— Не похоже, — сказал Док, устраиваясь поудобнее. — А кто такой Галли?
Тайл рассказала ему о Галли и добавила, усмехнувшись:
— Он крутой мужик. Уверена, они там уже все от него рыдают.
— А кто такой Джо?
Этот неожиданный вопрос заставил ее помрачнеть.
— Никто.
— И все-таки? Ваш бойфренд?
— Хотел бы им стать.
— И что же ему мешает?
Тайл разозлила его настырность. Она уже собралась посоветовать ему не лезть в чужие дела и не подслушивать личные разговоры, но вовремя вспомнила об аудиокассете в кармане и передумала. Если она будет с ним откровенна, то сможет завоевать его доверие.
— Мы с Джозефом несколько раз встречались. Джозеф как раз был на полпути к официальному признанию в качестве бойфренда. Но он как-то забыл упомянуть, что является мужем другой женщины. Сегодня утром я это выяснила. Без всякого удовольствия.
— Гм-м… Разозлились?
— Еще как! Пришла в ярость.
— И теперь жалеете?
— О нем? Нет. Абсолютно. Жалею, что была такой наивной идиоткой. — Она стукнула кулаком по ладони, как будто то был молоток судьи. — С настоящего момента все мои будущие поклонники обязаны будут представить по меньшей мере три заверенные характеристики!
— А ваш бывший муж?
Два — ноль в пользу Дока. У него редкостная способность стирать улыбку с ее лица с помощью неожиданных и отрезвляющих вопросов.
— Что именно вас интересует?
— Он вам не мешает?
— Нет.
— Вы уверены?
— Разумеется, уверена!
— Никаких сожалений…
— Нет.
Он с сомнением покачал головой:
— Когда я о нем упомянул, у вас был на редкость странный вид.
В душе Тайл умоляла его перестать, не протаскивать ее снова через все это. Хотя, если она расскажет, так ему и надо, не станет в другой раз совать свой нос, куда не следует.
— Джон Мэлони… Замечательное имя для телевидения, да? И соответствующие лицо и голос. Мы встретились на студии и немедленно влюбились по уши. Несколько первых месяцев были раем, а потом… Вскоре после того как мы поженились официально, один из каналов предложил ему работу иностранного корреспондента.
— А, понятно.
— Ничего вам не понятно! — огрызнулась она. — Ничего. Профессиональная ревность тут ни при чем. Я понимала, что для Джона это блестящая возможность, и была за обеими руками. Ужасно хотелось пожить за границей. Я представляла себе Париж, Лондон, Рим… Но ему предложили на выбор Латинскую Америку или Боснию. Сражения там только-только начинались.
Она рассеянно потянула нитку из полы футболки.
— Разумеется, я уговаривала его выбрать более безопасное место — Рио. Куда, кстати, я могла бы с ним поехать. Мне не нравилась мысль, что мой муж оставит меня дома, а сам отправится в военную зону, где и границы-то четко не обозначены и где далеко не все решили, на чьей они стороне. Но он, конечно, выбрал более увлекательный вариант. Он хотел быть в гуще событий: тогда он получил бы больше эфира. Мы долго спорили. Яростно. В конце концов я сказала: «Ладно, Джон, хорошо. Поезжай. Подставь свою голову под пули». — Она подняла голову и встретилась взглядом с Доком. — И именно это он и сделал.
На его лице ничего не отразилось, а Тайл уже не могла остановиться.
— Он полез на территорию, вообще запретную для журналистов! Впрочем, это меня не удивляет: он был по натуре авантюристом. — После паузы она произнесла совершенно бесстрастно: — Короче, он словил пулю снайпера. Я похоронила его за три месяца до нашей первой годовщины.
— Трудно вам досталось, — пробормотал Док. — Мне очень жаль.
— Да, но что же поделаешь…
Они долго молчали. Первой заговорила Тайл:
— А вы как справлялись?
— В смысле чего?
— Как вы справлялись с одиночеством.
— Что именно…
— Да будет вам, Док! Не стройте из себя тупицу. Я же была с вами откровенной.
— Это был ваш выбор.
— Справедливо. И все же, поделитесь со мной.
— Мне нечем делиться.
Тайл покачала головой:
— Ни за что не поверю. Ведь как-то же складывались ваши отношения с женщинами.
— Что вы хотите? Имена и даты? С какого времени начать, мисс Маккой? Средняя школа годится или лучше сразу с колледжа?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Неужели так трудно поделиться опытом? Для меня это очень важно; мне кажется, вы могли бы мне помочь разрешить мои собственные проблемы. Наверное, из-за измены вашей жены вам теперь трудно доверять другой женщине?
Губы его сжались в узкую, тонкую линию, и это показывало, что она задела больное место.
— Вы никакого понятия не имеете…
Но Тайл так и не узнала, о чем она не имеет понятия, потому что его прервал душераздирающий визг Донны.
Видеопленку Кипа демонстрировали одновременно по двум мониторам, и все присутствующие в фургоне сгрудились вокруг них. Один из агентов ФБР стоял с пультом управления и задерживал картинку по указанию Кэллоуэя.
— Где моя дочь? Я не вижу Сабру!
Кэллоуэй почувствовал, что от Денди попахивает спиртным. Он время от времени выходил из фургона «вдохнуть воздуха», но, видимо, прихватывал кое-что еще плюс к кислороду.
— Терпение, мистер Денди. Нам нужно видеть все. Я должен знать, где находятся люди. Когда я получу общее впечатление, мы перемотаем пленку и будем останавливаться там, где потребуется.
— Может быть, Сабра пыталась послать мне какой-нибудь тайный знак, сигнал…
— Все может быть, — рассеянно заметил агент.
Он почти вплотную придвинулся к монитору, слушая вступление Тайл. Она хорошо держалась, надо отдать ей должное. Невозмутимо. Немного не причесана и странновато одета, но в этой футболке с техасским флагом она была такой же собранной и говорила так же четко, как и в телевизионной студии.
— Чертов сукин сын! — пробормотал Денди, когда на экране появился Ронни.
— Если вы не можете держать свой рот на замке, мистер Денди, я буду рад помочь вам его закрыть, — сказал Коул Дэвидсон. Угроза была произнесена тихим голосом, но не приходилось сомневаться, что Коул не шутил.
— Джентльмены! — вмешался Кэллоуэй.
Пока говорил Ронни, все молчали. Но молчание стало еще более тяжелым, когда камера наехала на Сабру и новорожденную. От их вида разрывалось сердце. Впечатление от слов Сабры было ужасным. Ни одна мать, качающая младенца, не должна говорить о самоубийстве.
Пленка кончилась, и несколько секунд никто не мог вымолвить ни слова. Наконец Галли отважился высказать то, о чем все думали:
— Полагаю, это отвечает на вопрос, кто несет за все ответственность.
Кэллоуэй поднял руку. Он считал, что сейчас не время обсуждать вину Расселла Денди.
— Как вам показался Ронни, мистер Дэвидсон? Что вы можете сказать?
— Он вымотанный, испуганный…
— Обдолбанный?
— Нет, сэр! — резко ответил Дэвидсон. — Я же вам говорил, Ронни славный мальчик. Он наркотики не употребляет. Может, иногда выпьет бутылку пива. Не больше.
— Моя дочь точно не наркоманка, — вставил Денди.
Кэллоуэй продолжал смотреть на Дэвидсона.
— Не заметили ли вы чего-нибудь особенного, что бы говорило о его нестабильности?
— Мой восемнадцатилетний сын говорит о самоубийстве, мистер Кэллоуэй. Разве не ясно, в каком он сейчас находится состоянии?
Кэллоуэй очень сочувствовал Дэвидсону — у него самого были сыновья-подростки. Но он продолжал давить на него, пытаясь получить побольше информации:
— Вы его хорошо знаете, мистер Дэвидсон. Как вы думаете, Ронни не блефует? Он вам кажется искренним? Вы полагаете, он сможет пойти до конца?
Отец Ронни долго мучился, не зная, что сказать. Затем уныло повесил голову.
— Нет, я не думаю. Правда, не думаю. Хотя…
— Что — хотя? — ухватился Кэллоуэй за его оговорку. — Почему вы так сказали? Ронни выказывал склонность к самоубийству?
— Никогда.
— Он отличался буйным поведением? Не умел сдерживаться?
— Нет, — коротко ответил Коул. Однако что-то его явно беспокоило, он нервничал, переводил взгляд с Кэллоуэя на других. — Был с ним один случай. Один-единственный. И он тогда был совсем ребенком.
Кэллоуэй внутренне застонал. Он твердо знал, что не имеет ни малейшего желания услышать, как Ронни однажды потерял контроль над собой.
— Кто знает, может, к нынешней ситуации это не имеет никакого отношения, но все же расскажите.
После долгого молчания Дэвидсон начал:
— Ронни жил со мной во время летних каникул. Мы с его матерью совсем недавно развелись, и он никак не мог смириться с нашим разрывом… Так или иначе, Ронни очень привязался к одной собаке, которая жила через дорогу. Он рассказывал, что хозяин плохо с ней обращается, почти не кормит, ну и все такое. Я знал хозяина. Он был злобным подонком, постоянно под мухой, так что Ронни говорил правду. Но нас это не касалось. Я велел Ронни держаться подальше от собаки. Но, как я уже сказал, он очень к этой дворняжке привязался. Думаю, ему нужен был приятель. Или, может, он сам чувствовал себя таким же несчастным в то лето. Я не знаю. Я ведь не детский психолог.
