и об официанте, который вдруг не смог выполнить свой долг перед клиентом. Грейс улыбнулась в ответ. Внимание всегда приятно. А видеть, что твоя учтивость не осталась без внимания, — еще приятнее.
Прежде Грейс всегда заказывала крем-суп из брокколи. Знала, что это лучшее блюдо из всех, что могло предложить кафе, в котором не очень-то хорошо готовили. Но в этот день заказала овсяную кашу, самую обыкновенную, на воде, и чашку кофе. Удовольствие не должно мешать думать.
Хозяин принял заказ и ушел. Наконец наступило спокойствие. В кафе никогда не включали музыку. Тишина была гробовая.
Грейс откинулась на спинку потертого стула, поставила сумку рядом и пропустила чуть спутавшиеся от легкого ветра волосы сквозь пальцы. Она подумала, что неплохо было бы их отрезать снова, как в прошлом году. Голова с ними была тяжелая.
Повар суетился. Для Грейс достали красивые приборы, чашку с верхней полки, а кашу зачем-то украшали фруктами. Совсем ненужная красота, но людям приятнее видеть даже в невкусной каше что-то красивое. Официант поглядывал на Грейс испуганно, но в его темных глазках поблескивал интерес. Он еще думал, что взгляды могут очаровать. Грейс улыбнулась ему. Официант покраснел и продолжил укладывать яблочные дольки в кружок особенно сосредоточенно.
Грейс любила посещать только неизвестные никому магазины и кафе, ходить в них так часто, чтобы владельцы могли запомнить.
Усевшись поудобнее, Грейс достала из сумки книгу. Открыла, отлистнула до множества закладок и стала перечитывать любимые строки.
— А, Хайнлайн 11. Хороший писатель! — сказал вышедший из кухни и направлявшийся в уборную хозяин. Он не мог не остановиться у столика Грейс — долг вежливости.
— Он самый, мистер Хэрроу, — сказала Грейс, улыбнулась хозяину и закрыла книгу.
— Грустная книжка, конец печальный. Я думал, ее сейчас уже не найти. Сейчас и другой фантастики навалом.
— Да, но какие-то книги из прошлого и сейчас читают.
— Давно не видел ее в магазинах.
— Просто люди не любят книги без счастливого конца. Наверное, сейчас лучше на обложке писать, что все кончится хорошо, иначе никто даже не возьмется читать ее. Но есть и те, кто любит пострадать. Такие и читают.
— И ты относишься к ним? — пошутил мистер Хэрроу и оперся о стол. — Тебе не нравятся счастливые концы?
— Они неправдоподобны. Во всяком случае, не во всякой истории он нужен. Да и вообще, не могу сказать, что здесь конец грустный.
— Но Майкла Смита же, эм, вроде как забила толпа, а потом его семейка… Они же его съели, да?
Грейс улыбнулась.
— Там написано, что он развоплотился перед обезумевшей от его речи толпы, а потом друзья поглотили его.
— Так это то же самое! — хохотнул мистер Хэрроу.
Грейс улыбнулась, а потом спросила:
— А вы читали?
— Я? Не, я фантастику не люблю. Моя мать читала, когда хипповала в шестидесятых.
— Ваша мать была хиппи? Удивительно.
— Я не очень похож на такого, да? — посмеялся мистер Хэрроу, выпрямился и погладил круглый живот, обтянутый белой рубашкой.
— Это были не вы, а ваша мама.
— Точно. Все-таки капитализм и потребление мне больше по душе.
— Она рассказывала вам что-то об этом времени? — Грейс чуть подалась вперед.
— Да так, немного. Она бросила родителей в Рексеме 12, улетела в Соединенные Штаты, была на Вудстоке 13, каталась по стране автостопом, рожала детей. — Он хмыкнул. — Потом, правда, вернулась, когда все это кончилось, а родители ее заболели. Вышла замуж, пошла работать. Все так, будто молодости и не было. Только музыка и была дельным во всей этой мишуре. А так — одни немытые наркоши в джинсах с бахромой, везде таскающие с собой книжки о восточных религиях и выкрикивающие лозунги о свободной любви.
— Разве они были бесполезные? Они ведь протестовали против войны.
— Их протест ничего не значил. Деньги значат больше.
— Они показали миру ценность свободы души.
— Души? А кому нужна-то такая свобода? — отшутился хозяин.
Грейс улыбнулась, ничего не ответила, а потом перевела тему. Разговаривать о разновидностях кофейных зерен, продающихся в Ластвилле, куда приятнее, чем об эпохе, которой Грейс никогда не видела.
— Принести еще чего-то? — спросил мистер Хэрроу, наконец отправляясь в уборную.
— Нет, мистер Хэрроу, не стоит. Спасибо за приятную беседу.
Он улыбнулся и ушел в уборную. А Грейс, почитав еще немного, убрала книжку в сумку и продолжила думать. Она проглядывала части плана и убеждалась в том, что все шло как никогда лучше. Ошибок быть не должно. Но вдруг план начал сыпаться.
Сначала Грейс заметила, как официант, вновь урвавший ее взгляд, зачем-то унес чашку кофе за другой столик. Посчитав, что замечание было бы неуместным, она промолчала, но почувствовала что-то неладное.
Грейс еще раз оглядела кафе. На вешалке висело всего одно, ее, пальто. День промозглый, никто бы не смог прийти в кафе без верхней одежды. Она осмотрелась еще, уделила внимание каждому стулу, но не заметила ни на одной спинке хотя бы пиджака. На полу ни единого следа. Может, это официант решил выпить кофе? Никто не подходил к столику. Хозяин ушел на кухню. В зале была одна Грейс и чашка кофе, от которого шел ароматный пар.
Грейс отвернулась к окну и пыталась высмотреть хотя бы одного прохожего, направлявшегося в кафе, но улицы были пусты. Такие унылые картины встречались в казавшихся Грейс шуточными вестернах. Пустыня, жгущее землю круглое солнце, кактус на горизонте и катящееся перекати-поле. И пусть Ластвилль не подходил под это описание, Грейс пришло на ум это сравнение.
Может, это для хозяина. Он выйдет из кухни и насладится плохим кофе. Может, ему хочется поговорить.
Звук открывшейся двери она услышала с опозданием — с секунду Грейс пребывала в роковом неведении. А когда наконец поняла, что случилось, боковым зрением увидела, как ни в чем ни бывало распахнулась дверь уборной и как и из нее вышел человек в черном брючном костюме.
Сначала он был похож на черное пятно, но потом прояснился. Грейс выловила каждую черту. Черные волосы хорошенько прилизаны, но все равно немного топорщатся на
