Тут Алешка пошел в атаку:
– Па, а можно нам вместо благодарности что-нибудь другое выпросить?
– Из этого? - Папа указал на оружие, которое уже складывали в чемодан. - Нет, этого нельзя. Это вещественные доказательства.
– Нет, - сказал Алешка, - совсем другое. Иди сюда.
Он отозвал папу в коридор и что-то горячо стал ему шептать. Что именно он шептал, я не слышал, а папины ответы улавливал:
– Нет… Не выдумывай… Ну как это можно… Да, я понимаю… Это очень сложно… Не всегда… Ну хорошо, попробуем.
Они вернулись в комнату. Алешка сияющий, папа замученный. Алешка шепнул мне: он согласился, а папа достал из кармана телефон:
– Надо маме позвонить, скоро домой поедем.
Он набрал номер, присел к столу и стал просматривать протоколы, ожидая соединения.
– Что? - удивленно сказал он в трубку. - Что такое? Какое кино? - Он отнял от уха телефон и уставился на него: - Я что, номером ошибся? - И снова набрал номер.
Алешка шепнул мне:
– По-моему, это я ошибся. Когда уходил, опять, кажется, автоответчик включил. Машинально. Сказать, что ли, ему?
А по-моему, папа уже сам догадался. Он встал из-за стола и грозно пошел на нас. Мы выскочили на улицу и заперлись в Вадикином «мерсе».
Алешку можно понять. Когда он увидел, как я уезжаю в чужом багажнике, да еще в бандитском, он все-таки немного испугался и позвонил папе. Чистосердечно рассказал ему все и сообщил, где, по нашей оперативной информации, нужно искать дачу Вадика. Но папа это и без нас знал. И гораздо точнее. Дача уже была «блокирована силами правопорядка», Вадика там уже ждали, а Гоша под видом коммерсанта уже ехал туда на длинной машине.
На всякий случай папа позвонил на трассу и попросил проверить Вадикину машину.
– Порядок, - сообщил ему инспектор ГИБДД. - Чихает. И сапог из-за ковра торчит…
Через несколько дней, когда все формальности, связанные с успешным розыском коллекции, были завершены, мы с Алешкой позвонили в дверь Фролякина.
– Ну? - традиционно встретил он нас.
– Все в порядке, шеф, - бодро сказал я. - Готовьте тридцать процентов.
– Кому? - Фролякин искренне старался понять, что нам от него надо.
– Мы разыскали твои «запчасти», - разозлился Алешка. - Ты понял, в натуре?
Фролякин отступил в глубь квартиры и развел руками.
– А зачем мне запчасти? У меня все при мне. - Он, наверное, имел в виду свой организм.
Мы вошли в квартиру, я закрыл за собой дверь.
– Дядь Вань, ты оружие в Кратове с дачи спер?
– Спер. - Он кивнул. - И у меня его сперли.
– Мы его нашли. И нашли тебе покупателя. Врубился?
– Так бы сразу и сказали. - Он начал собираться: перевесил свой пиджак со спинки стула на плечи, накинул шубейку. - Скока мне с него брать?
– Побольше, - буркнул Алешка. - Чтоб на длинный «Мерседес» хватило. Поехали. А то передумает еще.
Мы спустились во двор. Там нас ждала машина, черная, неприметная. В машине лежала коллекция и сидели водитель и сопровождающий - рисковать коллекцией никто не хотел.
Мы сели в машину, Алешка, конечно, впереди.
– На Кузнецкий Мост, - важно сказал он водителю.
– Слушаюсь, - ответил водитель.
Когда мы выезжали со двора, я увидел у второго подъезда Виталия Кузьмича, того самого, который сообщил в милицию о нашей попытке угнать чужую машину. Он сидел возле дверей на скамейке и терпеливо ждал, когда к нему приедет съемочная группа «Дорожного патруля». Очень хотелось ему посмотреть на самого себя в телевизоре. Посмотрел бы лучше в зеркало.
Художник Собакин был грустен. Он, как мы потом узнали, переживал творческий кризис. Его постмодернистские изделия, творения его шаловливой кисточки, почему-то не пользовались успехом у публики. Их смотрели, высоко оценивали, но никто их не покупал. Да в самом деле, зачем покупать то, что можно без всякого труда сделать самому. Из любых бытовых отходов.
На переживания творческого характера накладывались угасшие надежды на возвращение коллекции. И это было, пожалуй, еще хуже. Ведь картины он мог написать новые, сколько хочешь, мусора у нас хватает, а вот такое собрание древних предметов уже не создать.
Тоскливо было Собакину, похожему в своем лохматом свитере на грустного сенбернара, которого вдруг забыли покормить.
Мы оставили в машине коллекцию и всех сопровождающих и вошли к Собакину только вдвоем. Я и Алешка. Нужно было подготовить художника к столь ошеломляющей радости. А он нам и в самом деле обрадовался.
– О! - сказал он, вставая. - Юные друзья мои! Наконец-то вы решились. Я все время думал о вас и понял, что мне нужно создать ваш групповой портрет. Вы отлично дополняете друг друга. Наивность во взоре младшего с остротой восприятия… Некоторая инфантильность старшего… А вместе - это портрет нового поколения, на которое мы возлагаем все наши надежды…
Прямо симфония. Но мы ее не дослушали и стали подготавливать художника к радостным вестям.
– Вы помните, мы вернули вам пистолет? - спросил я, стараясь поскорее перейти к существу дела.
– А как же! Сердечно, сердечно признателен.
– А вам еще не сообщали, что найдена ваша шпага? Французская, со змеей?
– Да что вы говорите? Не может быть! Какое счастье! Она ведь - гордость моей пропавшей коллекции.
– Не пропавшей, - вступил в разговор Лешка, которому вся эта подготовка надоела. - Мы нашли вашу коллекцию. В целости и сохранности.
Собакин упал в кресло и замахал руками, будто от вампира отбивался.
Я налил ему воды. Он торопливо пил, и вода текла по его подбородку за ворот свитера.
– Где? - перевел дыхание Собакин. - Где она?
– Сейчас она будет здесь. Но вы должны поблагодарить человека, который принял самое непосредственное участие в ее розыске.
– Два человека! - воскликнул Собакин, имея в виду нас с Алешкой. - Да хоть десять!
Я подошел к окну и помахал рукой - мол, запускайте Фролякина.
Тот вышел из машины и исчез на входе. И скоро мы услышали деликатный стук в дверь. Фролякин стал на пороге, стянул с головы шапчонку. Он совсем не был похож на вымогателя.
И тут я сказал речь, как адвокат Плевако.
– Вот этот скромный человек, - я сделал жест в сторону смущенного вымогателя, - в силу разных житейских обстоятельств попав в дом гнусного похитителя ваших сокровищ и обнаружив их там, решил во что бы то ни стало восстановить справедливость. С риском для жизни он вынес (было бы правильнее сказать - выкрал) коллекцию, надежно спрятал эти бесценные вещи и стал разыскивать их владельца, чтобы безвозмездно вернуть их ему…
– Их ему… - как эхо повторил Собакин.
А Фролякин во время моей речи вдруг стал распрямляться во весь рост и хорошеть на наших глазах. И в своих глазах тоже. Он понял, какой он, оказывается, самоотверженный и бескорыстный человек.
– …Наши пути случайно пересеклись, - продолжал я. - И вот сегодня мы пришли к вам, чтобы вручить…
Собакин не выдержал, он прослезился и бросился на грудь Фролякину. Тот тоже заплакал от собственного благородства, которого никак не ожидал в себе. А может, он плакал, прощаясь с мечтой о длинном «Мерседесе».
Я опять подошел к окну и подал знак. В комнату вошли официальные представители и передали на опознание художнику его исторические ценности.
И когда мы увидели лицо Собакина, то поняли, что наши усилия не пропали даром. Они этого стоили. Правда, коллекция, пока длится следствие, будет вещественным доказательством, и художнику ее не оставят.
Потом, когда мы ложились спать, Алешка сказал мне:
– Я понял, что такое цель в жизни. Это чтобы кто-нибудь у кого-нибудь украл что-нибудь очень нужное. А ты это найдешь и ему обратно вернешь! И будет здорово!
Своеобразно он понял главную цель в жизни…
На следующий день мы уговорили дядю Федора отбуксировать машину художника Собакина к нам во двор. Дело в том, что счастливый художник из чувства благодарности подарил ее нам. А мы подумали и решили передарить ее Фролякину, который остался без длинного «Мерседеса».
Фролякин осмотрел машину, согласился принять ее в дар, но заметил:
– Не мой цвет. Я к другому причастен.
Дядя Федор не сразу поддался нашим уговорам, поломался немного, потому что тоже пострадал в этой истории. Ведь канистра, которую мы сперли из «ракушки» Иванцова, оказалась не с маслом, а с самогоном. Не разобравшись, дядя Федор бухнул его в двигатель.
– Однако ничего, - сказал он, - даже полезно оказалось. Промыл движок - как новенький стал…
Мы благополучно перегнали машину к нам во двор, только гаишники в пути провожали нас подозрительными взглядами и поводили нам вслед носами. Потому что от машины дяди Федора все еще сильно пахло самогоном.
А художник Собакин все-таки написал наш групповой портрет и сумел передать в нем нормальными художественными средствами наши с Алешкой характеры и мечты. Теперь этот портрет висит в музее МВД, а под ним написано, что эти юные граждане оказали содействие правоохранительным органам в разоблачении и привлечении к ответственности группы опасных преступников. Если хотите, можете сходить в этот музей и полюбоваться портретом. Если вас туда пустят.
