Никонова отрицательно покачала головой.
– Я понятия не имею, где он… Куда сообщать-то было? Да и забыл он нас, а мы его. Виктор сына в глаза не видел, ни разу не приехал навестить, пока тот был жив. А уж мертвый он ему и вовсе ни к чему.
Они сидели в тесной гостиной Людмилы Романовны, где все стены были увешаны фотографиями знаменитого скрипача. Вот он репетирует с оркестром, вот играет на открытой сцене летнего театра, вот раскланивается, вот задумчиво глядит вдаль… вот держит огромный букет роз, вот обнимает свою невесту; пьет шампанское; стоит на фоне римского Колизея… вот он в Париже, в Милане… в Венеции… а вот панно с изображением Большого Сфинкса.
Никонова перехватила взгляд Астры.
– Это Влас привез из Египта. Его подарок. Сын был для меня всем, составлял весь смысл моей жизни. Я больше не вышла замуж, даже не помышляла об этом; не сделала карьеру; не мечтала ни о чем, кроме его успеха. Работала где придется и кем придется: уборщицей, лифтершей, гардеробщицей в музыкальной школе, библиотекарем, машинисткой. Иногда за мной начинали ухаживать мужчины, но я и представить себе не могла, чтобы у Власа появился отчим.
Она рассказывала и рассказывала о своей судьбе, однако эти подробности трудной одинокой жизни женщины, посвятившей себя сыну, не содержали и намека на тайну его смерти.
– В молодости я была удивительно хороша, – призналась Никонова. – Мама лелеяла надежду найти мне подходящую партию. Но я любила только Власа! Других мужчин для меня не существовало. Порой я прихожу к выводу, что Виктор был прав – я и его не любила. Просто увлеклась, поддалась порыву страсти, которая угасла так же быстро, как и вспыхнула. Он правильно поступил, бросив меня. Наш брак был ошибкой.
– Возможно, вы еще полюбите, – осторожно предположила Астра. – Жизнь ваша не кончена. Вы и сейчас красивы.
Людмила Романовна долго молчала, любуясь фотографиями сына. Ее взгляд светился восхищением и восторгом, нежностью и гордостью. Какому мужчине удастся занять в ее сердце если не место Власа, то хотя бы встать вровень с ним? Теперь тем более недосягаемым, недоступным в своем величии…
– Мне кажется, меня тоже никто не любил, – вдруг произнесла она, покрываясь румянцем смущения. – Я имею в виду как женщину. Ни муж, ни все мои ухажеры. Моя красота не принесла обещанного счастья. Только однажды, будучи еще девочкой, я почувствовала себя обожаемой, боготворимой… Тот миг звездой сияет в моем прошлом. Он не повторился! Знаете, что странно? Пока Влас был жив, я ни разу не вспоминала той детской любви…
«Еще бы! – подумала Астра. – Вы прожили жизнь своего сына вместо своей. И в том, что она оборвалась, есть не одни боль и мука, но и освобождение».
Она не посмела высказать эту жестокую мысль вслух, да и вряд ли убитая горем мать способна была бы с ней согласиться.
– Влас что-нибудь рассказывал о Египте? Не произошло ли там чего-нибудь странного?
Никонова подумала, сделала отрицательный жест.
– Нет. Обычная поездка.
– Вы знакомы с господином Теплинским? – спросила Астра. – Или с его женой Ингой?
– Не припоминаю. Кто они?
– Михаил Андреевич бизнесмен, сейчас занимается политикой, а Инга – бывшая балерина.
– Я не интересуюсь политикой, – ответила Никонова. – И в театре сто лет не была. Простите.
Самый неприятный вопрос Астра задала перед уходом.
– Скажите, могла Дина ревновать вашего сына так сильно, что… решилась убить его?
– Дина? Да вы что? Она же носила ребенка от Власа, должна была вот-вот родить. Зачем ей убивать собственного мужа?
– Чтобы любить своего сына так же безраздельно, как вы – своего. Муж может изменить, сын – никогда…
Астра весь вечер и половину ночи, пока сон окончательно не сморил ее, думала, что дают эти пустые, казалось бы, разговоры. Практически ничего. Дина Никонова, Людмила Никонова, Инга Теплинская… Разные судьбы, разные характеры. Разве их хоть что-нибудь объединяет? Как житейские перипетии этих женщин выведут на след Сфинкса?
К сожалению, Власа уже не расспросишь, к Михаилу Теплинскому не подступишься. Вот и приходится забрасывать сети наугад – авось попадется какая-никакая рыбешка.
Утром позвонила Инга и дрожащим голосом сообщила:
– Пришло п-письмо… опять! Миша в отъезде, корзину с цветами принесли и оставили у консьержки. Конверт был в самом низу, среди стеблей… Я его искала, а то бы не заметила.
– Что там написано? Вы прочитали?
– К-конечно… «Осталось два дня. Готовься к смерти. Сфинкс».
В голове Астры закружились мысли. Расспрашивать консьержку бесполезно. Цветы, как водится, принес посыльный, заказ в магазин поступил по телефону, а где-то в промежутке между магазином и адресатом какой-то случайный человек спрятал в цветах письмо. Концов не найдешь, нечего зря время терять. Но почему предупреждение попало к Инге, а не к самому политику? Разве Сфинкс не знает, что Михаил Андреевич в отъезде? Сомнительно… Просто злоумышленник уверен: насмерть перепуганная жена передаст содержание письма кому положено.
– Надо что-то делать! – с истерическими нотками в голосе выкрикнула Инга. – Не молчите, ради бога! Нужно позвонить Мише, сказать ему!
– Звоните…
По интонации Астры госпожа Теплинская поняла: это существенно не повлияет на ситуацию. Ее охватило лихорадочное волнение.
Теплинский выслушал супругу со стоическим спокойствием. Так он и знал! Чтобы выбить его из колеи, конкуренты возьмутся за Ингу. Нащупали слабое звено и будут давить. Главное – не поддаваться на провокацию.
– Миша! Миша! – вопила в трубку жена. – Будь осторожен! Умоляю тебя… Отмени все встречи, запрись в номере и никому не открывай, кроме охранников.
«И до каких пор так сидеть? – подумал Михаил Андреевич. – Пока все сумасшедшие не переведутся? Нет уж. Если каждого придурка бояться, нечего было лезть в политические игры!»
Охрану он на всякий случай настроил на повышенную бдительность, но о письме Сфинкса умолчал. У страха глаза велики. Инга могла и сочинить про угрозу – нарочно, чтобы он позаботился о мерах безопасности. У нее богатое воображение.
Теплинский не хотел себе признаваться, что звонок жены встревожил его. В затылке появилась ноющая боль, а в груди – неприятный холодок. Неврастения заразна.
Господин Ельцов выполнил обещание, заказал художнику портрет дочери.
– У меня все расписано до конца марта, – отнекивался Домнин. – Я не успею.
– Ваша цена? – невозмутимо гнул свое Ельцов.
– Я нескромен. Мои картины некоторые критики называют порнографией. И скидок я не делаю. Даже если портрет не понравится, денег вы назад не получите.
– Ваша цена?
Наконец, Домнин сдался. За срочность он увеличил гонорар в полтора раза. Заказчик не торговался.
– Лучше, чтобы ваша дочь сама позировала, – заявил живописец. – Сколько ей лет?
– Двадцать девять.
– Прекрасный возраст! Я буду назначать время сеансов, как мне удобно. Пусть подстраивается.
«Он несносен, – молча негодовал отец Астры. – Наглый, самоуверенный тип!»
– Хорошо, – сжав зубы, согласился он.
Астра отправилась на первый сеанс, сгорая от любопытства. Каким он окажется, экстравагантный, эпатажный художник? Вопреки ожиданиям и мастерская, и сам Игорь Домнин имели вполне пристойный вид.
Помещение, где маэстро кисти творил свои шедевры, было забито неоконченными картинами, эскизами, подрамниками, окрашенными под бронзу и золото багетами, разной бутафорией, завешано гобеленами, тяжелыми пышными драпировками всевозможных оттенков, легчайшими шелковыми тканями, парчой и атласом. Вдоль стен громоздились стеллажи и диваны с множеством подушечек. Пестрота красок, низко свисающие лампы из цветного стекла, коллекция кальянов, огромные медные подносы и мельхиоровые кувшины придавали комнате восточный колорит.
В середине, куда падал дневной свет, на мольберте стоял в ожидании загрунтованный холст.
Сам художник при среднем росте обладал в меру развитым поджарым телом, гордо посаженной головой, правильными чертами лица и повадками вельможи. В его походке, жестах сквозили сила и грация. Рабочая одежда – джинсы и синий пуловер – смотрелись на нем как парадный костюм.
– Ну-с, приступим? – галантно поклонился хозяин мастерской. – Садитесь вот тут, примите непринужденную позу, а я буду ловить вдохновение. Кем вы себя видите на портрете?
– Я? – растерялась Астра.
В ее голове теснились мысли об опасности, грозящей мужу Инги. Убийца уже вышел на охоту, а она в полнейшем неведении относительно его планов. Не успела она подумать о нем, как ее взгляд упал на стеллажную полку. Там, полускрытый резной ширмой, блестел головным убором фараона свежевыкрашенный… сфинкс. Стараясь не выдать себя, Астра указала на него рукой.
– Может, что-нибудь египетское…
– Клеопатра? Нефертити? – усмехнулся Домнин. – Хатшепсут? У вас не тот типаж. Не изобразить ли вас… султанской наложницей? Или, к примеру, Дианой, выходящей из грота?
