Алексей так и не признался себе, что ваза была лишь поводом вернуться, чтобы извиниться за неожиданный до неприличия уход. Более того, по дороге он пытался убедить себя, что просто нашел повод, дабы иметь возможность получше познакомиться с дочерью Горина, узнать у нее еще какие-нибудь подробности жизни отца, которые могли помочь в поиске убийц.
Но все эти мысли тут же вылетели у Нертова из головы, когда открывшая дверь Мила, тихо сказала: «Я знала, что вы вернетесь», — и тут же осеклась, удивленно глядя на протянутую вазу.
Губы предательски задрожали, на глаза девушки снова навернулись слезы. Тогда Алексей, не зная, что делать, неуклюже поставил вазу на злополучную полку и шагнул вперед, пытаясь как-то успокоить хозяйку. Но она вдруг ткнулась лицом ему в грудь и, уже не сдерживая себя, разрыдалась…
* * *
Пожаркин давно уже стеснялся признаться себе, что с годами стал мизантропом. В частности, это проявлялось в том, что когда ему понадобилось посетить Петербург, он воспользовался не ночным поездом, а экспрессом «ЭР-200». В первом случае пришлось бы знакомиться с попутчиками, может, пить водку полночи, тут же все напоминало самолет — самый индивидуалистичный вид транспорта, позволяющий за все время рейса даже не взглянуть на соседа. Пять часов, и пассажир уже на Московском вокзале.
Александр Пожаркин, не торопясь, вышел на Невский проспект. Он не любил, когда его встречают, впрочем, здесь и встречать-то было некому. Пожаркин неторопливо шел по левой стороне Невского, поглядывая по сторонам. Со стороны могло показаться, будто гость рад встрече с городом, как со старым знакомым. Но это было не так. Пожаркин его ненавидел. Тому, кто додумался делить человеческие воспоминания на приятные и неприятные — повезло. Кроме них, есть еще просто Воспоминания. Отделаться от них можно лишь одним средством — самоубийством.
Это случилось шестнадцать лет назад. Год, месяц и день недели Пожаркин запомнил навсегда. Тогда он тоже прибыл в Ленинград вечерним экспрессом. Были белые ночи, привычные тем, кто здесь родился, и чудесные для гостей, как полярное сияние. Пожаркин так же дошел пешком до Зимнего дворца и встретил на набережной Галю. Они гуляли по улицам, сидели в плавучем ресторане почти до его закрытия. Потом, когда Дворцовый мост временно свели, Саша пошел провожать девушку до какой-то площади Мира, где она жила в коммуналке. В полутемной подворотне проходного двора, сокращавшем путь к дому, молодые люди по настоянию Гали («У меня родители строгие, а я сказала, что с подружкой иду гулять») стали прощаться. Был четвертый час утра. Знакомый, у которого Пожаркин собирался заночевать, жил на Петроградской, но Саше было все равно — успеет он вернуться, пока не развели мосты, или нет. Он думал: существует ли подобный город на свете, или он в сказочном, несуществующем?.. Пуританское прощание незаметно переросло в пьянящие поцелуи, и Саша лишь чувствовал сладость губ, да сумасшедше колотящееся сердечко под легким платьицем, обтягивающим нежную грудь девушки…
Он сразу не понял, что происходит. Кто-то грубо схватил Сашу за шиворот и резко рванул от Гали к противоположной стене подворотни. Пожаркин лишь с ужасом заметил, что двое парней крепко держат девушку за руки, зажимая ей рот. Третий из нападавших молча приставил к подбородку москвича нож.
Сказочный город, по которому Саша витал в своих грезах, мигнул последний раз и погас. Рядом с лицом была только сырая щербатая стена. Откуда-то тянуло мочой, вдалеке светила одинокая грязная лампочка.
Нападавшие не говорили ни слова. Один, продолжая водить ножом возле подбородка Пожаркина, начал свободной рукой шарить по его карманам. Быстро, Саша почти не почувствовал, снял часы, затем вытряхнул из пиджака.
Потом его ударили по чашечке, и Пожаркин опустился на колени, по-прежнему чувствуя нож возле лица. В голове уже не осталось никаких мыслей, никакого легкого хмеля, даже страх за Галю вспыхнул было и погас. Лишь бы скорее! Лишь бы остаться жить, а не умирать, корчась от ножевой раны, в этой темной и вонючей подворотне! «Только бы выжить, — единственная мысль, судорожно стучала в голове. — Только бы…»
Еще он успел услышать тоненький крик Гали: «Не смейте его бить!..», затем — звон пощечины и хрип: «Заткнись, б…!». В этот момент Пожаркина больно дернули за волосы:
— Девочка останется с нами. А ты проваливай, если вместо нее отсосать не хочешь. И не вздумай бежать к мусорам. Ты понял?..
Стоящий на коленях Саша так и не сообразил, почему разбойник был уверен, что, несмотря на нож, у жертвы не хватит мужества защитить если уж не девушку, то хотя бы себя. Молодому человеку казалось, что сейчас с него сорвут скальп, а нож страшно поблескивал у самого лица, и он только прошептал:
— Понял.
— А может, лучше вместо своей прошмандовки отсосешь? — подонок глумился над Пожаркиным, но тому было все равно: «Главное — выжить, убраться отсюда. А потом… Потом обязательно позвонить в милицию, которая всех посадит… обязательно».
— Что примолк, падла? — и жертву снова рванули за волосы. — Отсосешь вместо девочки или пойдешь по хорошему на…?
— Не-ет, — еле выдавил Саша. — Я п-пойду… Я буду молчать…
Волосы отпустили, но тут же ударили сзади ногой пониже пиджака, повторив:
— Пшел вон, псина!..
Пожаркин, кое-как поднявшись, запоздало услышал, как его мучитель обращается к оставшимся:
— Хватит цацкаться. По роже ей двиньте, чтобы не рыпалась, и давайте — вон, в подвале дверь не заперта…
Москвич сначала трусцой побежал к выходу из злосчастной подворотни, а потом припустил изо всех сил. Он мчался, пока хватало воздуха в легких, петляя по недружелюбным, таящим опасность улицам. «Забыть! Ничего не было! Ничего! — стучала кровь в висках. — Ничего-о!..» Когда уже казалось, что сердце не выдержит стремительного бега, Саша буквально упал на ограду поблескивающего антрацитом канала, извивающегося змеей между молчаливых серых домов.
Затравленно оглянувшись и убедившись, что сзади преследователей нет, Саша спустился по ступенькам к воде. Он сунул в нее пылающее лицо, затем прильнул, как пес. Он несколько минут втягивал в себя воду, снова и снова возвращая ее в канал. Однако ужас и запахи грязной подвороти не прошли. К ним прибавился другой кошмар — вкус затхлой воды с бензиновым запашком.
Пожаркин поднялся на набережную, встал на ноги и лишь сейчас стал вспоминать, где он находится. Потом окончательно понял, что же случилось с ним пять минут назад.
В это время у спуска канала притормозил желтый «уазик» с синей полосой вдоль борта. «Милиция!» — понял Саша и рванулся к машине, чтобы рассказать о происшествии и потребовать от стражей порядка немедленно спасать Галю.
Сбивчивый рассказ о том, что где-то кто-то, возможно, кого-то насилует, а сам потерпевший даже приблизительно не может сказать где, кто и кого, поверг старшего машины в веселье. Кроме того, милиционеру показалось, что грязный и взлохмаченный человек, выкрикивающий бессвязные обвинения в чей-то адрес и отчаянно жестикулирующий при этом, перебрал. А не умеешь пить — не берись. Поэтому спасать Галю никто не поехал, а самого Пожаркина не забрали в отделение лишь благодаря тому, что водитель не захотел пачкать свою «ласточку». Видок у москвича и правда был еще тот: белая рубашка стойко хранила все цвета и запахи как подворотни, так и спуска к каналу…
Когда «уазик», громко урча пробитым глушителем, уехал, Саша быстро двинулся вдоль канала, надеясь выбраться к Неве, от которой уже совсем близко Петроградская сторона. Там он переоденется, возьмет свои вещи и немедленно уедет из этого грязного и чужого города!
Около одной из тумб чугунной ограды канала, укрыв нос пушистым, но грязным хвостом, спала бездомная собака. Заметив ее, Саша вдруг понял: он тоже нужен этому городу и его обитателям как бездомная псина — только пнуть и отскочить, боясь испачкаться. Да, он сегодня же вернется в Москву. Сегодня же!
Поравнявшись с собакой, Пожаркин оглянулся и, убедившись, что на набережной больше никого нет, со всей силы ударил собаку ногой и затем исступленно пинал, вбивая в гранитную тумбу окровавленное грязное и совершенно чужое ему тело. Он не боялся испачкаться — этот город и так предостаточно выплеснул на него помоев. Теперь начиналось время расплаты…
С той поры Пожаркин возненавидел этот город, за прекрасными фасадами которого скрывались зловонные дворы с их обитателями, а вода, ограненная набережными, была мертвой. Но все-таки не менее трех лет понадобилось, чтобы окончательно оправдать себя. Он понял, что предел жестокости нельзя ограничивать и нельзя прощать. Поэтому, когда несколько лет назад Саша стал пресс-секретарем очень большого чиновника, то добился изгнания из университета ректора, однажды испортившего ему диплом. Когда же два года спустя он уходил из Кремля в «демократическую оппозицию», Пожаркин тайно скопировал массу «дээспэшных» документов. Некоторое время спустя документы стали попадать в печать, а ответственный за них мелкий чинуша оказался под следствием и скончался от инфаркта. Пожаркин не обратил на это внимание.
