- До чего же нахальна эта немка... - бормочет моя квартирантка.
Но уже через мгновение она оснащает свое лицо весьма любезной улыбкой они заметили нас. Змеиной улыбкой, на которую Флора не может не ответить взаимностью. И чтобы выиграть этот поединок на расстоянии хотя бы с минимальным счетом, Розмари хватает меня под руку, как бы говоря: "У меня есть союзник!" - ведь немка не может сделать то же самое, поскольку Бэнтон не создан для интимностей. Впрочем, я тоже не создан для интимностей, но кого это интересует?
Моя бедная квартирантка. Ей, похоже, невдомек, что и Флора в свою очередь полагается на союзника. Или упускает из виду, что, сядь мы с американцем друг против друга считать наши деньги, мне своих лучше вообще не показывать.
После продажи двух других столь же скромных недвижимостей приходит наконец очередь нашей. Комиссар указывает на выставленные в углу снимки - здесь все объекты представлены фотоснимками, хотя никто не проявляет к ним интереса, так как до этого все строения можно было видеть в натуре. Затем он сухим, казенным голосом начинает перечислять достоинства виллы, ее квадратуру и кубатуру, размеры сада, указывает число деревьев и наконец объявляет, резко повысив голос:
- Первоначальная цена: сто тысяч!
- Сто десять тысяч! - тотчас же слышу рядом звонкий голос Розмари.
- Спокойнее! - тихо советую я. - Сперва надо выждать немного. И потом, когда называете свою сумму, рывком подавайтесь вперед, пускай это их деморализует.
Она кусает губы, поняв, что несколько поторопилась, а тем временем кротко звучит реплика немки:
- Сто двадцать тысяч!
Наступает пауза, и оценщик начинает расшевеливать присутствующих, косвенно давая понять, что такая вилла все равно не может быть продана по столь низкой цене. Только присутствующие - я имею в виду "гиен" - уже поняли, что теперь страсти начнут разгораться по-настоящему, и терпеливо выжидают. Наконец какой-то дилетант, решив попытать счастья, подает голос из угла:
- Сто тридцать тысяч!..
- Сто сорок! - тут же затыкает ему рот немка. И снова пауза. Снова комиссар торопит, и не только торопит, но и угрожающе вскидывает молоток.
- Сто сорок тысяч! Раз... Два...
- Двести тысяч! - оповещает в тот же миг Розмари.
На что Флора реагирует со свойственной ей невозмутимостью:
- Двести десять!
После соответствующей паузы моя квартирантка поднимает цену до двухсот пятидесяти. Это, собственно, предел ее личных возможностей, однако она помнит мое гуманное обещание насчет пустяковой суммы тысяч этак в пятьдесят или чуть больше.
Флора снова добавляет свои десять тысяч. Она с самого начала взяла за правило всякий раз поднимать объявленную сумму на десять тысяч и делает это с беспощадной методичностью даже тогда, когда Розмари доводит торг до трехсот тысяч.
- Триста десять! - произносит немка. Теперь уже пауза длится значительно дольше. Коммерческая цена постепенно начинает превышать реальную стоимость объекта.
- Что там в этой вилле, золото спрятано, что ли? - слышится позади нас голос какого-то зеваки.
"Да, в самом деле, что там в этой вилле? - спрашиваю я себя. - Есть ли там вообще что-нибудь, кроме воздуха?"
Присутствующие с видимым интересом следят за развитием событий. И неудивительно: когда соперники хватают друг друга за горло, есть на что посмотреть. Но это всего лишь зрители, все, кроме двух тщеславных дам, все, в том числе и Пенев, который вопреки нашим ожиданиям за все время не обмолвился ни единым словом.
Розмари вопросительно посматривает в мою сторону и, уловив мой едва заметный кивок, снова оповещает:
- Триста двадцать тысяч!
- Триста тридцать! - отзывается немка, только теперь в ее спокойном голосе ощущается легкий оттенок усталости.
Розмари снова ищет взглядом меня. Я легонько пожимаю плечами - дескать, поступайте как знаете. Тут уже дело касается не моих, а ваших денег, так как вилла Горанова вовсе не стоит такой суммы. Розмари колеблется несколько секунд, но, когда комиссар угрожающе вскидывает молоток, она не выдерживает и снова выкрикивает:
- Триста сорок тысяч!
На сей раз колебания справа. И они длятся так долго, что сомневаться больше не приходится - моя квартирантка все же обеспечила себе разорительную покупку.
Комиссар в последний раз поднимает молоток.
- Триста сорок тысяч, дама посередине зала... Раз... Два...
- Триста семьдесят тысяч! - неожиданно звучит голос в публике.
Однако это уже не Флорин голос, а бас какого-то мужчины. Я гляжу в его сторону и вижу человека средних лет, среднего роста, с ничем не примечательной физиономией, в обычном сером костюме, человека, каких мы ежедневно встречаем на улице, даже не замечая их, а уж о том, чтобы как-то запомнить их, и говорить не приходится.
Розмари тоже смотрит в ту сторону, и по ее бесстрастному каменному лицу я вижу, что она в бешенстве.
- Он вас выручил из беды, - бросаю я, чтобы успокоить ее. - Перестаньте, это же безумие.
- Я, конечно, перестану, - отвечает она безучастным тоном. - Но не потому, что это безумие, а потому, что я не в состоянии позволить себе пойти на такое безумие.
- Триста семьдесят тысяч, господин в глубине зала... - снова подает голос комиссар, но тут же умолкает, так как в этот момент к нему приближаются двое мужчин и молодая женщина.
Незнакомые мужчины и комиссар вполголоса говорят о чем-то, после чего обладатель молотка снова обращает к публике свое аскетическое лицо, чтобы сообщить усталым голосом:
- Торг отменяется.
По залу проносится глухой ропот недовольства.
- Мне кажется, я вправе знать, в чем причина! - доносится бас из глубины зала.
- Причина не процедурного характера, - сухо объясняет комиссар. - Вилла продаже не подлежит, поскольку у покойного есть законная наследница.
По залу снова прокатывается ропот, на сей раз ропот удивления.
- Это наилучший исход, - безразлично говорю я своей квартирантке. - По крайней мере не придется сожалеть, что кто-то вас перещеголял.
Она не отвечает, и я оборачиваюсь, чтобы понять, почему она молчит. Оказывается, ее нет рядом со мной.
- Ну вот, все в сборе, можно садиться за стол раздавать карты, добродушно замечает Бэнтон, приближаясь вместе с Флорой.
- Почему бы и нет! - любезно отвечаю я. - Сейчас или завтра, мне решительно все равно, когда раскошеливаться.
- Раскошеливаться полагалось бы нашей милой Розмари, - подает голос немка. - Сегодня она побила все рекорды легкомыслия.
- А куда же она девалась? - спрашивает американец.
Меня тоже занимает этот вопрос, по крайней мере до тех пор, пока я не обнаруживаю Розмари в обществе молодой женщины и двух молодых мужчин, появившихся в зале незадолго до этого. Розмари и молодая женщина медленно направляются в нашу сторону, и мой слух улавливает беззаботный щебет моей квартирантки:
- Ах, дорогая, какой же чудесный человек был ваш отец! Настоящий джентльмен...
Глава шестая
Широко бытует мнение, что в извечном противоборстве двух полов сильнейшим оружием женщины является ее красота. И лишь немногие задумываются над тем, как же в таком случае объяснить, что тысячи женщин, у которых, как говорится, ни рожи ни кожи, ухитряются сохранять власть над своими мужьями Очевидно, средства воздействия, которыми пользуются женщины, далеко не ограничиваются одной лишь красотой, и полный набор этих средств могла бы раскрыть только женщина.
Трудно предположить, что Виолета Горанова - наследница моего покойного соседа - владеет этим полным набором. Зато, впрочем совершенно несознательно, она достигает многого своим скромным умением вызывать к себе сочувствие.
Если Розмари своим видом напоминает полную изящества греческую вазу, а Флора - пышную амфору, то Виолета весьма похожа на пробирку. Ровное как жердь тело, узкие плечи, жалкие бедра и худые ноги - словом, некое бесполое существо, увенчанное анемичным лицом. Но у этого существа постоянно присутствует выражение беспомощности и какой-то едва уловимый признак боязни, а взгляд ее карих глаз так робок, в нем столько детскости, что вы невольно испытываете желание взять это хрупкое существо под свою защиту.
Вероятно, рано почувствовав, что ей никогда не обрести подлинно женских черт, она все еще продолжает одеваться, как девочка. И когда она вырядится в плиссированную юбочку, в тирольский жакетик, а на ногах у нее белые носки и туфли без каблуков, вы скорее примете ее за гимназистку старших классов, нежели за молодую даму, которой под тридцать. Не исключено, что тут немалую роль играет и плюшевый медвежонок, которого она обычно таскает с собой возможно, не как игрушку, а как талисман.
- Тут, наверно, люди подумали: "Что еще за нахалка гакая!" - виновато говорит она Розмари в первые минуты их знакомства в торговом зале.
- Глупости! Это же ваше право. Будь я на вашем месте, я бы сегодня же потребовала от герра Пенефа забрать свои вещи.
