Домой я добираюсь единым рывком. За девяносто минут, из которых половину отнимают первые пятьдесят ярдов. Так или иначе, я возвращаюсь.
Было около пяти утра, когда, подняв штору, я ввалился в комнату. Мэри спала, и будить ее было незачем,. Дурные вести подождут. В тазу близ стенки я отмыл от краски лицо. А перебинтовывать руку не стал: усталость брала свое. Не было даже сил обдумать ситуацию. Я забрался в кровать. О том, как щека моя коснулась подушки, помню крайне смутно. Имей я и десять рук, каждую с такой же раной, вряд ли это помешало бы мне уснуть в эту ночь.
Глава 6
Полдень 1.30 ночи. Четверг - пятница.
Проснулся я за полдень. Лишь одна стенка-штора была поднята - что смотрела на лагуну. Я созерцал зеленое мерцание воды, сверкающую белизну песка, размытые пастельные тона коралла, там, за лагуной, темнеющую даль горизонта и безоблачное синее небо над всей этой картиной. При трех опущенных шторах в комнате царила непереносимая духота. Зато наличествовало хотя бы минимальное уединение. Левая моя рука неистово пульсировала. Но я продолжал жить. И никакой водобоязни - она же бешенство - не испытывал.
На стуле у моего ложа сидела Мэри Гопман. В белых шортах, в белой блузке, ясноглазая и отдохнувшая, она блистала румянцем, и одного взгляда на нее хватило, чтоб я по контрасту почувствовал себя очень плохо- Она улыбалась мне, и стало ясно: принято решение больше на меня не сердиться.
- Ты прекрасно выглядишь, - заметил я. - Как чувствуешь себя? Ничего более оригинального не придумал.
- Прекрасно себя чувствую. Температура нормальная. Извини, что разбудила тебя. Обстоятельства вынуждают. Через полчаса ленч. Профессор передал тебе с посыльным вон те штуки, чтоб ты не отказывался. - К стулу была прислонена пара превосходно сработанных костылей. - Можешь, впрочем, перекусить прямо здесь. Ты, верно, голоден, но я тебя пожалела, не разбудила к завтраку.
- Да я ведь и возвратился-то эдак к шести.
- Тогда все понятно. - Я мысленно снял перед ней шляпу: какая выдержка, сколь успешно борется она со своим любопытством. - Как ты себя чувствуешь?
- Ужасно.
- Соответственно и выглядишь, - откровенно высказалась она. Немощным.
- Разваливаюсь на составные части. Чем занималась поутру?
- Принимала профессорские ухаживания. Сперва он пригласил меня поплавать. Кажется, профессору нравится плавать со мной. А после завтрака он показал мне окрестности и шахту. - Ее слегка передернуло, и она полушутя-полусерьезно добавила: - Шахтами я, честно говоря, не слишком увлеклась.
- А где твой ухажер сейчас?
- Отправился искать собаку. Никак; не найдут ее. Профессор весьма огорчен. Собака - его любимица. Он к ней очень привязан.
- Ха! Любимица! Я повстречался с этой любимицей, и она выказала большой интерес ко мне. Такие как привяжутся - не отвяжешься. - Я вытащил руку из-под одеяла, сорвал окровавленные бинты. - Полюбуйся: вот следы собачей привязанности.
- О Боже! - Глаза ее округлились, кровь отхлынула от лица. - Страшно смотреть!
Я глянул на свою руку с этакой сочувственной гордостью и понял, что Мэри ничуть не преувеличивает: смотреть было действительно страшно. От плеча до локтя рука переливалась сложными сочетаниями синего, багрового и черного. Распухла, на пятьдесят процентов перекрыв привычные объемы. Несколько треугольных разрывов кожи, пара из них все еще кровоточит. Что с остальными участками моей драгоценной конечности, не поймешь. Кожа покрыта коркой запекшейся крови. Словом, бывают зрелища куда приятней.
- Что случилось с собакой? - шепотом спросила она.
- Я убил ее. - Я достал из-под подушки окровавленный нож. - Вот этой штукой.
- Откуда у тебя нож? Откуда?.. Расскажи-ка мне все по порядку.
И я ей все рассказал, а она за это время промыла и перебинтовала мне руку. Чувствовалось, что труд фельдшерицы ей не по душе, но проделала она его с предельной добросовестностью.
Когда я завершил повествование, она спросила:
- Что же ты обнаружил на другом конце острова?
- Не знаю, - честно признался я, - Строю всяческие гипотезы, и, честно говоря, ни одна мне не улыбается.
Она ничего не сказала. Закончила бинтовать руку. Помогла мне облачиться в рубаху с длинными рукавами. Восстановила швы и пластырные нашлепки на щиколотке, прошла к шкафчику и вернулась с сумочкой.
- Собираешься пудрить носик на радость своему ухажеру?
- Твой, а не мой.
Я и опомниться не успел, как она принялась натирать мне лицо каким-то кремом, присыпая его пудрой. Чуть погодя, она откинула голову, оглядывая результат своей работы.
- Ты неотразим, - молвила она, вручая мне зеркальце.
Выглядел я ужасно. Любой страховой агент, бросив на меня испуганный взор, тотчас ускакал бы верхом прочь на своей авторучке. Осунувшееся лицо, налитые кровью глаза, а под ними синяки были всецело на моей совести, благородная же бледность кожи, не вызывающая особых подозрений, являлась заслугой Мэри.
- Чудесно, - согласился я. - А если профессор принюхается к этой пудре? Что тогда?
Она вынула из сумочки крохотный пульверизатор.
- Я вылила на себя пару унций "Ночной тайны". В пределах двадцати ярдов ни один запах теперь не привлечет его внимания.
- Твоя убежденность мне понятна. - Я наморщил лоб. "Ночная тайна" и впрямь оказалась сильной штукой. Быть может, благодаря количествам, кои пошли в работу. - А если я вспотею? Не потекут эти кремы вместе с пудрой по лицу ручьями?
- Есть гарантия, - улыбнулась она. - Если что не так, предъявим иск изготовителю.
- Еще бы, - невесело отозвался я. - Интересная возникнет ситуация. "Тени покойных Дж. Бентолла и М. Гопман намерены возбудить дело..."
- Прекрати! - сказала она зло. - Немедленно прекрати!
И я оставил этот тон. В некоторых отношениях она была чувствительна, даже ранима до крайности. А может, я был слишком бестактен и легкомыслен.
- Полчаса еще не прошло? - сменил я пластинку. - Да, - кивнула она. Пожалуй, пора идти.
Мы спустились вниз по ступенькам и сделали шагов пять на солнцепеке. Этого маршрута хватило на аннулирование всех ее гримерских ухищрений. Я чувствовал, что выгляжу безобразно. Функционирует лишь одна нога, вторая, разутая, волочится по земле. Приходится всю свою тяжесть переносить на костыли. И каждое соприкосновение левого костыля с горячей землей отзывается яростной болью в руке. От пальцев - к плечу, там поперек спины и аж до самой макушки. Не понимаю, каким образом израненная рука может вызывать головную боль. Но вот ведь факт, вызывает. Есть над чем подумать докторам.
То ли он, этот Визерспун, стоял в дверях, дожидаясь нашего прихода, то ли услышал тяжкую поступь костылей, так или иначе, дверь распахнулась, и старик ринулся по ступенькам вниз - нам навстречу. Сиявшее на его физиономии гостеприимство при виде моего лица сменилось огорчением.
- Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй! - Он, озабоченно суетясь, подбежал ко мне, схватил за руку. - Ваш вид... Я хочу сказать, это потрясение сильно на вас сказалось, мой мальчик. Боже милосердный, вы обливаетесь потом!
Он не преувеличивал. Пот действительно струился по моему лицу, начиная с той минуты, как он схватил меня за левую руку повыше локтя. Он в полном смысле слова выворачивал мне руку, воображая, будто помогает ноге.
- Все будет нормально. - Я поприветствовал его тусклой улыбкой. Просто спускаясь с крыльца, подвернул ногу. В остальном - полный порядок.
- Вам не следовало выходить, - наставлял он меня. - Какая глупость! Какая глупость! Мы бы прислали вам еду! Однако раз уж вы пришли... Боже, меня не оставляет чувство вины...
- Да ни в чем вы не виноваты, - утешал я его; он перехватил мою руку повыше, чтоб помочь мне взойти на крыльцо, и я с некоторым удивлением заметил: домик-то покачивается. - Откуда вам было знать про дефекты пола.
- Но я ведь знал. Я ведь знал, вот что угнетает меня превыше всего! Непростительно! Непростительно! - Он усадил меня на стул посреди гостиной. - О Господи, вы очень плохо выглядите. Может, коньячку? Как насчет коньячка?
- Ничего лучшего не придумать! - признался я честно.
Он снова вложил всю свою разрушительную энергию в колокольчик. Принесли бренди. Пациент ожил.
Он выждал, когда я выцежу половину порции, после чего спросил:
- Может быть, мне следовало бы вновь осмотреть вашу щиколотку?
- Спасибо, но кажется, в этом нет необходимости, - беззаботно откликнулся я. - Мэри ее врачевала нынче утром. Мне выпало счастье стать супругом квалифицированной сестры милосердия. Кстати, говорят у вас беда. Нашлась ваша собака? - Пропала - и никаких следов. Очень печально, очень огорчительно! Доберман - я так к нему привык. Да, так привык. Не представляю, что с ним могло при ключиться. - Он беспокойно затряс головой, налил себе и Мэри по чуточке шерри, присел рядом с ней на кушет ку. - Боюсь, произошло несчастье. - Несчастье?! - Мэри уставилась на него широко от-крытыми глазами. - На этом мирном милом острове? j
