– Жженщиной? Не думаю…
Сказал и рухнул на кровать. Сознание покидало меня: «Заин», «7», «Ж», «15 февраля»… Да самое важное – это «15 февраля». Что будет? Что случится 15 февраля?…
Как жарко. И душно. А вокруг метет, метет, метет… И нет сил ни сдвинуться, ни пошевелиться. А из темноты что-то большое и белое надвигается на меня. Оно холодно прикасается, ощупывает, мутно заглядывает в глаза. И отступает. И метель тут же стихает. Я помню: так уже было. И звезды в небе. И луна. Так близко. Как она прекрасна. Я вижу – от нее отрываются маленькие лунные капельки. Они падают. Падают на землю. Падают на меня. А я все никак не могу найти в себе сил. Я не могу сделать и шага, я не могу пошевелиться, чтобы увернуться. Я лишь зажмуриваюсь, и лунные капли бьют меня по лицу. Нет, не бьют. Они просто капают. Как дождь. Это теплые капли летнего дождя. Я глубоко вдыхаю, я хочу прочувствовать весь его влажный аромат. Пахнет. Пахнет очень приятно, очень знакомо. Но не летним дождем. Я снова открываю глаза.
Луна гуляет по небу. Останавливается. Остановилась. Так и должно быть. Но нет, она сорвалась. Она падает. Падает на меня. Луна заслоняет собой уже все небо. Но я не пытаюсь отойти в сторону, я не зажмуриваюсь в ожидании. Я смотрю, я всматриваюсь в приближающуюся нее. И я вижу кратеры, похожие на глаза. И горные хребты, как нос и губы. И я вдруг удивляюсь тому, как луна похожа на Зою. И понимаю: луна и есть она, ее лицо. Зоя смотрит на меня сверху и из ее глаз капают слезы:
– Слава богу, ты приходишь в себя…
Я, наконец, смог пошевелиться. Губами:
– Зоя…
Она вздыхает:
– Наконец…
По моему лицу текут лунные капли. Хочется пить и я, кажется, улыбаюсь:
– Еще воды…
Зоя тут же подносит к губам стакан. Я пью, тяжело глотая. Луна-Зоя смотрит с надеждой:
– Кушать хочешь?
– Кажется, нет…
Зоя-луна заставляет меня съесть пару ложек меда. И я так устал. Мои ресницы схлопываются. А я не хочу:
– Зоя… Луна-Зоя… Зоя… За…
В ответ откуда-то издалека приходит шепот Жанны:
– Заин… Заин… Заин… Полнота… Завершенность… Гармония… Плодотворность… Заин… Заин… Заин…
И вокруг снова метет, но не так сильно, и я вижу не просто белые полосы-пятна, я различаю отдельные снежинки. Нет, это не снежинки, это цифры-кружева: «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Это что-то значит?
И снова:
– Заин… Заин… Заин…
Я оборачиваюсь. И не вижу Жанны.
– Жанна!
– Заин…
– Жанна!
И снова, снова ее голос. Он вьется, вьюжит вокруг, и он шепчет, шепчет, шепчет:
– Заин… Заин… Заин… Полнота… Завершенность… Гармония…
Я снова всматриваюсь в снежинки-кружева. «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Что это значит? «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0»… А еще – я не заметил сразу – здесь есть «+», «-», «х». И другие, и другие…
Снежинки-кружева падают с неба. Я подставляю ладони и ловлю их. «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Они покрывают мои пальцы горкой. Белой. Кружевной. Невесомой.
Я вижу и цифры, и знаки сначала отчетливо, но потом, потом они начинают мутнеть и таять. Да, они тают. Мои руки холодны, но снизу от земли идет ровное, уютное тепло…
Проснулся посреди ночи. На столе горит лампа. У меня в ногах, свернувшись калачиком, спит Зоя. Я дотянулся до стакана с водой, стоявшим на стуле. Выпил его весь взахлеб и почувствовал дикий голод. Увидел пакетик чипсов на полке, потянулся. Зоя вздрогнула и проснулась:
– Ты пришел в себя.
– Кажется, да. Есть хочу смерти подобно…
И Зоя улыбнулась. Она встала, быстро приготовила какую-то кашку-размазню. Луноподобная кормила меня с ложечки. Так же, как на концерте Виталика. Только тогда было варенье.
– Ну, еще ложечку. За маму…
Я глотал.
– За папу…
Я проглотил и снова открыл рот:
– За Зою…
Ее лицо было прекрасным и усталым. Но Луна улыбалась:
– Ты несколько дней не приходил в себя. Я вызывала доктора…
Наверное, это и было то большое белое, что надвигалось на меня, холодно прикасалось, ощупывало, мутно заглядывало в глаза. Я ничего не сказал, во рту у меня была каша.
Зоя продолжала:
– Доктор, сказал, что ты, видимо, простыл, но ничего особо страшного нет, потому что ты, должно быть, крепкий парень. Просто у тебя сейчас упадок сил и нужно много спать. Вот ты и спал… А я, дуреха, так испугалась…
Да, я, видимо, простыл после концерта Виталика, когда вместе с Зоей вылетел в холодную ночь расстегнутый, без шарфа. А потом уже простуженный пошел гулять с Жанной. А еще столько ночей не спал, пока охотился на черного аспиранта. Вот и выпал в сон-бред…
Я доел кашу, поцеловал Зое руку – теплую и нежную – и снова уснул.
Никаких цифр больше не видел. Никаких голосов не слышал. Проснулся днем снова голодным. Зоя сварила мне на кухне супчик. С мясом. Поел и позвонил главному редактору, чтобы тот не потерял меня:
– Болею.
– Выздоравливай.
И опять уснул…
На следующий день почувствовал, что голова постепенно приходит в себя, начинает думать и требовать работы. Но в теле все еще была слабость. Ходить особо не ходилось. Лежать… Взялся было за недочитанную книгу, но глаза с трудом удерживали строчки. Я попросил Зою:
– Почитай мне…
Ее волшебный голос – по ходу чтения то смягчающийся, то становящийся жестким. Я слушал с закрытым глазами и, как будто наяву, видел описываемое в книге:
«19 февраля 1855 на престол взошел Александр ІІ, издавший в том же году распо ряжение „О дозволении принимать в университеты неограниченное число студентов”. В 1856 г. новым попечителем Московского университета назначен Е.П.Ковалевский, с приходом которого связана отмена всех притеснений в преподавании и внутреннем распорядке университета. Государство оказывает внимание научному сообществу: ректору выделяется карета, профессорам положена повозка и дрова для отопления.
12 января 1857 г. состоялась первая из ежегодных встреч выпускников университета, которые далее станут традиционными. Осенью этого же года вследствие драки студентов с полицией, в которой погибли два человека, в университете начались массовые студенческие волнения.
В мае 1860 г. отменены годичные студенческие испытания, введены два полукурсовых экзамена на первых двух курсах и окончательный экзамен для специальных предметов на последних курсах. „В университете в аудиториях читались публичные общедоступные лекции, которые посещались московским обществом, вне университета стоящим… Возникли воскресные школы, и на фабриках, близ Москвы лежащих, учили грамоте все те же студенты разных факультетов и курсов…”
19 февраля 1861 г. в России отменено крепостное право. 31 мая введены „майские правила”, запрещавшие создание студенческих организаций, библиотек и сходки. Ночью 12 октября арестованы 20 „зачинщиков” волнений. Студенты, направившиеся к дому генерал-губернатора, были разогнаны полицией и конными жандармами в ходе столкновения напротив гостиницы „Дрезден” на Тверской улице. В результате „Дрезденского сражения” пострадало и было арестовано более 300 человек, четверо руководителей движения были высланы в отдаленные губернии, 13 исключены из университета.
1 июля 1862 г. вышло распоряжение о прекращении ношения в стенах университета студенческой формы. Еще через год в ходе либеральных реформ правительства Александра II утвержден новый университетский устав. По нему должности ректора и деканов стали выборными, расширился круг деятельности Совета университета, ограничивалась власть попечителя.
„Масса всяких родов молодежи в 1861 г. устремилась в университет. Особенно из провинции, семинаристов и поляков. Форма была отменена… Ввиду большого наплыва желающих поступить в университет, – много проваливалось… К дворянам, коих обзывали аристократами,… то беложилетниками, то белоподкладчиками, тех кто щеголял, – отношение явно было со стороны экзаменаторов неблагожелательное…”
В 1864 г. при университете сложился тайный пропагандистско-террористический революционный кружок „ишутинцев”. Через два года один из его членов, Каракозов, совершит покушение на императора Александра II.
22 января 1866 г. в университете против незаконной баллотировки в должность профессора Лешкова протестует группа профессоров юридического факультета. В 1875 г. тридцать пять профессоров университета пишут открытое письмо против деятельности профессора Любимова, призывавшего к отмене устава 1863 г.
В 1877 ректором университета избран профессор Н. С. Тихонравов, который „излагал лекции удивительным по красоте и меткости чистым русским языком. Он был первоклассным оратором. Он мог держать во власти своей речи любую аудиторию и умел, когда было нужно, переломить в свою пользу настроение слушающей его толпы… Однажды, когда разбушевалась одна из студенческих «историй», многочисленная сходка, собравшаяся в актовом зале, послала за Тихонравовым, причем в этом приглашении было сказано, что требует к себе ректора, чтобы побить его. Конечно, никто и не помышлял о том, что ректор явится на такое приглашение. Просто это была выходка разъярившейся толпы. А Тихонравов взял да и явился на сходку как ни в чем не бывало.
