– До свидания, Роберта.
Она взглянула снизу вверх. Без выражения. Голос был ровным:
– До свидания, Келли.
Я нашел на стоянке свою низкую оранжевую машину, залез в нее и поехал домой, размышляя о Роберте Крэнфилд. Не из тех, с кем легко и приятно забраться в постель. Слишком холодная, сдержанная, гордая. Как плохо сочетается эта жесткость с волосами цвета меди. А может, она так держалась со мной, потому что я сын деревенщины? Всего-навсего. И сам всего-навсего жокей, а папочка учил, что жокеи – низшие создания, не запачкай свои пальчики, деточка...
Келли, старина, сказал я сам себе, ты ищешь повода обидеться. Может, она и думает так, но тебе-то что за печаль? Так или иначе, она провела с тобой чуть не весь вечер, хотя и старалась тебя не касаться. Ну это, может быть, потому, что слишком уж на вас обоих глазели, а может, просто ей это не доставляло удовольствия... Я ехал, срезая углы, по южной окраине Рединга, затем по узким заброшенным дорогам, гнал машину по той лишь причине, что привык ездить быстро. Эта машина была лучшей из всех, что у меня были. Этой машиной я гордился. Чудо механики – и приятно взглянуть. Наездив на ней тридцать тысяч миль в прошлом году, я еще не утратил радости, возникавшей всякий раз, когда я садился за ее руль. Единственным ее недостатком была – как у всех спортивных машин – довольно слабая печка, которая, несмотря на все починки и уговоры, отказывалась поддерживать температуру выше той, при которой оттаивало ветровое стекло и исчезала опасность отморозить пальцы ног. Если по ней стукнуть ногой, она мстила, выпуская в салон выхлопные газы.
Я отправился на бал без пальто, а ночь выдалась морозной. Я замерз и поставил обогреватель на максимум. Как всегда, без толку.
В машине было радио, которое я редко слушал, а также запасной шлем и пятифунтовое скаковое седло, которое я собирался взять с собой на скачки в Уэзерби.
Меня снова охватила депрессия. Хотя вечер и выдался непростым, за всей суетой я как-то забыл о том, что я изгой. После того, что я наговорил лордам Гоуэри и Ферту, нам предстояло сильно потрудиться, чтобы победить. Очень сильно. Вряд ли Крэнфилд одобрит риск, на который я решился. Трудно даже представить, что я ему скажу, если мой замысел провалится.
Лорд Ферд – поможет он или нет? Он будет разрываться между лояльностью по отношению к коллеге и чувством справедливости. Я не настолько хорошо его знал, чтобы строить догадки, что в нем возьмет верх. Не исключено, что он вообще выкинет из головы все, что услышал от меня, сочтя это слишком надуманным и невероятным, чтобы принимать всерьез.
Бобби молодец. Интересно, что он за человек? Надо как-нибудь спросить Роберту.
Миссис Роксфорд... Бедняжка Грейс... Представляю, что за жизнь у Джека. Будем надеяться, ему понравится водка.
Поворот оказался слишком крутым, а я беспечно не сбавил скорость. Машину занесло, и ярдов сто она виляла из стороны в сторону, прежде чем я ее выровнял. Я снова осторожно поставил ногу на акселератор, содрогнувшись при мысли о том, какие крепкие деревья росли в ряд по обе стороны шоссе.
Господи, думал я, разве можно быть таким безалаберным! Я был собой недоволен. Несмотря на любовь к быстрой езде, я считал себя всегда аккуратным водителем и никогда не попадал в аварии. Я почувствовал, что покрылся испариной. Немудрено. Есть от чего тут вспотеть.
Вот осел – задумался о бале, вместо того чтобы сосредоточиться на дороге. Разве можно так нестись по этим проселкам! Я потер ладонью лоб, окаменевший от напряжения, и сбросил скорость до сорока миль в час.
Роберта была великолепна... Господи, Келли, следи же за дорогой! Обычно я вел машину почти автоматически и мне не надо было включать полное внимание на всем протяжении пути. Сейчас я вдруг обнаружил, что еду медленнее, потому что и мысли и рефлексы вдруг стали затухать. За весь вечер я выпил от силы полбокала шампанского, так что опьянение было ни при чем.
Я просто стал засыпать.
Я остановил машину, вылез и потоптался на свежем воздухе, чтобы прийти в себя. Люди, которые засыпают за рулем спортивных машин, возвращаясь с танцев, обычно плохо кончают.
Слишком много бессонных ночей я провел, перемалывая в сознании случившееся. Оскорбив лордов, я похоже, и вовсе выдохся, истратил последние силы. Я боялся, что грохнусь в обморок и пролежу так месяц.
Может, взять и поспать прямо здесь, в машине? Но в машине было холодно, и печка не грела. Я решил ехать дальше и остановиться, только если окажется, что опять засыпаю. Свежий воздух сделал свое дело: сон как рукой сняло, а вместо этого появилось раздражение.
Сверкание «кошачьих глаз» под светом моих фар на пустой дороге снова стало оказывать гипнотическое воздействие. Я включил радио, чтобы немного отвлечься, но в эти часы передавали тихую мягкую музыку. Только не хватало колыбельной! Я выключил приемник.
Жаль, что не курю. Это помогает.
Ночь была ясная, звездная, ярко сияла полная луна. Леса кончились, и теперь иней, покрывавший траву на полях, искрился, как алмазная пыль. Красиво, но некстати. Если будет сильный мороз, то завтра скачки в Сандауне не состоятся... Внезапно, как щелчок, осенило: ко мне это больше не имеет отношения.
Я взглянул на спидометр. Сорок. А кажется, что быстрее. Я сбавил скорость до тридцати пяти и глупо покивал сам себе: если ехать тридцать пять, то беды не приключится.
Тяжесть в голове превратилась в головную боль. Ничего, через час буду дома, а там спать... спать...
Дело плохо, смутно ворочалось у меня в мозгу. Надо остановиться и немного поспать, даже если я проснусь обмороженным, иначе я засну на полном ходу, и это будет конец.
На первой же стоянке...
Я начал смотреть по сторонам, но забыл, что ищу. Тогда я решил, что тридцать миль в час сейчас в самый раз. Нет, двадцать пять будет лучше.
Еще немного, и машина вдруг запрыгала словно на кочках, и моя нога соскользнула с акселератора. Машина остановилась. Мотор затих.
Отлично, думал я. Тем лучше. Надо только свернуть на обочину. Не вижу обочины. Странно.
Боль пульсировала в висках, и теперь, когда не гудел двигатель, я слышал, как звенит в ушах.
Не важно. Не важно. Сейчас поспим. Оставим включенными фары. Все равно в два часа ночи никого на этой дороге быть не может. Но на всякий случай оставим включенными фары...
Надо бы все-таки съехать на обочину.
Надо бы...
Слишком много возни. Руки не слушаются, так что все равно ничего не выйдет.
Где-то из глубин сознания инстинкт стал посылать сигналы тревоги.
Что-то было не так. Неясно, что именно, но все равно что-то было не так.
Спать... Надо спать...
«Вылезай, – замигала в голове красная лампочка инстинкта. – Вылезай из машины...»
Это же смешно.
«Вылезай сейчас же».
Неохотно, потому что руки плохо слушались, я стал вяло сражаться с ручкой двери. Дверь открылась. Я вытащил одну ногу, попытался выбраться совсем, и на меня накатила дурманящая волна. Голова раскалывалась. Нет, это не похоже на обычный сон.
«Вылезай из машины».
Мои руки и ноги явно принадлежали кому-то другому. Они сделали свое дело. Я встал, не помню, как мне это удалось, но я выбрался из машины и встал рядом.
Кое-как, но выбрался.
А что теперь?
Я сделал три неверных шага по направлению к багажнику, прислонился к заднему бамперу. Как странно, подумалось мне, почему такая тусклая сделалась луна.
И земля еще дрожит под ногами.
Глупо. Просто глупо. Разве земля может так дрожать?
Однако дрожит. А в воздухе что-то воет. И луна вдруг начала на меня обрушиваться. То висела себе на небе, а теперь неудержимо валится на меня.
Нет, это не луна. Какой-то завывающий монстр с одним круглым глазом, похожим на луну. Монстр, из-за которого и ходит ходуном земля. Монстр, летящий во весь опор сожрать меня. Огромный и черный. Жуткое страшное чудовище мчится быстрее ветра.
Я не сдвинулся с места. Не было сил.
Почтовый поезд Лондон – Плимут, что отходит с вокзала Паддингтон в час тридцать ночи, на полном ходу врезался в мою красавицу машину и протащил ее искореженные останки по рельсам перед собой с полмили.
Я не мог взять в толк, что происходит. Я ничего не понимал. Страшный грохот разрываемого металла. Со скоростью девяносто миль в час проносящаяся в шаге от меня стодвадцатитонная махина дизельного локомотива, затем глухой удар, от которого я взмыл в воздух, словно тряпичная кукла, и, совершив сальто, грохнулся оземь.
Я ударился головой о бетонный столб. Все тело, казалось, развалилось на куски, и их теперь не собрать. В мозгу бушевали молнии: синие, фиолетовые, ярко-розовые, мерцали алмазные звездочки. Очень любопытное зрелище. Жаль, быстро кончилось. Наступила кромешная тьма и все собой поглотила.
Где-то вдали поезд со скрежетом затормозил и остановился. Голоса и огни стали приближаться.
Земля была холодной, твердой и влажной. По лицу вдруг потекло что-то теплое. Я понял, что это кровь. Не очень забеспокоился. Впрочем, я с трудом соображал. Мне вообще ни о чем не хотелось думать.
