— Хорошо, — уронила Амалия. И перешла к следующему интересующему ее пункту: — Свидетели говорят, что вы дважды выходили из гостиной, пока ваша племянница пела. Расскажите, пожалуйста, о своих передвижениях.
Анна Владимировна удивленно поглядела на нее.
— Конечно, я выходила. В первый раз забеспокоилась, что графини Толстой долго нет, вот и пошла ее искать, но Елена Николаевна уже возвращалась. Мы встретились у дверей.
— Какой она вам показалась тогда? Она не была взволнована, к примеру?
— Она? Нет, что вы. Она была такая же, как и всегда. Только глаза немного красные.
— А второй раз вы зачем выходили?
— Пошла отдать распоряжения слугам. Знаете, хозяйственные хлопоты… Если хотите, спросите у Глаши, она должна помнить.
— Вы никого не видели?
— Нет. Хотя подождите. Да, видела — Владимира Сергеевича. Но тут ведь никакого преступления нет.
Когда Анна Владимировна вернулась в большую гостиную, Павел Петрович обратил внимание на то, что у нее рассеянный вид.
— О чем тебя спрашивали?
Его жена пожала плечами.
— Кто куда выходил, да что я помню. Еще просили показать платок.
В тот момент в комнату вошла Глаша и объявила, что госпожа баронесса желает говорить с Никитой Преображенским. Композитор поднялся с кресла, со вздохом отложил в сторону газету и пошел за горничной.
— По-моему, все это вздор! — сердито сказал адвокат своему брату. — Ясно же, что у нее ничего нет.
— Погоди, — отозвался тот. — Может быть, преступник как раз друг графини?
— И я вот все думаю, думаю, — горячо подхватила Евдокия Сергеевна, сидевшая невдалеке. — И мне кажется, господа, что убийца все-таки пожарный. Если, конечно, не кто-то из слуг, — победно закончила она.
— А время-то уже позднее, — сказал Владимир Сергеевич и поглядел на часы.
Никита вскоре вернулся и сел возле графини.
— О чем она с тобой говорила? — требовательно спросила прекрасная Элен.
— Просила рассказать, что мне сказал хиромант, — ответил композитор. — Ну и то же самое: кто куда выходил, кто что делал. Я ее заверил, что не видел, как убийца крался с ножом вдоль стены, — шутливо добавил молодой человек.
— И что же тебе сказал Беренделли? — Темные глаза графини были прикованы к его лицу.
— Да всякие глупости, — безмятежно отозвался Преображенский.
— А все-таки? — настаивала Элен.
— Тебе так хочется знать? Изволь. Он сказал, что я скоро получу большое наследство и женюсь. Сказал, что мне будут завидовать и что я проживу счастливую жизнь. И еще маэстро сказал, что я с женой умру в один день.
— Очень романтично, — несмело заметила Варенька, слушавшая их разговор. — О такой смерти многие мечтают.
Графиня Толстая холодно улыбнулась: положительно, пора поставить дурочку на место.
Поэтому Елена Николаевна насмешливо заметила:
— Хотела бы я знать, о чем мечтает барон Корф.
— Вас и в самом деле интересуют мои мечты? — тут же живо откликнулся Александр, и, например, Митенька, уже по его тону почувствовал неладное.
— Представьте себе, Александр Михайлович!
— Я мечтаю о хорошей чашке кофе, — дерзко проговорил барон, глядя графине прямо в лицо. — Но не осмеливаюсь попросить, зная, какой кофе подают в этом доме.
— На что вы намекаете? — сердито вскинулся Павел Петрович, но тут весьма кстати снова вошла Глаша и сообщила, что госпожа баронесса ждет к себе для разговора Константина Сергеевича.
— О боже! — нарочито тяжело вздохнул адвокат. — Дамы и господа, если меня приговорят к смертной казни, прошу вас не поминать меня лихом!
И Городецкий удалился — сияющий, спокойный, уверенный в себе как никогда.
— Меня разоблачат сразу или дадут мне время покаяться? — были первые слова Константина Сергеевича, когда он вошел в комнату для допросов.
Оловянные солдатики сурово косились на него из шкафа, но их взоры были ничто по сравнению со взглядом Амалии, которым она смерила Городецкого.
— Стало быть, это вы убили Беренделли? — холодно осведомилась баронесса.
— Боюсь, я никак не мог сего сделать, — промолвил адвокат, причем тон его вдруг изменился — стал каким-то неуверенным, извиняющимся. — Когда произошло убийство, я слушал чудесное пение барышни в гостиной. Так что, к сожалению, ничем не могу вам помочь.
— Нет, почему же, можете, — возразила Амалия. — Для начала скажите, зачем вы отправились к Беренделли?
— Дело в том, что мы ведем сейчас сложный процесс, — пустился в объяснения Константин Сергеевич, поглядывая на Билли, который ничем не обнаруживал свое присутствие и задумчиво смотрел в окно. — Вот я и хотел узнать, как он закончится.
— И что вам сказал хиромант?
Адвокат улыбнулся.
— Его ответ, скажем так, меня не устроил, но я не стал его из-за этого убивать.
— Ладно, поговорим о другом, — спокойно сказала Амалия. — Ваш брат — бывший сослуживец Павла Петровича?
— Именно так.
— И поэтому вы с ним оказались на вечере, верно?
— Вы очень умны, госпожа баронесса. — Теперь в тоне адвоката сквозил неприкрытый сарказм.
— Эмили, можно я выкину его в окно? — внезапно спросил баронессу Билли по-английски. — Очень хочется.
— Нельзя, мы еще только начали разговор, — ответила Амалия на том же языке, не переставая любезно улыбаться адвокату.
— Тогда после того, как ты закончишь с ним беседовать, — жалобно уточнил Билли. — А?
— Я же говорю, нельзя, — терпеливо повторила Амалия и перешла на русский. — Что за процесс вы ведете, Константин Сергеевич?
— Разве он имеет какое-то отношение к данному делу? — Адвокат был слишком хорошим юристом, чтобы отвечать прямо на любой поставленный вопрос.
— Зависит от ваших слов. Так что за процесс?
Константин Сергеевич пожал плечами.
— Мы защищаем интересы одного чиновника, чья жена была застрахована в страховом обществе «Надежда» на крупную сумму. Недавно она погибла, а страховое общество не горит желанием платить.
— Любопытно, — сказала Амалия, поглядывая в свою записную книжку, где было написано: «Конст. Серг. Долгий разговор. G?nie.[28] Повторял несколько раз». — Анна Владимировна упоминала недавно, что ваш брат, уйдя со службы, устроился служить в страховое общество. Не в то самое, случаем?
Константин Сергеевич откинулся на спинку стула.
— Даже если и так, что из того? Да, Вольдемар служил в «Надежде», но ему там не понравилось. Поэтому он ушел оттуда и стал работать со мной. И если вы спросите, использую ли я его знания о страховых обществах, когда выступаю против них в суде, то я отвечу — да, конечно. Дело прежде всего.
— Наши страховые общества не любят доводить дело до суда, — заметила Амалия, пристально глядя на собеседника. — Еще неизвестно, как все на суде обернется, а хорошая репутация бесценна. Почему они не хотят выплатить чиновнику то, что ему причитается?
— Потому, что деньги очень большие, — ответил Константин Сергеевич.
— Насколько большие?
Константин Сергеевич вздохнул.
— Речь идет ни много ни мало о пятидесяти тысячах рублей.
— Ничего себе!
— Вынужден согласиться с вами, — улыбнулся адвокат. — Сейчас представители страхового общества пытаются доказать, что муж сам толкнул свою жену под карету, чтобы получить страховку. Одним словом, не зря мой брат не пожелал иметь с ними дела. Совершенно бесчестные люди, для них главное — получить деньги, а выполнять свои обещания они отнюдь не собираются.
— А ваш чиновник действительно толкнул свою жену под карету? — внезапно спросила Амалия.
— Сударыня, — криво усмехнулся адвокат, — вы собираетесь и это дело расследовать? Нет, конечно. Произошел несчастный случай, а в договоре оговорено, что за несчастный случай полагается двойная сумма компенсации. Но страховщики придумывают разные отговорки.
— Однако процесс вы, тем не менее, проиграете, — четко произнесла Амалия, пристально глядя на Городецкого. — По крайней мере, так вам сказал Беренделли. Хоть и добавил, что вы гений.
Константин Сергеевич обеспокоенно шевельнулся.
— Хиромант мне много чего наговорил, — проворчал он. — Например, что я женюсь на брюнетке, хотя мне больше по душе блондинки. И всякое другое в таком же духе. Но я не склонен придавать значение всему, что мне говорят.
— Представьте, я тоже, — очень вежливо заметила Амалия.
— Послушайте, — уже сердито сказал Константин Сергеевич, — я понимаю, к чему вы клоните. Вы ищете того, кого Беренделли открытым текстом назвал убийцей. Убийцей, как он выразился, безжалостным и хладнокровным.
Билли в тот момент чихнул, и адвокат подскочил на месте. Затем довольно раздражительным тоном продолжил свою речь:
— Я человек публичный, госпожа баронесса. Обо мне все известно. И о моем брате все известно. Ни один из нас никогда даже не дрался на дуэли, не говоря уже о том, чтобы убить человека. Расспросите обо мне кого угодно — Павла Петровича, его жену, Ивана Андреевича, и они вам все обо мне расскажут. У меня не было причин убивать хироманта, как не было причин подсыпать ему мышьяк. Да я и не мог сделать этого, поймите, никак не мог!
