Увидев, что Серебряков полученную информацию стал записывать в протокол допроса, Кисляков заявил:
— Уважая вас и желая мести этим бульдогам, я не забываю, где нахожусь. Здесь не санаторий, а учреждение строгого режима, где свои понятия о чести и на все есть свои правила. Мои показания не записывайте, а если запишете, то я их не подпишу, скажу, что вы все выдумали. Если узнают, что я раскололся в отношении уважаемых в нашей среде «медведей», то мне дальше отбывать срок не придется. — Он описал указательным пальцем вокруг головы и поднял руку вверх. — Мне будет хана, — глубоко выдохнув воздух из легких, сказал он.
— Считайте, что информацию вы получили не следственным, а оперативным путем.
— Трусишь? — спросил Серебряков, убирая в портфель заготовленный бланк протокола допроса.
— Не обижайтесь на меня, Герман Николаевич. Если бы вы оказались в нашей среде, я бы посмотрел, что с вами до утра стало. Уверен, что вам бы не пришлось говорить: «А куда начальство смотрело?» Когда в зонах будет наведен порядок, то тогда здесь будет проходить исправление человека, а сейчас мы из режима в режим только звереем. На совесть мою давить нечего. Если бы я был трусом, то вообще ничего не сказал бы, а так дал путеводную звезду. Если подумать, то бульдоги мне не должны, за работу рассчитались, не обидели.
— Тогда, Николай Ярославович, какие претензии вы имеете к своим нанимателям? — спросил Серебряков с интересом.
— Я дурак, а они умные, зачем им надо было такого дурака подключать к своей игре? Теперь умные сорят деньгами из сейфа, а я чинарики в зоне собираю, — пробурчал Золотой.
— Николай Ярославович, зря вы себя дурачите, просто у вас на свободе не было времени подумать, как лучше устроить свою жизнь. А надо было тогда думать, не было бы и дураков, — защитил Золотого от его собственных оскорблений Серебряков.
— Может быть, может быть, — соглашаясь с Серебряковым, задумчиво произнес Кисляков, закуривая в процессе беседы, наверное, седьмую сигарету.
Раскурив сигарету, Кисляков сделал несколько затяжек и неожиданно спросил:
— Неужели вы думаете, что их найдете?
— Должны! — убежденно ответил Серебряков.
— Вряд ли, с деньгами у них весь Союз под крылом самолета, за ними вам не угнаться, — скептически заметил Кисляков.
— Если бы вы сейчас дали и подписали свои показания, то в недалеком будущем могли бы их лицезреть, — вновь закинул удочку Серебряков.
— Я не любопытный, хибара у меня сейчас надежная, не протекает, хорошо охраняется, зачем мне ваши бури. Я вам сочувствую и замечу, что и ваши желания не всегда сбываются. Мои знакомые — крупные покупатели, а поэтому их я не имею права продавать так, как вы хотите.
— Что ж, неволить я не имею права, и за то, что сказали, большое спасибо. Я согласен, что и на сказанное вами нужно большое мужество. На прощание я советую вам подумать о предназначении человека на земле. У вас впереди свобода, но путь к ней у всех бывает разный.
Серебряков, нажав кнопку звонка, вызвал лейтенанта, чтобы он увел Кислякова. Оба сидели молча, исчерпав тему беседы, теперь каждый думал о своем.
«Недурной парень, а вот так запутался, заковав свои молодые годы в такие решетки». — Серебряков задумчиво осмотрел комнату, похожую на каземат.
«Я же был уже в санатории с длительными воздушными процедурами, и вот опять, дурак, угораздило сюда залететь», — обозленно и вместе с тем отрешенно подумал Кисляков.
Эти мысли пришли к нему слишком поздно, осознание своих ошибок далось ему очень дорогой ценой.
Обиднее всего было то, что в происшедшем винить было некого, кроме самого себя.
Сколько времени проводит следователь при выполнении следственных действий в ИВС, тюрьмах, ИТК — никто не подсчитывал. За восемнадцать лет следственной практики у Серебрякова такие часы складывались уже не в недели, а в месяцы.
Вот и сейчас Серебряков после проведения очной ставки обвиняемому в изнасиловании с потерпевшей, покинув ИВС, зашел в дежурную часть ГРОВД.
— Василий Тимофеевич просил вас зайти к нему, — сообщил ему дежурный.
Зайдя в кабинет Простакова и поздоровавшись с ним за руку, Серебряков устало произнес:
— Что случилось? Я слушаю.
— Спешишь насильника обрабатывать? А, между прочим, и мой вопрос требует безотлагательного решения, но не скоропалительного.
Поняв, что предстоит длительный разговор, Серебряков резко опустился в кресло.
— Ну ты даешь! — пошутил Простаков. — Ты мне так всю казенную мебель переведешь.
Не обращая внимания на замечание, Серебряков спросил:
— Какой новостью ты меня обрадуешь?
— Как вчера ты мне сообщил, допрос Рахола, то есть Юрасова Геннадия Витальевича, положительного результата не дал. Твой Рахол — просто трепло.
Серебряков хотел возразить и сказать: «Рахол такой же мой, как и твой», — но сдержался, понимая, что за вступлением должно быть какое-то сообщение, важное для него.
— После того, как ты его допросил и отпустил, Рахол ушел на остановку автобуса и стоял там до тех пор, пока не остановил знакомого мотоциклиста и не уехал. Гнаться за ним было бесполезно, и, к счастью, мы этого не сделали.
Как тебе известно, мы за Камалетдиновым, бывшим подельником Сарафана, установили наблюдение. Он сейчас работает в автохозяйстве электриком. Так вот, Рахол приехал на работу к Камалетдинову и имел с ним беседу тет-а-тет, поэтому содержание ее сообщить не могу.
— Оно и так ясно, о чем они могли там говорить, — убежденно заметил Серебряков.
— После беседы, которая продолжалась минут десять, Рахол уехал из автохозяйства с тем же мотоциклистом.
Оставшись один, Камалетдинов пошел в сторожевую будку и оттуда кому-то позвонил по телефону. О чем состоялся телефонный разговор, тоже нам неизвестно.
Доработав до конца смены, Камалетдинов ушел к себе домой и до 21 часа никуда не выходил. Потом пешком пересек половину города и вернулся домой.
— Отдыхал на свежем воздухе после трудового дня, — иронически заметил Серебряков.
— Его путешествие для меня непонятно и необъяснимо.
— Может быть, он проверял наличие слежки за собой? — предположил Серебряков.
— Возможно.
На этом сообщении скупая информация Простакова была исчерпана.
Выполняя указание Бороды, в четверг Камалетдинов после работы не пошел домой, а городским автобусом приехал в центр города.
Не поняв, чего хочет от него Борода, он решил все требования его исполнить, тем более они были не сложными. «Если Борода приказал, значит, надо».
До 21 часа около бочки с пивом он успел попить разливного пива, побывать в шахматном клубе. В 21 час он купил билет в кинотеатр и, зайдя в зрительный зал, стал смотреть кинофильм «Внимание! Всем постам».
Кинолента его захватила, но через 30 минут, согласно указанию Бороды, он покинул зал и пешком ушел к себе домой, ругая про себя причуды шефа: «Старый пес, не дал досмотреть кино до конца!»
В 23 часа на велосипеде он подъехал к зданию почты, откуда по телефону-автомату позвонил домой Бороде.
После первого вызова на другом конце провода подняли телефонную трубку.
— Куда я попал? — осторожно спросил Цыган.
— Куда надо, дорогой, — услышал он голос Бороды.
— Шеф, ты просил позвонить, — напомнил Цыган Бороде с недовольством в голосе, которое не скрывал от собеседника.
«Другие люди сейчас телевизор смотрят или давят храпака, а я чепухой занимаюсь», — думал Цыган обиженно.
— Послушай, любезный, — не называя Цыгана по имени, начал говорить Борода. — Хотел встретиться с тобой и поговорить, но сегодня установил, что за тобой ментами установлено наблюдение. Не будь лопухом и сделай для себя надлежащие выводы. Мне больше не звони, с Диспетчером не контачь. Я его предупрежу об опасности.
Услышав потрясшее его сообщение, Цыган промычал в трубку:
— Шеф, ты не травишь? — При этом он настороженно повел глазами вокруг телефонной будки.
— Сейчас не время фуфло травить, — зло прошептал ему Борода. — Забудь все, что может навести на нас.
Учти, у мусоров против тебя нет никаких доказательств, а поэтому чем дольше они будут искать нас, тем дольше ты будешь пользоваться свободой. Секешь? — процеживая каждое слово сквозь зубы, поучал Цыгана Борода.
— Секу! — оживляясь и приободрясь, ответил Цыган.
— Кончаем травить, а то нас могут на линии подслушать. Пока! — сказал Борода, прерывая связь.
— Пока! — ответил Цыган уже после того, как в трубке раздались гудки.
Только теперь ему стали понятны указания Бороды. «Он наблюдал за мной со стороны, выследил мента, который следил за мной. Но почему он меня не предупредил?» И сам же дал себе ответ: «Я стал бы нервничать, вертеться и усложнил бы наблюдение. Хитер волчара», — с уважением подумал он о Бороде, возвращаясь на велосипеде домой.
