— Может, он в ванной? — сказал Боб.
— Сходи посмотри.
Он вышел, а я подошел к шкафу и открыл дверцу. По краям перекладины кое-какая одежда: пальто, костюм, пара рубашек, две пары брюк, но проволочные и деревянные вешалки в центре были пусты. На полке не было ничего, кроме серой шляпы, задвинутой в угол.
Я подошел к окну, оно выходило на ту же сторону, что и мое. Перед ним высилась зеленая стена из густых деревьев. Окно было открыто. Я высунулся и посмотрел вниз. Примерно десятью — двенадцатью футами ниже была площадка — мягкий темный суглинок, затененный деревьями.
Я услышал за спиной какие-то звуки и обернулся. В дверном проеме стоял Боб. Он сказал:
— Его там нет.
— Он сбежал, — отозвался я. — Собрал вещи и вылез из окна.
Боб с удивлением огляделся по сторонам:
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Вы думаете, это он?
— Сомневаюсь. Его заставило сбежать душевное напряжение, а не вина. У нашего злоумышленника было много времени, чтобы привыкнуть к такому напряжению: он шесть раз увечил людей, прежде чем убить Дьюи.
Боб подошел к окну и выглянул наружу, но там ничего интересного не было — только ветки и листья.
— Куда он пойдет? Ему ведь идти некуда.
— Думаю, его задержат в каком-нибудь баре, в Кендрике.
Он посмотрел на меня:
— Дело дрянь. Он приехал сюда, потому что нуждался в покое. Все мы в этом нуждались. Это отвратительно, мистер Тобин, отвратительно, отвратительно, отвратительно!
Он был на грани срыва, и я поневоле вспомнил некоторые факты из его досье. Вьетнам тоже был отвратительным, и он вынес оттуда столько боли, что ему потребовалось провести три года в госпитале для ветеранов, чтобы стереть из памяти один год Вьетнама. Я не хотел, чтобы он сломался — ведь этот надлом снова бросит его в пучину страданий. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что капитан Йонкер и его люди были готовы живьем сожрать всех этих страдальцев, которые были у них в руках.
— С Файком все будет в порядке, — заверил я Боба. — Настолько, насколько это вообще возможно. Пойдем, давай проведаем Дорис Брейди.
Ему не хотелось уходить из этой комнаты, хотя там больше нечего было делать. Мне пришлось подождать его у двери.
Комната Дорис Брейди находилась за поворотом. Я постучал и снова не получил никакого ответа. Боб вопросительно посмотрел на меня и спросил:
— Она тоже?
— Не думаю. Она совсем другая.
Я снова постучал, окликнул Дорис по имени и, наконец, толкнул дверь.
Пусто. Я вошел в комнату, которая казалась такой же безликой, как моя или Файка. На то, что тут живет женщина, указывали только туфли под кроватью. Ящики комода были задвинуты, а окно, выходившее на дорогу перед домом, закрыто.
— Она пользовалась той же ванной, что и Файк?
— Конечно. Ванная в конце коридора. Там было пусто, когда я заглядывал.
Я подошел к шкафу и открыл его. На полке лежал чемодан. Одежды было немного, но висела она равномерно по всей длине перекладины.
Я уже хотел закрыть шкаф, но вдруг почувствовал на себе взгляд. Посмотрев вниз, я вздрогнул от неожиданности.
Дорис сидела на полу, уперев подбородок в колени, обхватив их руками и прислонившись к боковой стенке шкафа. Она смотрела на меня серьезно и не мигая. А я смотрел на нее, но почему-то у меня было такое чувство, что на самом деле она меня не видит, хотя, когда я повернул голову, ее глаза переместились следом за моими.
Но это были совсем неживые глаза, как на портрете, который смотрит на вас, где бы вы ни стояли.
Я позвал:
— Дорис!
Выражение ее лица не изменилось, совсем никакой реакции. Я услышал, как Боб шагнул к шкафу, и сделал ему знак рукой, чтобы он не подходил ближе.
— Дорис, — снова позвал я ее, но в ее глазах не мелькнуло ни малейшего отклика. Я понял, что бесполезно пытаться достучаться до нее, но все же произнес:
— Вы не выйдете, Дорис?
Ответа не было.
Я отошел от шкафа, оставив дверь открытой, и когда оказался вне поля ее зрения, повернулся и сказал Бобу:
— Приведите сюда доктора Камерона.
— Что, она?.. Она?..
— Приведите доктора Камерона.
Он вышел.
Первым пришел Йонкер, и я почувствовал в груди тугой ком, потому что каким бы рассудительным я ни был в разговоре с Бобом, я едва ли удержусь сейчас от попытки защитить Дорис Брейди от этого человека. Я стоял, готовый к самому худшему, но вслед за Йонкером в комнату вошел доктор Камерон, и я неожиданно понял, что все это время задерживал дыхание. Я выдохнул. Доктор Камерон вошел, а за ним — двое полицейских, избивавших О'Хару и Мерривейла. Йонкер бесцеремонно спросил, обращаясь ко мне:
— Где она?
Я постарался отнестись к этому вопросу так, словно он исходил от доктора Камерона, и отвечал, глядя на доктора:
— Она в шкафу, доктор. Сидит на полу справа.
Йонкер направился к шкафу, но доктор Камерон его опередил, и я услышал, как он заговорил мягким ободряющим голосом. Йонкер стоял позади него, пытаясь увидеть происходящее из-за спины доктора. Потом он предложил:
— Давайте вытащим ее оттуда, доктор. И вы сможете с ней поговорить.
— В этом нет необходимости, — вмешался Фредерикс. Его тон был холоднее обычного, и я посмотрел на него с некоторым удивлением, заметив, что он относится к капитану Йонкеру с неприкрытой антипатией. — Доктор Камерон лучше знает, что делать в данной ситуации, — добавил он и повернулся ко мне: — Вы с ней говорили?
— Я позвал ее по имени три или четыре раза, и спросил, не хочет ли она выйти. Ответа я не получил.
Йонкер, чьи планы были нарушены из-за сидящей в шкафу девушки, протиснулся между мной и Фредериксом:
— А что насчет другого?
— Исчез, — ответил я и рассказал о том, что обнаружил в комнате Файка.
Йонкер был доволен: с этой ситуацией он был знаком.
— Птичка упорхнула, а? Равносильно признанию своей вины, как вы считаете?
Ответил ему Фредерикс:
— Совсем нет. Файк — алкоголик с большим стажем. После эмоционального потрясения он обычно снова тянется к бутылке. Вы найдете его в ближайшем баре.
— И все же он может оказаться преступником.
— У Николаса Файка, — презрительно сказал Фредерикс, — недостаточно крепкие нервы даже для того, чтобы поставить мышеловку. Он не тот, кто вам нужен, если вы действительно ищете того, кто совершил преступление.
— Конечно, мы ищем преступника. — Йонкер действительно ничего не понял. — Для чего еще мне тут быть?
Он на самом деле не понял скрытого обвинения Фредерикса, что он хочет засадить первого же подвернувшегося под руку подозреваемого, и мне стало интересно, повторит ли Фредерикс эту мысль в более ясных выражениях.
Не повторил — просто пожал плечами и отвернулся, а потом подошел к доктору Камерону. Они пошептались, стоя у дверцы шкафа, затем Фредерикс снова повернулся к Йонкеру и сказал:
— Доктору Камерону нужно поговорить с молодой леди наедине.
— Я могу оставить здесь кого-нибудь из охраны, — предложил Йонкер, — если вы считаете, что так будет лучше.
— Так будет хуже, — возразил Фредерикс. — В этом шкафу всего лишь испуганная девушка, а не сбежавший из зоопарка тигр.
Йонкеру не хотелось уходить, но тут его взгляд упал на меня, и он загорелся новой идеей:
— Хорошо. Ну а мы, Тобин, тем временем постараемся узнать друг друга получше. Пойдемте-ка.
Мы все вышли из комнаты, за исключением доктора Камерона, который остался стоять у дверцы шкафа, мягко беседуя с сидящей на полу девушкой. Йонкер, Фредерикс, двое полицейских и я пошли к главной лестнице и спустились на первый этаж, где Фредерикс сказал:
— Я вам нужен?
— В ближайшее время не нужны. — Было очевидно, что Йонкеру Фредерикс нравился не больше, чем он сам нравился Фредериксу, но Йонкер пока не решил, слабый Фредерикс противник или нет. — Где вас искать на тот случай, если понадобитесь?
— В столовой.
Йонкера это не очень-то устраивало. Ему не хотелось, чтобы Фредерикс общался с подозреваемыми, я это видел по его глазам и по тому, как он дернул головой. Но он не мог придумать никакого законного возражения, поэтому только неуклюже пожал плечами и сказал мне:
— Идемте, Тобин.
Он привел меня в кабинет доктора Камерона, за дверью которого ждали двое полицейских в форме. Мы с Йонкером вошли в кабинет, и он указал мне на стул напротив письменного стола:
— Сядьте здесь.
Я так и сделал, а он занял место за столом. Опершись локтями о журнал регистрации, он наклонился вперед и произнес:
— Расскажите мне обо всем.
Я поведал ему уже известную историю, и он выслушал ее, не перебивая. Он был не слишком умен, но и дураком он тоже не был, и я знал, что он проверяет в уме каждую деталь моего рассказа, выискивая слабые места, несоответствия и намеки на ложь.
