на себя суховато-отстраненный вид. Павел старался уловить ее настроение, обнаружить несостыковки в рассказе, поймать на волнении, взвинченности… Он прислушивался к своей более опытной коллеге Светлане, хотя понимал, что волнение допрашиваемой может быть вызвано самыми прозаическими и бытовыми причинами, никак не относящимися к случившемуся убийству, вроде неприятностей на работе или ссоры с любовником.
Серафима Васильева – золотисто-рыжеватые волосы, большие серые глаза. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не слишком строгий вид, отчего она напоминала учительницу.
– Как вы попали к Морицу Арнольдовичу Ламалину? Вы были знакомы с ним раньше?
– Нет. Не была. Я пришла к нему во второй раз, и мне сказали, что он убит. Сказал его помощник.
Павел переглянулся с Демченко. Да, когда обнаружили труп, то позвонили в магазин, сказали о случившемся помощнику, который снял трубку. А вскоре туда явилась и Серафима Васильева, которой сообщили о смерти ювелира.
– По какому вопросу вы связывались с Ламалиным?
– Мне нужна была консультация.
– Кто вам порекомендовал Ламалина?
– Никто. Адрес нашла в интернете.
– Консультация по поводу чего? – задала вопрос Светлана.
– У меня есть старое ожерелье. Я хочу узнать его стоимость.
– Почему вы пришли во второй раз?
– Для уточнения некоторых деталей.
– Каких? – Светлана задумчиво смотрела на Васильеву, словно взвешивая ее слова на весах. Врет – не врет. И похоже, чаша не клонилась ни в одну сторону.
– Время изготовления вещи, могу ли я ее продать.
– Вы договаривались о следующей встрече? – спросил Рудягин.
– Нет. Я пришла без предварительного звонка.
– Может быть, вы раньше все-таки были знакомы? Вспомните, где-то пересекались, виделись? Может быть, он вас вспомнил, а вы его – нет. Не заметили ли вы, что он вас узнал? – сыпала вопросами Светлана, помня о том, что имя и фамилия Серафимы Васильевой были подчеркнуты двумя линиями. Или ювелир увидел в этой девушке то, о чем она сама не догадывалась? Ее визит о чем-то напомнил ему? Или эта ниточка куда-то вела? Но куда, смогут ли они понять это? Скрывает ли Серафима какую-то информацию от них? И как это узнать? Демченко нахмурилась.
Васильева покачала головой.
– Думаю, если бы была с ним знакома раньше, то узнала бы.
– Дело в том, что, – Демченко подалась вперед, – ваше имя и фамилия были записаны на бумаге и подчеркнуты двумя волнистыми линиями. Мориц Арнольдович придавал важное значение вашему визиту, раз записал фамилию.
Васильева, похоже, была удивлена. Или казалась такой?
– Не знаю.
– Может быть, вы что-то сказали ему и тем самым о чем-то напомнили?
Васильева безучастно пожала плечами.
– Ничего не могу сказать по этому поводу.
– Как долго вы разговаривали?
– Минут десять. Не больше.
Здесь разговор прервался.
Позже Серафима вспоминала, что у нее было все же какое-то предчувствие. Всегда предполагается, что фортуна сначала посылает своих вестников, а потом уже является сама.
Дверь распахнулась, она повернула голову… На пороге стоял воплощенный бог – белокурый, мускулистый. Костюм не скрывал рельефные мускулы и крепкий торс. Голубые глаза смотрели куда-то поверх всех. При светлых глазах у бога была смуглая кожа и белокурые кудрявые волосы, собранные в небольшой хвост.
Светлана Демченко посмотрела на прибывшего прищурившись.
– Здравствуй, Леонард!
Но молодой мужчина не удостоил ее ответом.
– Эта? – кивнул он на Серафиму.
Павел Рудягин вдруг залился краской.
– Позвольте не тыкать свидетелям, вообще кто вы такой?
Светлана наклонилась и что-то сказала ему.
– И что? – негромко ответил Павел. – Мы допрашиваем свидетельницу…
– Дело передано мне.
– А приказ? – не унимался Рудягин. – Приказ есть приказ. Или мы должны вам верить на слово?
– Набрать начальство? – процедил сквозь зубы тот, кого назвали Леонардом.
– Да-да, потрудитесь… надо, чтобы все было по правилам.
Взгляд Леонарда царапал, пронзал насквозь… Он набрал номер и протянул трубку Рудягину. При этом не сводил с Серафимы глаз. Она поежилась; ей стало крайне неуютно… Услышав, что ему сказали, Рудягин покраснел вторично.
– Все понял, – ответил он кому-то высоким голосом. – Да, Николай Семенович. Вопрос ясен.
Когда разговор был закончен, бог сказал с нажимом:
– А теперь потрудитесь покинуть помещение.
Рудягин вышел, ни на кого не глядя, видно было, что, будь его воля, он высказал бы грубияну все, что он о нем думает. За ним шла Демченко.
Когда они остались одни, Леонард сел за стол и рыкнул:
– Ну? Разговаривать собираетесь? Признаваться в содеянном?
– Я вас не понимаю…
– Все вы прекрасно понимаете. Зачем убила коллекционера? Морица Арнольдовича!
– Я не убивала.
– Рассказывай кому другому. Все улики указывают на тебя.
– Поясните, какие.
– Следствие пока не может огласить их.
– Тогда у вас ничего нет. Вы просто оказываете на меня давление. Распространенный прием, и ничего более.
– Ты будешь говорить или нет?
– Я уже все сказала.
– Скажи еще раз. Я твой новый следователь. Хочу снова услышать то, что ты говорила Рудягину и Демченко.
– А можно не тыкать?
Наглый полицейский хотел в ответ на ее замечание нахамить, но сдержался. Он смотрел на Серафиму угрюмо, было видно, что ее присутствие ему неприятно, более того – была бы его воля, он бы с ней никогда не встречался… А вот судьба свела, и он вынужден ее допрашивать.
Он протянул ей лист бумаги и ручку.
– Чистосердечное признание смягчит вашу участь. Я говорю, а вы, Серафима Николаевна, пишите все как есть. Вспомните случившееся во всех подробностях, которые нас ужасно интересуют…
– Мне не в чем признаваться.
– Это все так говорят поначалу. Потом понимают, что со следствием лучше сотрудничать. А не конфликтовать. Конфликты ни к чему хорошему не приведут. Я объясняю понятно? – Его голос взлетел.
Почему-то вспомнилось, как преподавательница говорила, что англичане повышают голос в конце предложения. Почему она сейчас вспомнила училку инглиша – милую Даю Петровну. Хотя ее звали Дарьей. А вот приклеилась кличка Дая. Серафима подумала, что сейчас она цепляется за прошлое, чтобы не столкнуться с ужасным настоящим. Это вполне понятно, объяснимо…
– Так?
Серафима молчала.
– Ну, давай тогда по порядку. Зачем ты приходила к Морицу Арнольдовичу? Говори все как есть… это единственное, что ты можешь сделать в твоем положении.
– Говорю же – для консультации по поводу своего ожерелья.
Ей показалось, что он сейчас фыркнет.
– А придумать что-то поубедительней? Еще раз: расскажи, как все было, с чувством, с толком, с расстановкой…
Серафима задержала дыхание. Она вспомнила, что не ела с самого утра. Перед глазами прыгали золотые круги. Не хватало только в обморок упасть перед этим садистом. Решит тогда, что об меня можно ноги вытирать… Сима, вспомнила она слова бабушки, никогда никому не показывай своего страха, слабости, растерянности. Всегда держи спину прямой. Не склоняйся ни перед людьми,
