— Какие странные слова! — вырвалось у меня.
— Что?
— Задержать, выпустить. Как в тюрьме.
— Мы не могли найти вас, — стал оправдываться полицейский. — Получалось, что никто не знает, где вы.
— Ну ладно, теперь я здесь.
— И… э… мистер Джек Стрэттон утверждает, что приблизительно в восемь пятьдесят сегодня утром вы напали на него и сломали ему нос.
— Джек Стрэттон ничего подобного не утверждает, — непререкаемым тоном проговорила Марджори. — Джек, скажи.
Хмурый юнец, прижимавший к лицу носовой платок, не пропустил мимо ушей звеневшего в голосе Марджори недовольства и промямлил что-то вроде того, что, наверное, наткнулся на дверь. Невзирая на возмущенные протесты Кита и Ханны, полицейский послушно вычеркнул пометку в своей записной книжке. Он сказал, что его начальство хочет выяснить у меня, где находилась взрывчатка «перед взрывом от детонации». Где, спрашивали они, можно будет меня найти?
— Когда? — спросил я.
— Сегодня утром, сэр.
— В таком случае… наверное, здесь.
Посмотрев на часы, Конрад объявил, что вызвал эксперта-взрывника и инспектора из местного совета для консультации, как лучше снести старые трибуны и расчистить площадку для новых.
Разозленный Кит сказал:
— Ты не имеешь права делать это. Этот ипподром такой же твой, как и мой, и я хочу продать его, и, если мы продадим его строительной компании, она будет разбирать трибуны, и нам это ничего не будет стоить. Мы не перестраиваем.
Испепеляя его взглядом, Марджори сказала, что нужно получить заключение экспертов, можно ли восстановить трибуны в том виде, как они были, и покроет ли страховка, которая имеется на ипподром, какие-либо другие расходы.
— Прибавьте страховку к прибыли от продажи, и все мы выиграем, — упрямо твердил Кит.
Полицейским все это было неинтересно, и они перебрались в стоявший на улице у входа автомобиль, где, по всей видимости, вступили в переговоры с начальством по своему радиотелефону.
Я с сомнением задал Роджеру вопрос:
— А можно восстановить трибуны?
Он ответил с известной мерой осторожности:
— Об этом рано говорить.
— Конечно, можно, — безапелляционно заявила Марджори. — Все можно восстановить, если только решиться.
«Это будет ошибкой, — подумал я, — фатальной ошибкой для будущего ипподрома Стрэттон-Парк».
Семья продолжала препираться. Они все приехали в такую рань определенно с целью помешать принятию одностороннего решения. Они выкатились из конторы сцепившейся сворой, каждый боялся оставить других, чтобы те не сумели сделать по-своему. Роджер с досадой посмотрел им вслед.
— Вот так ведутся дела! И ни Оливеру, ни мне не платили после смерти лорда Стрэттона. Он сам подписывал чеки. После него право подписи осталось только у миссис Биншем. Прошлую среду, когда мы с ней обходили ипподром, я объяснил ей это, она сказала, что ей все понятно, но когда я вчера напомнил ей еще раз — тогда, когда она приехала сюда после взрыва, она сказала, чтобы я не приставал к ней в такой момент. — Он тяжело вздохнул. — Все это очень хорошо, но мы уже больше двух месяцев ничего не получаем.
— Кто платит обслуживающему персоналу ипподрома? — поинтересовался я.
— Я. Так установил лорд Стрэттон. Кит против. Говорит, это лазейка для махинаций. Судит по себе, конечно. Но так или иначе, единственно, кому я не могу выписывать зарплату, это Оливеру и самому себе.
— Вы подготовили чеки?
— Моя секретарша подготовила.
— Тогда давайте их мне.
— Вам?
— Она подпишет при мне эти чеки.
Не спрашивая, как, он просто открыл ящик стола, вынул конверт и подал мне.
— Суньте его мне в пиджак, — сказал я.
Он глянул на мои костыли, покачал головой и положил конверт в мой пиджак.
— Что, — спросил я, — трибуны полностью разрушены?
— Лучше взгляните своими глазами. Кстати, имейте в виду, никого близко не подпускают. Полиция оцепила все вокруг.
Из окна конторы не было видно, чтобы трибуны сильно пострадали. Видны были только боковая стена, крыша и часть трибун.
— Лучше было бы посмотреть на дыры без Стрэттонов, — сказал я.
Роджер почти расплылся в улыбке.
— Да никто из них и не решится оторваться от других родственничков.
— Я тоже так подумал.
— У вас идет кровь. Нужно в больницу.
— Марджори сказала, что я пачкаю стену, — кивнул я. — По-моему, сейчас уже прекратилось.
— Но… — Он не договорил.
— Я туда съезжу для текущего ремонта, — успокоил я его. — Только Бог его знает, когда. Там так долго приходится ждать.
Он не очень уверенно произнес:
— Может, быстрее было бы с нашим доктором на ипподроме? Я мог бы попросить за вас, если хотите. Он очень любезный человек.
— Да, — коротко согласился я.
Роджер взялся за телефонную трубку и сообщил доктору, что скачки состоятся, как и планировалось, в понедельник. Кстати, не мог бы он оказать любезность и подштопать тут одного пострадавшего? Когда? Желательно сию минуту. Большое спасибо.
— Ну, так что, пошли? — сказал он, кладя трубку. — Идти-то вы сможете?
Я смог, хотя и черепашьим шагом. Полицейские снова запротестовали по поводу моего повторного исчезновения.
— Вернемся через часок или чуть позже, — успокоил их Роджер.
Стрэттонов не было видно нигде, хотя их машины стояли на месте. Роджер направился к главным воротам, и мистер Гарольд Квест не стал кидаться нам под колеса.
Врач оказался тот же самый, который оказывал помощь пострадавшим около препятствия во время скачек, очень деловой и очень выдержанный. Увидев, что его просят сделать, он сначала отказался.
— Врачи общего профиля больше этим не занимаются, — сообщил он Роджеру. — Они направляют людей в больницу. Ему место в больнице. Глупо терпеть такую боль.
— То болит, то проходит, — сказал я. — А если бы мы оказались в пустыне Сахаре?
— Суиндон не Сахара.
— Вся жизнь пустыня.
Он недовольно проворчал что-то и заклеил меня чем-то вроде липкой ленты.
— Я с вами раньше не встречался? — спросил он озадаченно, залепляя мою последнюю рану.
Я рассказал про березовый забор.
— А, человек с детьми! — он сокрушенно покачал головой. — Боюсь, они насмотрелись жутких вещей.
Роджер поблагодарил его за оказанную мне услугу, я тоже. Врач сказал Роджеру, что руководство скачек получило жалобу от Ребекки Стрэттон, в которой она выражает сомнение в его компетентности как профессионального врача ипподрома. Они требуют доложить полное обоснование его решения отстранить ее от участия в скачках из-за сотрясения мозга.
— Вот сука, — с чувством выразился Роджер. Доктор с тревогой посмотрел в мою сторону.
— Все в порядке, — успокоил его Роджер. — Можете говорить свободно.
— Вы давно его знаете?
— Достаточно долго. Кроме того, это Стрэттоны разбередили его раны.
«Адские муки, — подумал я, — хоть как-то зависеть от Стрэттонов, быть у них на службе». Роджер поистине жил на краю пропасти — расстаться с работой означало для него расстаться со своим домом.
Он осторожно доехал до здания ипподрома, воздержавшись от замечаний по поводу того, что я прижимаю руку к лицу и что у меня постоянно клонится вперед голова. Насколько он понимал, как бы я ни решал свои проблемы, это было моим личным делом. Он вызывал у меня сильное чувство дружбы и благодарности.
Большая борода шагнул наперерез джипу. «Интересно, — подумал я, — действительно ли его зовут Квест, или он это придумал». Спрашивать об этом было не совсем к месту. Он решительно преградил нам путь, и, к моему удивлению, Роджер ловко подал машину от него назад, развернул джип и поехал по дороге в другую сторону.
— Мне только что пришло в голову, — рассудительно произнес он, — что если мы заедем через задние ворота, то не только избежим разговора с этим маньяком, но и сможем заскочить к вам в автобус и вы переоденетесь.
— У меня там уже ничего чистого не осталось.
Он с сомнением смерил меня взглядом.
— Мои не очень-то подойдут, будут маловаты.
— Ничего. Все о'кей.
У меня был выбор между поношенными джинсами и брюками. Я остановился на джинсах и рубашке в крупную клетку, какие любят лесорубы, а запачканные кровью вещи, которые надевал утром, кинул в ящик для грязного белья, набитый вымокшей одеждой малышни.
Мальчики уже перестали поливать водой автобус и друг друга. Автобус, несомненно, стал чище. Мальчики должны были быть сухими, — только вот куда они все запропастились? Я снова кое-как спустился из автобуса на асфальт и увидел, что Роджер, как всегда сдержанный и не показывающий своих чувств, с интересом обходит мое чудище, оглядывая его со всех сторон.
— В свое время это был автобус для перевозки туристов на дальние расстояния, — пояснил я, хотя он ничего не спрашивал. — Я купил его, когда компания заменяла свои видавшие виды развалюхи на современные стеклянные чудо-машины.
