– Да!
– Звонит доктор Карл Валленберг.
– Скажи, я перезвоню. Я провожу вскрытие.
– Потому-то он и настаивает на разговоре с вами прямо сейчас. Он хочет, чтобы вскрытие было остановлено.
Дворак выпрямился.
– Почему?
– Может, вам лучше поговорить с ним?
– Полагаю, мне придется принять этот звонок, – пробормотал он, снимая перчатки и фартук. А потом обратился к Лизе: – Продолжай. Сделай биопсию мышц и срезы печени.
– А разве не нужно ждать, пока вы с ним поговорите?
– Мы и так уже почти все сделали. Давай закончим со срезами ткани.
Дворак прошел в свой кабинет. Несмотря на закрытые двери, комната была пропитана запахом формалина, который он переносил на руках и одежде. Он уже и сам пахнул как законсервированный экспонат, хранимый в этом лишенном окон кабинете.
Человек, угодивший в сосуд и застрявший там.
Он снял трубку.
– Доктор Валленберг? Это доктор Дворак.
– Полагаю, произошло какое-то недоразумение. Господин Парментер был моим пациентом, и я ума не приложу, зачем вам понадобилось проводить вскрытие.
– Это была просьба одного из врачей клиники Спрингер.
– Имеете в виду доктора Харпер? – На том конце линии фыркнули, судя по звуку, явно неодобрительно. – Она не имела никакого отношения к лечению. И не имела права вызывать вас.
– Судя по записям, она осматривала пациента в отделении «скорой помощи».
– Это было неделю назад. С тех пор пациента наблюдал я и несколько более узких специалистов. Никто из нас не видел необходимости во вскрытии. И уж тем более мы не считаем, что этот случай заслуживает вмешательства судмедэксперта.
– Она убедила меня, что это связано с вопросами здравоохранения.
Трубка снова недовольно фыркнула.
– Доктор Харпер – не слишком надежный источник информации. Возможно, вы не в курсе. Клиника Спрингер возбудила расследование по факту ее ошибочных действий в отделении неотложной помощи, серьезных ошибок. Она вскоре может лишиться работы, и я не стал бы доверять ее мнению о чем бы то ни было. Доктор Дворак, это вопрос субординации. Я – лечащий врач, и говорю вам: это вскрытие – напрасная трата вашего времени. И моих денег.
Дворак едва сдержал стон. «Я не хочу во все это ввязываться. Я патологоанатом. Предпочитаю работать с телами мертвых, а не с амбициями живых».
– Кроме того, – продолжал Валленберг, – есть еще и семья. Его дочь будет очень расстроена, узнав, что ее отца изуродовали. Она даже может подать на вас в суд.
Дворак медленно выпрямился и озадаченно поднял голову.
– Но, доктор Валленберг, я разговаривал с его дочерью.
– Что?
– Сегодня утром. Госпожа Лэйси позвонила, чтобы обсудить вопрос вскрытия. Я объяснил ей, какие на то есть причины, и мне кажется, она поняла. Она была не против.
На линии повисло молчание.
– Должно быть, она передумала с тех пор, как я говорил с ней, – предположил Валленберг.
– Наверное. В любом случае вскрытие уже проведено.
– Уже?
– Сегодня выдалось довольно спокойное утро.
Новая пауза. Когда Валленберг снова заговорил, голос его звучал на удивление подавленно:
– А тело… Оно будет возвращено семье… целиком?
– Да. Со всеми органами.
Валленберг откашлялся.
– Полагаю, это их порадует.
«Интересно, – подумал Дворак, вешая трубку. – Он так и не спросил, что я обнаружил при вскрытии».
Он еще раз мысленно воспроизвел весь разговор. Может, он просто оказался втянут в какие-то дрязги пригородной больницы? Валленберг описал доктора Харпер так, словно она была отверженной, человеком «под колпаком», возможно, конфликтующей с коллегами. Была ли ее просьба провести вскрытие просто попыткой поставить другого врача в неловкое положение?
Этим утром ему стоило бы попрактиковаться в макиавеллиевском искусстве умозаключений, стоило бы прояснить истинные намерения доктора Харпер. Однако мышление Дворака жаждало конкретики. Он извлекал информацию из того, что мог увидеть, потрогать и понюхать. Секреты мертвых легко обнажить с помощью скальпеля, человеческие же мотивы оставались для него тайной.
Интерком снова зажужжал.
– Доктор Дворак! – произнесла Стелла. – На линии доктор Харпер. Соединить?
Дворак немного подумал и решил, что у него нет настроения беседовать с женщиной, которая уже испортила ему день.
– Нет, – отозвался он.
– Что мне ответить?
– Что я ушел домой.
– Ну, если вы действительно так хотите…
– Стелла!
– Да?
– Если она снова будет звонить, скажи ей то же самое. Со мной связаться нельзя.
Он повесил трубку и вернулся в морг.
Лиза склонилась над препаровочным столиком, делая скальпелем срезы печени. Когда он вошел, она подняла глаза.
– Ну? – спросила она. – Биопсию заканчиваем?
– Заканчиваем. Затем верни все органы на место. Семья хочет получить тело целиком.
Она сделала еще один надрез и остановилась.
– А мозг? Он же должен полежать еще неделю.
Дворак взглянул на емкость, где в формалине лежал мозг Ангуса Парментера. Затем перевел взгляд на свой забинтованный палец и вспомнил о скальпеле, проткнувшем два слоя перчаток и его собственную плоть.
– Его мы оставим, – решил доктор. – Я просто верну на место свод черепа и зашью кожу. – Он вытащил новую пару перчаток и полез в ящик за иглой и нитками. – Они и не узнают, что его там нет.
Тоби разочарованно повесила трубку. Так сделали вскрытие или нет? Два дня она пыталась дозвониться доктору Двораку, но каждый раз его секретарша отвечала, что он занят, а тон ее голоса ясно указывал, что звонкам Тоби здесь не рады.
Звякнул таймер духовки. Тоби выключила газ и вытащила жароупорное блюдо. На сегодня она отвертелась – лазанья из морозилки и печально сникший салат. У нее не было возможности купить продукты, молока тоже не осталось, поэтому она поставила на стол два стакана с водой. Вся ее жизнь, похоже, превратилась в безумный забег наперегонки со временем. Замороженные обеды, громоздящиеся в раковине тарелки, жеваные блузки прямо из сушилки… Она спрашивала себя: вызвана ли ее неодолимая усталость подхваченным вирусом гриппа или это умственное истощение тянет ее ко дну? Она открыла кухонную дверь и позвала:
– Мама, обед готов! Иди есть!
Элен вышла из-за разросшейся монарды и послушно поплелась на кухню. Тоби вымыла маме руки над раковиной и усадила ее за стол. Она повязала Элен на шею салфетку и поставила перед ней тарелку с лазаньей. Еду Тоби порезала на крохотные кусочки – на один укус. То же самое она сделала и с салатом. В руку Элен она вложила вилку.
Элен не стала есть, она сидела в непонятном ожидании и смотрела на дочь.
Тоби поставила на стол тарелку с лазаньей для себя, села и съела несколько кусочков. Но потом заметила, что Элен не ест.
– Мама, это твой обед. Клади по кусочку в рот.
Элен положила в рот пустую вилку и чрезвычайно сосредоточенно принялась ее обсасывать.
– Сейчас. Давай помогу тебе. – Тоби поднесла вилку Элен к тарелке, подцепила тягучий кусочек лазаньи и поднесла к ее рту.
– Довольно вкусно, – похвалила Элен.
– Теперь возьми еще кусочек. Давай, мама.
В дверь позвонили. Элен подняла глаза.
– Наверное, это уже Брайан, – решила Тоби, поднимаясь из-за стола. – Продолжай есть. Не жди меня.
Оставив мать на кухне, она пошла открывать дверь.
– Ты сегодня рано.
– Я решил помочь с обедом, – сказал Брайан, входя в дом. Он протянул Тоби бумажный пакет. – Мороженое. Ваша мама очень любит клубничное.
Принимая пакет, Тоби заметила, что Брайан не смотрит на нее; снимая куртку и вешая ее в шкаф, он повернулся к Тоби спиной. Было очевидно, что он старается не встречаться с ней взглядом. И даже когда он повернулся к Тоби лицом, его глаза смотрели мимо нее.
– Ну, как мы управляемся с обедом? – спросил он.
– Я только что посадила ее за стол. У нас некоторые трудности с едой сегодня.
– Опять?
– Она не притронулась к сандвичу, который я ей оставила. И смотрит на лазанью, как на инопланетное чудище.
– Ладно, об этом я позабочусь…
Из кухни послышался грохот, за которым последовал звук разлетающегося по полу фарфора.
– О, Боже, – охнула Тоби и кинулась на кухню.
Элен стояла, ошарашенно глядя на разбитое блюдо. Лазанья разлетелась по всему полу, и даже на стене красовались потеки сыра и томатного соуса.
– Мама, что ты творишь? – взвыла Тоби.
Элен покачала головой и пробубнила:
– Горячо. Не знала, что оно горячее.
– Боже, ты только посмотри на эту помойку! Сыр весь этот…
Тоби схватила мусорное ведро. В ярости и отчаянии она проволокла его через всю кухню к разбитому блюду. Опустившись на колени, чтобы убрать испорченный обед, она поняла, что вот-вот расплачется. «Все идет насмарку. Моя жизнь катится ко всем чертям. Вот и с этим я тоже не могу справиться. Просто неспособна».
