Перегрин и Эмили ели запеченного палтуса, пили светлое пиво, танцевали на пятачке и от души веселились. Вскоре Дестини и ее друзья ушли. Проходя мимо молодой пары, Дестини сказала: «Милые мои! Мы так надеялись, что… но молчу, молчу». Они удалились, громко рассуждая о том, что будут есть, когда доберутся до дома Дестини в Челси. Без десяти двенадцать Перегрин обратился к Эмили:
— Послушай, почему ты такая суровая при старшем дельфине и такая игривая при младшем?
— Частично из-за твоего положения, да и здесь я себе не слишком много позволяю.
— Позволяешь. По крайней мере, когда мы танцевали. Не в первый же танец, правда, но десять минут назад позволила.
— Я развлекаюсь и очень благодарна тебе за это.
— Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?
— Очень нравишься.
— Только не надо говорить таким тоном, словно ты хочешь, чтобы я поскорее от тебя отвязался.
— Извини.
— А при чем тут мое положение? Ты что, боишься, что такие люди, как Герти, например, станут обвинять тебя в использовании режиссера в корыстных целях?
— Да, боюсь.
— Какая глупость. «Говорят? Что говорят? Пусть говорят».
— Неудачный пример. Такие реплики обычно произносят хамы и убийцы.
— Ну и что? Послушай, Эмили, я думаю, что ты самая привлекательная девушка на свете. Не надо краснеть и хмуриться. Я знаю, что не имею на тебя никаких прав. Эмили, — Перегрин повысил голос, стараясь перекричать крещендо саксофониста, — послушай, я люблю тебя.
Маленький оркестр лихо отыграл последние такты и умолк. Признание Перегрина прозвучало сольным выступлением.
— Полагаю, что теперь нам лучше попросить счет, — сказала Эмили.
Перегрин был так смущен, что не стал возражать. Они покинули «Братишку дельфина», заверив обеспокоенного владельца, что обязательно заглянут еще раз.
Они намеревались пройтись до моста Черных братьев, взять машину Перегрина и Джереми и поехать в Хэмстед.
Однако, выйдя из бистро, угодили в потоп. Ни плаща, ни зонта у них при себе не было. Молодые люди жались к стене и рассуждали о том, можно ли сейчас найти такси. Перегрин вернулся в бистро и попытался вызвать такси по телефону, но ему сказали, что в ближайшие двадцать минут машины не будет. Когда он вернулся к Эмили, дождь немного стих.
— Знаешь что, — предложил Перегрин, — у меня в кабинете есть зонт и дождевая накидка. Давай пробежимся до театра, разбудим Джоббинса и заберем их. Смотри, дождь почти перестал.
— Тогда вперед.
— Осторожней, не поскользнись.
Взявшись за руки, они бросились бежать, громко шлепая каблуками по воде, вниз по улице Речников. Добежав до поворота, они завернули за угол и остановились у «Дельфина». Они смеялись, приключение развеселило их.
— Послушай! — воскликнула Эмили. — Перегрин, прислушайся. Кто-то еще бежит под дождем.
— По переулку, что ведет от служебного входа.
— Верно.
Шаги бегущего по мокрой мостовой становились все громче и громче. Из переулка на дорогу выскочил человек, рот его был широко открыт в беззвучном крике.
Увидев молодых людей, он бросился к Перегрину и схватил его за лацканы пальто, тяжело дыша ему прямо в лицо. Это был ночной сторож, сменявший Джоббинса.
— О господи! — забормотал он. — Да что же это, мистер Джей, боже правый!
— Что с вами, черт возьми? В чем дело? Что случилось?
— Убийство, — произнес сторож, и его губы задрожали. — Вот что случилось, мистер Джей. Убийство.
Пропуская их через служебный ход, сторож — его звали Хокинс — все время повторял, визгливо подвывая, что на работу он опоздал не по своей вине. И вообще, он ни в чем не виноват. Всем известно, что он не переносит вида крови. Перегрин, пытавшийся выяснить у него имя жертвы, большего добиться не смог. Хокинс был почти невменяем.
Через служебный вход они прошли в темный зал и по проходу в фойе. Им показалось, будто они и не уходили из театра.
— Подожди здесь, — сказал Перегрин Эмили. — У кассы. Дальше не ходи.
— Если хочешь, я пойду с тобой.
— О боже, нет. Ни за что, мисс.
— Оставайся здесь, Эмили. Или подожди в партере. Да, лучше подожди в партере. — Он распахнул двери в зал и пропустил Эмили. — Ну, Хокинс.
— Идите один, мистер Джей. Я не могу. Я не должен. Меня тошнит, мне плохо, честное слово.
Перегрин взбежал по изящно изогнутой лестнице на балкон, туда, где был установлен сейф с реликвиями и куда вели обе лестницы. На площадке было темно, но у Перегрина был фонарик. Луч метнулся по стене и упал на распростертое тело.
Джоббинс в пестром пальто и шлепанцах лежал на полу. Вязаная шапочка удержалась на голове, но в ней зияла дыра, словно кости черепа порвали ее. На раскрошенном, словно ледяная корка, и залитом кровью лице уцелел лишь один глаз, смотревший в никуда.
Рядом валялся бронзовый дельфин, дружелюбно ухмылявшаяся мордочка была испачкана густой отвратительной жижей.
Стены и вещи медленно поплыли перед глазами Перегрина, словно он производил панорамную съемку кинокамерой. Взгляд зафиксировал квадратное пятно света на противоположной стене, отбрасываемое источником, расположенным над балконом. Внизу, под лестницей, он увидел макушку Хокинса. Перегрин подошел к балюстраде и ухватился за нее, с трудом подавив приступ тошноты. Собравшись с силами, он глухо произнес:
— Вы позвонили в полицию?
— Надо позвонить, да? Надо доложить? — лепетал Хокинс, не двигаясь с места.
— Стойте, где стоите, я сам позвоню.
В нижнем фойе, рядом с кассой находился городской телефон. Перегрин сбежал вниз и, стараясь унять дрожь в руке, набрал всем известный номер. Как быстро и деловито ему ответили!
— Никакой надежды на то, что он выживет, сэр?
— Да нет же, о господи. Я ведь сказал вам.
— Пожалуйста, ничего не трогайте. Через несколько минут прибудет помощь. Каким входом можно воспользоваться? Спасибо.
Перегрин повесил трубку.
— Хокинс, — сказал он, — идите к служебному входу и впустите полицию. Давайте.
— Да-да, конечно, мистер Джей, конечно.
— Да идите же, черт бы вас побрал.
Как включить свет в зале? Есть ли выключатель в фойе или надо идти за кулисы? Конечно, должен быть, но Перегрин не мог припомнить, где он расположен. Как глупо! Эмили там одна, в темном партере. Перегрин направился в зал и обнаружил девушку стоявшей в дверях.
— Эмили?
— Я здесь, все в порядке.
Он взял ее руки в свои.
— Плохо дело, — торопливо пробормотал он. — Очень плохо, Эмили.
— Я слышала, что ты говорил по телефону.
— Они вот-вот будут здесь.
— Ясно. Убийство. — Последнее слово Эмили произнесла по складам.
— Нельзя сказать наверняка.
Они разговаривали только для того, чтобы не молчать. У Перегрина звенело голове, и он ощущал пронизывающий холод. Он подумал, что близок к обмороку, и протянул руки к Эмили. Они обняли друг друга.
— Мы должны вести себя так, как положено в таких случаях, — сказал Перегрин. — Спокойно. Собранно. В общем, так, как никто от людей нашей профессии не ожидает.
— Ты прав. Нам надо держаться.
Перегрин склонился к Эмили.
— Хорошо, что ты рядом.
Из зала донесся еле слышный звук: прерывистое дыхание и редкие слабые стоны. Оба прислушались.
С тяжелым предчувствием Перегрин отстранился от девушки.
Он зажег фонарик и пошел по центральному проходу. Над ним нависал балкон бельэтажа. Под кромкой балкона Перегрин остановился. Луч фонарика наткнулся на маленькое тело, оно едва дышало, издавая слабые звуки. Опустившись на колени, Перегрин увидел перед собой мальчика. Ребенок был без сознания.
— Тревор, — произнес Перегрин. — Тревор.
Сзади послышался голос Эмили: «Его убили? Он умирает?»
— Не знаю. Что нам делать? Вызвать «скорую»? Снова позвонить в полицию? Что?
— Не трогай его. Я позвоню в «скорую».
— Хорошо.
— Слышишь? Сирена.
— Это полиция.
— Я все равно позвоню, — сказала Эмили и вышла.
И в тот же момент, ни секундой позже, «Дельфин» наполнился полицейскими в форме, с массивными шеями и плечами и невозмутимыми голосами. Перегрин поздоровался с сержантом.
— Вы за главного? После того как я звонил вам, мы обнаружили кое-что еще. Мальчика. Раненого, но живого. Он вон там.
Сержант взглянул на Тревора.
— Возможно, ранение серьезное. Вы не трогали его, сэр?
— Нет. Эмили… мисс Данн, она пришла сюда со мной… звонит сейчас в «скорую».
— Можно зажечь свет?
Перегрин, вспомнив наконец, где выключатель, зажег люстру в зале. Полицейские продолжали прибывать. Перегрин вернулся к сержанту. Тот приказал одному из подчиненных оставаться рядом с мальчиком и докладывать о любых изменениях в его состоянии.
