А на следующий день Эллина уехала.
Не прошло и недели со дня возвращения Эллины из Германии, как о себе дал знать Макарский. Он позвонил Графине домой и, представившись, назначил встречу на том же месте, в тот же час. Когда она там появилась, Макарский уже сидел на лавочке. Эллина опустилась рядом с ним и неторопливо закурила. Тем самым она хотела показать, что не боится ни его, ни учреждения, в котором он служит.
– Вы не оправдали наших надежд, Эллина Александровна, – сказал Макарский с деланой грустью.
– Что вы говорите? – так же наигранно расстроилась Графиня. – А я так старалась… Делала все, что вы мне велели. Все запоминала и даже записывала… – Она вынула из сумочки тетрадку, на страницах которой на самом деле было подробно описано, как Эллина проводила дни: куда ходила, с кем встречалась. – Не желаете прочесть мой отчет?
– Что вы подсыпали фон Штайнбергу, чтобы довести его до приступа? – спросил он, а на протянутую ему тетрадь даже не взглянул.
– О чем вы?
– Не стройте из себя дурочку, – процедил Макарский. – Вы прекрасно понимаете, о чем я. Вы, гражданка Берг, все очень хорошо придумали: и собой не рисковали, и приказа не ослушались. То есть остались в стороне, спасая свою расчудесную шкурку! А на то, что из-за этого сорвалась серьезнейшая операция, вам, естественно, начхать…
– У Хайнца стало плохо с сердцем! Что я могла поделать?
Макарский вперил в нее тяжелый взгляд. Эллина выдержала его, но чего ей это стоило! Внутри ее дрожал каждый нерв, а кожа то покрывалась мурашками озноба, то увлажнялась от накатившего ни с того ни с сего жара…
– Можете идти, – сухо сказал Макарский.
Эллина рывком поднялась с лавки, развернулась и быстро зашагала прочь. Затылком она чувствовала взгляд Макарского и едва сдерживала себя, чтобы не перейти на бег. Когда Чистые пруды остались далеко позади, Графиня все же сменила «иноходь» на «рысь» – ее охватило непреодолимое желание бежать куда глаза глядят в смутной надежде на то, что так она оставит свои проблемы далеко позади…
Пробежав около километра, Эллина остановилась. Но не из-за усталости, а потому, что надежда иссякла, и Графиня отчетливо поняла – ничего хорошего ее не ждет. И не ошиблась! Уже на следующий день за ней приехал черный «воронок», и Эллину Берг увезли на Лубянку.
Допрашивал Эллину человек по фамилии Милославский. Фамилия эта ему совершенно не подходила, потому что он не был ни милым, ни славным. Некрасивый, белесый, длинноносый очкарик с прокуренным голосом и отвратительными манерами, он сморкался в присутствии Эллины, ковырял в ушах, пускал дым вонючих папирос прямо ей в лицо. Графиня возненавидела его с первого взгляда. А вот она ему очень понравилась. От Эллины не укрылось, с каким восхищением он смотрит на нее, как следит за каждым ее движением, как облизывается, когда она, поднося ко рту сигарету, вытягивает губы, и как теребит ширинку, стоит ей закинуть ногу на ногу. Его неприкрытое вожделение вызывало у Эллины чувство гадливости, но с другой стороны – давало надежду.
«А если я с ним пересплю? – размышляла Графиня, заглушая в себе чувство омерзения. – Он мне поможет? Да, наверное, поможет… Ведь от него в моем деле тоже многое зависит…»
И Эллина уговорила себя. На следующем допросе она начала с Милославским довольно откровенно кокетничать и делать недвусмысленные намеки. Тот, естественно, тут же поддался ее чарам: размяк, подобрел и даже перестал в ушах ковырять. Вести себя, правда, стал очень развязно: лапал ее, лез под юбку, слюняво целовал в шею, но хоть на немедленном сексе не настаивал, и на том спасибо…
– Плохи твои дела, – сказал Милославский после того, как Эллина спросила у него, есть ли у нее шанс избежать лагерей. – Тебя не просто в антисоветской деятельности обвиняют, но еще и шпионаж шьют.
– И что же, никто мне не может помочь? – натурально расплакалась Эллина.
– Я не могу, – честно признался Милославский. – Я тут слишком мелкая сошка. Вот если б у тебя был покровитель в верхушке НКВД, тогда у тебя появился бы шанс…
Эллина стала лихорадочно вспоминать всех своих знакомых, выискивая в этом огромном списке лиц мужского пола хоть одного комитетчика. Как назло, на ум ничего не шло, а в памяти всплывал один Ярский, который, будь сейчас живым, дослужился бы уже до генерала и, уж конечно, не допустил бы ее ареста.
Тут на столе Милославского зазвонил телефон, и он поднял трубку.
– Слушаю, – буркнул он в мембрану, но сразу же встрепенулся и подобострастно «задакал»: – Да. Да, товарищ майор. Слушаюсь. Сделаем. Отчет будет на столе товарища Клюева завтра же…
Закончив разговор, Милославский опустил трубку на рычаг и сосредоточенно нахмурился. Эллина сделала то же самое. Фамилия Клюев показалась ей вдруг страшно знакомой. Она не просто слышала ее, а знала человека, носящего ее. Кажется, его звали Николаем…
И тут Эллину осенило! Как же она могла забыть о Николае Клюеве, своем первом и единственном гражданском муже (после него она ни с кем кров не делила)? Том самом чекисте, которого она увела у супруги? Он так Эллину любил, что, даже когда она его бросила, Коля ни словом ее не упрекнул. Он сказал: «Главное, чтоб ты была счастлива», собрал вещи и переехал жить к матери. К супруге своей он, кажется, так и не вернулся. Хотя доподлинно Эллине это было неизвестно, так как Клюева сменила место жительства сразу после того, как муж ее оставил…
– Скажите, Паша, – обратилась к Милославскому Эллина (он разрешил называть себя по имени). – Клюев, он кто?
– Начальник нашего отдела. Подполковник, – ответил тот.
– А его не Николаем зовут?
– Николаем.
– Он чернявый такой? С усами? – Милославский утвердительно кивнул. – Паша, дорогой! – вскричала Эллина возбужденно. – Окажите мне маленькую услугу, прошу! Умоляю… – Она схватила его руку с желтыми от никотина пальцами и прижала к своей груди. – Передайте Клюеву от меня записку!
Милославский согласился. Эллина быстро настрочила небольшое, но очень эмоциональное письмо, в котором умоляла Николая о встрече, якобы желая попросить у него прощения перед тем, как ее отправят в лагеря. Закончив, она передала свое послание Милославскому, после чего ее увели в камеру.
Записку Клюеву Павел смог передать лишь на следующий день. Но как только она попала в руки Николая и была им прочитана, Эллину вызвали в его кабинет.
– Коленька! – молвила она с придыханием и порывисто обняла полысевшего, потолстевшего Клюева. – Знал бы ты, как я рада…
– Ты стала еще красивее, – только и смог сказать он. От счастья видеть ее, держать в объятиях он едва не потерял дар речи.
– Ах, не льсти мне, Коля! После нескольких дней в камере я не могу быть красивой… – Она провела рукой по его поредевшим волосам. – А вот ты стал просто неотразимым! – нагло заявила она. Она знала, как мужчины падки на грубую лесть. – Такой солидный, импозантный… Смотрю на тебя и боюсь снова влюбиться…
– Ты была в меня влюблена? – несказанно удивился он.
– Конечно, – ответила она и проникновенно заглянула Клюеву в глаза. – Ты был моей первой любовью, Коля. Потом я увлекалась мужчинами, не скрою, тем же Эдгаром Свирским, но ни к кому не испытывала такого глубокого чувства, как к тебе. Поэтому и замуж не вышла и даже жить ни с кем не смогла… Знал бы ты, как я мучилась оттого, что так некрасиво с тобой поступила…
– Ты была очень молода, – нашел ей оправдание Николай.
– Да, молода и глупа. Но когда я повзрослела и поумнела, стала мучиться из-за своего поступка. Мне очень хотелось разыскать тебя и попросить прощения… И вот судьба свела нас! Я могу наконец облегчить душу… – Эллина отвела взгляд в сторону, боясь переиграть. – Прости меня, Коля… И я смогу спокойно умереть…
– Умереть? – испугался Клюев. – Ты что, больна?
– Нет, Коленька, я здорова, но… – Она грустно ему улыбнулась. – Меня в лучшем случае ждет лагерь, в котором я не выживу из-за слабых легких, а в худшем – расстрел!
Далее следовало выдержать паузу. И Эллина замолчала. Николай тоже не произносил ни звука. Что не могло не нервировать. Эллина прекрасно понимала, что спектакль, который она устроила для одного зрителя, похож на дешевый фарс. И роль свою она играет неубедительно. Станиславский бы обязательно крикнул: «Не верю!» Да и Клюев может прореагировать так же. Конечно, он до сих пор влюблен в нее, а влюбленные мужчины легковерны, но не идиот же он, чтобы принять ее лепет за правду. Ведь очевидно, что не прощение Эллине от него нужно, а помощь, и Николай, как мужчина башковитый, наверняка ее раскусит…
Чем больше Эллина об этом думала, тем сильнее паниковала. Но когда тишина стала давить ей на уши, Николай оборвал паузу словами:
– Я постараюсь тебе помочь.
Эллину выпустили через четыре дня. Чего Николаю стоило «отбить» ее, Графиня тогда не узнала. Да и не интересовалась особо! Спросила один раз, а когда Клюев от пространного ответа воздержался, ограничившись одной фразой «подключил кое-какие связи», на том и успокоилась.
