— Илья Станиславович говорил вам, когда он намерен уехать?
— Ну конечно, — с видом а-ля «терять нечего» вздохнула Алина. — Он позвонил и сказал, что едет в аэропорт. Я пожелала ему удачи. Мы не виделись, Илье не хотелось рисковать. Я даже не поехала его провожать. Он сказал, что братки достали окончательно, и теперь надо сматываться.
— А деньги? Те, что он получил от Шапрыгина? — поинтересовалась я, затушив сигарету в пепельнице.
— Деньги? Ах, деньги… Кажется, Илья перевел их на какой-то счет в Москву. Но точно я не знаю, если честно. Не вдавалась в подробности. И его смерть явилась для меня настоящим ударом, — надрывно добавила женщина.
Ее глаза широко распахнулись и сверкали искренним гневом, смешанным с болью утраты. Теперь Алина Курская прекратила «играть на публику» и была самой собой.
— Неужели вы не подумали о том, что ожидает Ольгу Георгиевну Ларионову?
В глазах Алины отразилось полнейшее непонимание. Она ждала продолжения, объяснения моей мысли.
— Ларионова, если вам неизвестно, — новая супруга вашего мужа. Учительница. Вы не задумывались, каково придется ей, когда кредиторы явятся требовать долг? Не предполагали, что эта женщина тоже может любить вашего мужа? То есть своего мужа!
— Честно говоря, я предпочитала об этом не задумываться. В конце концов, моя судьба и судьба моих детей мне дороже, — просто заявила Алина.
Ответ был откровенно циничным. Моя хата с краю… Куда, черт возьми, катится наш мир?
— Раз уж так не хотелось расплачиваться с долгами, неужели вы не могли уехать в Москву вместе? Не подвергая опасности совершенно посторонних людей?
— Нет. Конечно, нет, — покачала головой Алина. — Ведь здесь остались бы наши родители…
Ну что тут сказать? А ничего. Поэтому мы и летим в тартарары. Бытие определяет сознание. И наоборот. Бытие определяется сознанием.
Я потерла виски, силясь унять сонливость и философские наклонности. Этот жест оказался полезным — мне в голову пришла еще одна важная мысль.
— Алина Геннадьевна, но раз вы не виноваты в убийстве Курского, почему вы солгали по поводу этого телефонного звонка?
Она забыла. Забыла свои слова. Глаза светились печальным любопытством, и я пояснила:
— Вы сказали, что около двенадцати ночи вам звонил знакомый. Зачем?
— Ах, это, — передернула плечиками Курская. — Я боялась, — просто и без претензий на оригинальность пояснила она. — Боялась, что милиция тоже заинтересуется моим алиби и решит-таки взять меня в оборот. А меня и в самом деле никто не видел, не слышал. И доказать, что я была дома, невозможно. Вот и придумала… Я надеялась, что Игорь — муж моей старшей сестры — подтвердит мое алиби.
Я не стала разочаровывать Алину Геннадьевну и сообщать ей о том, что слова родственников в суде не воспринимаются в качестве свидетельства. На Курскую и так свалилось испытание, от которого она нескоро отойдет. Хотя здесь, наверное, сыграл роль хрестоматийный библейский закон: каждому воздастся…
— Но, может быть, теперь, раз у нас такой откровенный разговор, вы расскажете о людях, не любивших вашего мужа? — спросила я мирно. И откинулась на спинку кресла, расслабившись. Все-таки эта ситуация выкачала из меня много энергии. Подозревать женщину в убийстве, внутренне готовиться к любой реакции на попытку выяснить правду — тяжело, могу я вам сказать.
— Честное слово, я не знаю. Илья ни с кем не конфликтовал особенно явно и не делился со мной своими проблемами, — устало ответила Алина Геннадьевна. И задумалась, впившись пальцами в полуистлевшую сигарету.
Я терпеливо ждала результатов ее умственной деятельности. И дождалась.
— Знаете, Татьяна Александровна, — задумчиво заговорила Курская, — мы иногда сидели в компании с соучредителями моего мужа. Так вот, с Димой Илья нередко сцеплялся буквально по пустякам. Хоть они и дружили вроде бы, но ругались жестоко. Пару раз чуть до мордобоя не дошло. Конечно, я не думаю, что Кобрович мог убить моего мужа, но раз вы спрашиваете…
Убедившись в невиновности Курской, я покинула квартиру, оставив Алину наедине с ее совестью. Надеюсь, эта самая совесть еще не окончательно исчезла. Обидно, когда столь привлекательные внешне люди решают заняться чем-то противозаконным. Красота — она всегда притягивает и внушает восхищение.
Алина проводила меня усталым взглядом и не ответила на прощальные слова. Наверное, она все же пыталась обдумать, что натворила.
А я, усевшись в машину, выудила из мешочка магические «косточки» и задумалась о состоявшемся только что разговоре. Об Алине и Курском, ее изобретательном супруге.
Поразмышляв обо всем этом пару минут, я метнула «кости».
12+21+25.
Я напрягла уставший мозг в поисках трактовки, и она не заставила себя ждать. «Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить». Вот так. И что это означает, позвольте спросить? Что Курский никому не верил? Или я теперь никому не буду верить, ведь вру напропалую. Пусть и с благими намерениями. Или, или, или…
Ладно, посмотрим. Поживем — увидим. А что я еще могу сказать?
И что делать теперь?
Снова, в который раз за этот безумный, нескончаемый день я погрузилась в размышления. Перебирала версии, которые имели право на существование. Кобрович ругался с Курским… И вообще он произвел на меня «неизгладимое» впечатление. Но Кобровича я оставлю на закуску. Пусть пока успокоится, расслабится, забудет о создании по имени Татьяна. А пока что… Чем же мы займемся пока, Танечка?
Поедем спать, Татьяна Александровна, ответила я себе с мрачной решимостью. Я уже вторые сутки без сна, а ношусь как угорелая. А уж потом обдумаем наши дальнейшие шаги. В конце концов, надо же узнать, кто там выходил из машины, кого видел бомж Васяня… А Киря не звонит…
* * *
Войдя в подъезд, я первым делом услышала возмущенные вопли соседки, которая жаловалась на необходимость подниматься на третий этаж пешком. Лифт не работал — какие-то гады пошутили с проводкой, и он совершенно не желал выполнять свои непосредственные обязанности.
Я уже лихо взлетела на свой седьмой этаж, а снизу все еще раздавалось кряхтение соседки. Такое ощущение, что тетка, не такая уж и старая, между прочим, лезет на одну из альпийских вершин, а вовсе не на третий этаж, в собственную квартиру.
Но сейчас мне, если честно, были глубоко по барабану все бабки и тетки мира. Мне хотелось принять душ, расслабиться с чашечкой кофе в руке и лечь спать. Спать… Вот чего требует моя душа! Но для начала — поужинать. Благо время гораздо больше подходит для ужина, нежели для сна, — мои часы показывали шесть вечера.
Я долго-долго стояла под теплыми струями душа, потом на скорую руку приготовила ужин и уселась с тарелкой и чашкой кофе перед телевизором. Обдумать дело на сон грядущий не получилось — в голову лезло лишь одно видение — кровати с подушкой, одеялом и свежими простынями. Веки с огромным трудом выдерживали груз ресниц и упорно смыкались, закрывая от меня окружающий мир.
Бороться с собой бессмысленно, и я юркнула под одеяло. Едва голова моя коснулась подушки, как я утонула во сне. В буквальном смысле слова. Меня просто-напросто поглотило черное и теплое покрывало сновидений.
Я проснулась ровно через час, словно кто-то неожиданно двинул меня по ребрам. А думала, что смогу проспать целую вечность. По крайней мере до утра. Ничего подобного!
Я довольно долго лежала под одеялом, тупо уставясь в потолок, вслушиваясь в завывание ветра за окнами и размышляя: что же заставило мой рассудок так резко сбросить оковы сна? Потом поняла — расследование. Смерть Курского для меня оказалась неожиданностью. Я-то думала, что все сравнительно просто. Человек свалил с деньгами. А тут, оказывается, черт знает что происходит. И теперь я даже спать спокойно не могла. Так продолжится, по всей вероятности, до тех пор, пока я не закончу это расследование.
Я встала, отправилась под контрастный душ. Садомазохизм тот еще, но как взбадривает! Сварила кофе и уселась на кухне, привычном месте размышлений. Закурила, выудив одиноко завалявшуюся в пачке сигарету. Избавившись от скопившейся усталости, я начала рассуждать более четко, нежели до сна.
Итак, что у меня есть? Труп. Причем зверски зарезанный да еще и скинутый под машину. Труп… тьфу ты, Курский, разумеется, занимал деньги. Но Терехов не имеет отношения к смерти Ильи Станиславовича. Этот вариант не катит. Курский занимал еще крупную сумму у своего старого друга. Тот, впрочем, с долгом не торопил, а о факте, что Курский не намерен возвращать деньги, не знал. Следовательно, эта личность тоже мне не подходит.
Так-так.
Я замерла с протянутой к кофейной чашке рукой, пытаясь поймать готовую ускользнуть мысль.
Авария. Кому-то должны были доставить груз, из-за которого Курский занимал деньги, но не доставили. Контракт был расторгнут. А если предположить, что получателя авария подвела больше, чем кажется? Контракт с реализатором накрылся медным тазом, например? А что, такое вполне возможно.
