Но ведь дорога на Сузок закрыта «кирпичом».
— Если они задумали что-то серьезное, их и кирпичная стена не остановит. А серьезное, по-моему, это… База «Буран».
— Почему так решил?
— В последнее время к ним зачастил сержант из гарнизона. Потом появился прапорщик.
— Фамилии?
— Не знаю, просто обратил внимание на них. И все…
— И все же, может, слыхал случайно?
— Случайно — да. Сержант Елизаров. Прапорщик Лыткин.
— Елизаров? Знакомая фамилия. Была наводка, что он приторговывает патронами… Хорошо, что ты предлагаешь?
— Давай, Петрович, прокатимся. А? По старинке. Как бывало, когда я тобой командовал. Или остались плохие воспоминания?
Пушков молчал, задумчиво почесывая кончик носа.
— Тряхнем стариной, — снова повторил предложение Мудров. — Поверь интуиции старого деда.
А Пушков и без того с самого начала понял: во всем, что говорил Мудров, несомненно, имелась криминальная прокладка. Только какая? И эта неясность становилась всегда самым сложным обстоятельством любого уголовного дела и, вместе с тем, делала его интересным. Во всяком случае, сейчас никто ничем не рискует, если они вместе прокатятся по городу. Ведь чем черт не шутит…
— Едем, — сказал Пушков, соглашаясь. — Сейчас соберусь. Оружие есть?
— Точно, — подтвердил Мудров. — Да не волнуйся, ружье охотничье. Все по закону…
Согласие Пушкова породило у старого милиционера прилив особого возбуждения, которое он не испытывал с того самого момента, когда оставил службу. А ведь в молодые годы, собираясь на задержание, Мудров всегда чувствовал, как на него накатывала неожиданная веселость, желание шутить, смеяться самому и тормошить друзей, видеть, как они смеются, отвечая на его шутки. Он с удивлением глядел на суровые лица тех, с кем собирался на операцию, удивлялся, почему они хмурятся, цепенеют в подчеркнутой строгости. И вот азарт прежних лет вновь вернулся, и он подумал, что все пройдет удачно и на этот раз, не может не пройти, и уж кому-кому, а говнюку Клыкову они не уступят ни в решительности, ни в хитрости.
— Я к машине, — сказал Мудров и покрутил ключами, надетыми на палец.
— Давай, — кивнул Пушков. — А я позвоню в отдел. Попрошу дежурного слушать меня. Буду информировать по рации. Как говорят, подстелим соломку на всякий случай.
