Поодаль, уже не в окружении конвоиров, на скамье расположились двое других подсудимых. И хотя видны только их узкие, по-стариковски скрюченные спины и затылки, сразу узнаю омского деда Кондрата и местного «гравера высшей квалификации» Матвея Шпака.
В зале человек сорок, но слышно только сдерживаемое дыхание.
Наконец председательствующий поднимает голову:
— У участников процесса есть еще вопросы в дополнениях?
Представитель государственного обвинения, мало знакомая мне женщина из областной прокуратуры, привстает:
— Вопросов нет.
Адвокаты, приподнимаясь один за другим, отвечают то же самое.
Председательствующий удовлетворенно опускает ладонь па стол, отыскивает глазами сидящего во втором ряду мужчину. .
— Свидетель Самаркин.
— Да,— подскакивает «пирожок» из проектного института.
— У суда к вам просьба,— неторопливо произносит председательствующий.— Напомните, что делал подсудимый Репиков, когда вы хотели выйти из квартиры на лестничную площадку.
Самаркин с готовностью кивает.
— Я уже говорил, в этом доме мне трехкомнатную выделили. Вот и зашел посмотреть. Осмотрел, понравилось. Только собрался выходить, слышу громкий разговор...
Председательствующий вздыхает:
— Об этом вы ужо рассказывали... Ответьте на вопрос конкретно.
— Подсудимый держал Хохлова за грудки. Я — сразу обратно и через лоджию вышел в. другой подъезд... Я же не подумал, что такое случится, да и Хохлова не знал, в институте не встречались.
— Вы слышали крик?
— Слышал, но мало ли что... Да и на работу мне было пора. Вот я сразу и ушел.
— И у вас не возникло никаких подозрений?
— Честно говоря, возникли, но ведь на следующий день стало официально известно, что произошел несчастный случай,— разводит руками Самаркин.
Председательствующий, откинувшись на высокую спинку кресла, долго, не мигая, смотрит на не знающего куда девать глаза Самаркина, потом медленно произносит:
— Садитесь... свидетель...
Он так выговаривает слово «свидетель», что тот, мгновенно упав на сиденье, старается стать невидимым...
Слушая речь государственного обвинителя, председательствующий время от времени делает пометки на лежащем перед ним листе бумаги.
Пожилая женщина, сухим голосом изложив фабулу обвинения и перечислив судимости Репикова за бандитизм на железнодорожном транспорте, хищения государственного и общественного имущества, за неоднократные побеги из мест лишения свободы, переходит к анализу добытых судом доказательств. Голос становится тверже, и Репиков постепенно втягивает голову в плечи.
— Жизнь каждого преступника — это траектория его падения,— задумчиво произносит государственный обвинитель.— И вот, когда Репиков понимает, что Хохлов не успокоится и в конце концов обратится в милицию, он решается на убийство...
Председательствующий с тем же вниманием выслушивает речи защитников и предоставляет последнее слово Лобачу.
Дед Кондрат резво поднимается и, вытянув руки по швам, бойко произносит:
— Находясь под следствием, я осознал свою вину и добровольно прошел курс лечения от алкоголизма! — На большее у него не хватает ни запала, ни складных слов. Всхлипнув, гундосо ноет: — Не пью я теперь.., старый я... пощадите... помру в тюрьме.
Матвей Иосифович, когда подходит его черед, говорит, вкладывая в последнее слово всю душу:
— Судимость у меня давно погашена... Мне восемьдесят три... Да, я подделал паспорт, но сделал это невольно, под давлением подсудимого, который, как вы убедились, способен на все... Конечно, на первый взгляд, нет большой разницы, где помирать. Но в словах гражданина Лобача кроется истина, понятная каждому престарелому человеку... Я тоже хотел бы, чтоб мои останки покоились на нашем городском кладбище, за аэропортом...
Председательствующий переводит взгляд на Репикова.
— Вам предоставляется последнее слово.
Тот поднимается и, неловко переминаясь с ноги на ногу, разводит руками, становясь похожим на тихого плотника Дементьича. Не хватает только завязанной под подбородком шапки и косо сидящей желтой строительной каски. У него такая невинная физиономия, что хочется крикнуть: «Не верьте ему! Это страшный человек!»
— Уж и не знаю, что сказать,— смущенно улыбается Репиков.— Раньше сидел, скрывать не буду... С тушенкой всю правду гражданка прокурор сказала, виноват... Но Данилова я не трогал, просто паспорт взял у пьяного...
— Я, что ль, его по башке тюкнул и деньги забрал?! — по-петушиному выкрикивает дед Кондрат. ^
— Подсудимый Лобач,— укоризненно обрывает его судья, потом кивает Репикову: — Продолжайте...
Тот пожимает плечами, словно извиняясь за невыдержанность деда Кондрата.
— Да больше и говорить-то нечего... С Хохловым я, можно сказать, в дружбе был... Зачем мне его сталкивать? Не сталкивал я его... Сам он упал... Уж разберитесь по справедливости...
Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора,— поднимаясь, сообщает председательствующий.
Приговор он читает ровным будничным голосом, почти не отрывая глаз от текста. Народные заседатели, опустив головы и опираясь кончиками пальцев в столешницу, стоят рядом.
У меня тоже устали ноги.
Репиков, вцепившись побелевшими в суставах пальцами в барьер, не спускает с заседателей взгляда, в котором еще теплится надежда.
«...Лобача... условно... Шпака... условно».
Когда звучат слова: «...Репикова... к исключительной мере наказания...», его лоб мгновенно покрывается потом. Лицо становится похожим на гипсовую маску.
В тишине зала отчетливо слышится щелчок наручников.
********
Создано программой AVS Document Converter
www.avs4you.com
