- Что ты хочешь мне сказать?
- Я установил почти точно, что Микела в среду в восемь вечера ехала по шоссе Энна-Палермо. Возможно, в какой-нибудь поселок в окрестностях Монтелузы. Подумай хорошенько, прежде чем ответить: были ли у нее какие-нибудь знакомые, кроме тех, что в Монтелузе и Вигате?
Анна ответила не сразу, думала, как попросил ее комиссар.
- Друзей наверняка не было. Она бы мне сказала. А вот знакомые - да, кое-кто.
- Где?
- Например, в Арагоне и Комитини, как раз по пути.
- Какого рода знакомые?
- Кирпичи она покупала в Арагоне. В Комитини еще что-то, я уже не помню.
- Значит, чисто деловые знакомства?
- Я бы сказала, да. Но, видишь ли, Сальво, по этой дороге можно доехать до любого места. Там есть разъезд, откуда можно добраться до Раффадали: начальник оперотдела сделал бы из этого бог знает какие выводы.
- И вот еще - после полуночи ее видели на аллее возле дома, когда она выходила из машины. Под руку с каким-то мужчиной.
- А ты уверен?
- Уверен.
На этот раз пауза была длинной, комиссар даже подумал, что прервалась связь.
- Анна! Ты меня слушаешь?
- Да. Сальво, хочу повторить тебе еще раз то, что уже говорила. Микела избегала случайных связей, она мне признавалась, что просто физически была не в состоянии, понимаешь? Она хорошо относилась к мужу. Была очень сильно привязана к Серравалле. Не могло все произойти с ее согласия, что бы там ни думал судмедэксперт. Ее изнасиловали самым зверским образом.
- Как ты объяснишь, что она не предупредила супругов Вассалло о том, что не придет на ужин? У нее ведь был сотовый телефон, да?
- Не понимаю, к чему ты клонишь.
- А я тебе объясню. Когда Микела в полвосьмого вечера прощается с тобой, утверждая, что едет в гостиницу, в тот самый момент она говорит тебе абсолютную правду. Потом возникают какие-то обстоятельства, которые заставляют ее изменить планы. Это мог быть только звонок на сотовый, потому что, когда она сворачивает на шоссе Энна-Палермо, она еще одна.
- Ты, значит, полагаешь, что она ехала на встречу?
- Другого объяснения нет. Это непредвиденное обстоятельство, но она не хочет пропускать встречу. Вот почему она не предупреждает Вассалло. Ей нечем оправдать свое отсутствие, и она предпочитает исчезнуть. Исключим, если хочешь, любовное свидание, может быть, это деловая встреча, которая, однако, оборачивается трагедией. Допустим на минуту, что так все и было. Но скажи мне, что могло быть для нее настолько важным, чтобы выставить себя в дурном свете перед Вассалло?
- Не знаю, - ответила безутешная Анна.
- Что могло быть настолько важным? - снова спросил себя комиссар, простившись с приятельницей. Если речь шла не о любви или сексе, а по мнению Анны, это совершенно исключено, оставались только деньги. Микела, занимаясь строительством виллы, вертела деньгами, и немалыми. Может, здесь собака зарыта? Однако это предположение сразу показалось ему несостоятельным. Но все равно надо его проверить.
- Анна? Это Сальво.
- Ты освободился? Можешь приехать?
Она явно обрадовалась, и комиссар не захотел ее разочаровывать:
- Возможно.
- Приезжай, когда захочешь.
- Договорились. Я хотел спросить у тебя одну вещь. Ты не знаешь, Микела открывала в Вигате текущий счет?
- Да, так ей было удобнее расплачиваться. В Народном банке. А сколько там денег, не знаю.
Слишком поздно, чтобы ехать в банк. Он вытащил из ящика стола все бумаги, которые нашел в номере «Джолли», выбрал только толстую пачку счетов и тетрадку с итоговыми расчетами: еженедельник и другие документы засунул обратно в ящик. Да, тяжелое занятие, скучное и почти наверняка абсолютно бесполезное. К тому же с цифрами он был не в ладу.
Внимательно просмотрел все счета. Насколько можно судить вот так, на первый взгляд, никаких раздутых сумм не было, указанные цены соответствовали рыночным, а в ряде случаев даже были ниже: очевидно, Микела умела поторговаться и на чем-то сэкономить. Все впустую, бесполезный труд, как он и предполагал. Случайно он обратил внимание на несоответствие между суммой одного счета и итоговой записью, которую Микела сделала в своей тетрадке: здесь счет увеличился на пять миллионов. Разве могла Микела, такая точная и аккуратная, допустить подобную грубую ошибку? Проявив завидное терпение, пересчитал все сначала. В конце концов пришел к выводу, что разница между реально потраченными деньгами и суммами, указанными в тетрадке, составляла сто пятнадцать миллионов.
Значит, о случайной ошибке и речи быть не может, но в таком случае все это теряет всякий смысл, получается, Микела воровала сама у себя. А что, если…
- Алло, доктор Ликальци? Это комиссар Монтальбано. Извините, что беспокою вас дома после рабочего дня.
- Да-да. День был трудный.
- Я бы хотел кое-что узнать об отношениях… словом, спрошу напрямик: у вас с женой был общий счет?
- Комиссар, а вас разве не…
- Отстранили от расследования? Да, но потом дело вернули мне.
- Нет, у нас не было общего счета. У Микелы был свой, у меня свой.
- У синьоры не было собственного дохода, не так ли?
- Не было. Мы делали так: каждые полгода я перечислял со своего счета на счет жены некоторую сумму. Если были дополнительные расходы, она мне об этом говорила, и я принимал необходимые меры.
- Понятно. Она вам показывала когда-нибудь счета на строительство виллы?
- Нет, и потом меня это не интересовало. В любом случае она постоянно вела в тетрадке запись расходов. Иногда просила посмотреть.
- Доктор, я вас благодарю, и…
- Вы приняли меры?
Какие меры он должен был принять? Монтальбано растерялся.
- Я имею в виду «твинго», - подсказал доктор.
- Ах да, конечно.
По телефону врать было легко. Они попрощались, назначив встречу на пятницу утром, в день похорон.
Теперь все приобрело смысл. Синьора Ликальци удерживала часть денег, которые брала у мужа на виллу.
Впоследствии, уничтожив счета (останься Микела жива, она, безусловно, позаботилась бы об этом), она сохранила бы только тетрадку с записями. Сто пятнадцать миллионов оказались бы неучтенными, и синьора могла располагать ими по своему усмотрению.
Но зачем ей понадобились эти деньги? Ее шантажировали? Если да, то что скрывала Микела Ликальци?
На следующее утро, когда он уже собирался сесть в машину и ехать на работу, зазвонил телефон. Решил было не отвечать: телефонный звонок домой в это время мог быть только из комиссариата и означать еще одну головную боль.
Но победила та несомненная власть, которую имеет над людьми телефон.
- Сальво?
Он сразу узнал голос Ливии и почувствовал, как ноги становятся ватными.
- Ливия! Наконец-то! Ты где?
- В Монтелузе.
Что она делает в Монтелузе? Когда приехала?
- Я приеду за тобой. Ты на вокзале?
- Нет. Если ты меня подождешь, самое большее через полчаса я буду в Маринелле.
- Я подожду.
В чем дело? Что, черт возьми, происходит? Он позвонил в комиссариат:
- Не звоните пока мне домой.
За полчаса он выпил четыре чашки кофе. Опять поставил неаполитанскую кофеварку на газ. Потом услышал шум подъехавшей машины. Должно быть, такси Ливии. Открыл дверь. Но это было не такси, а машина Мими Ауджелло. Ливия вышла, автомобиль развернулся и уехал.
Монтальбано начал догадываться о происходящем.
Неухоженная, плохо причесанная, с кругами под опухшими от слез глазами. Но когда она успела так похудеть? Просто воробышек облезлый. Монтальбано почувствовал, как нежность и жалость переполняют его.
- Заходи, - он взял ее за руку, повел в дом, усадил в столовой. Увидел, что она дрожит.
- Тебе холодно.
- Да.
Пошел в спальню за пиджаком, вернулся, накрыл ей плечи.
- Хочешь кофе?
- Да.
Кофе как раз был готов, только очень горячий. Ливия даже не почувствовала, выпила залпом.
Ливия захотела устроиться на веранде. День был до того спокойный, что казался нереальным: воздух неподвижный, море едва плещется. Ливия долго молча смотрела на море, потом положила голову Сальво на плечо и заплакала, тихо, не всхлипывая. Слезы капали на столик. Монтальбано взял ее безжизненную руку. Ему безумно хотелось курить, но он крепился.
- Я ездила навестить Франсуа, - неожиданно произнесла Ливия.
- Я так и подумал.
- Я решила не предупреждать Франку. Села в самолет, потом в такси и явилась без предупреждения. Франсуа, как только увидел меня, бросился обнимать. Он в самом деле был мне рад. И я была счастлива, когда обнимала его, и страшно злилась на Франку и ее мужа, а больше всех на тебя. Я себя убедила, что все так и есть, как я подозревала: вы сговорились отнять у меня Франсуа. Ну и накинулась на них с оскорблениями. Вдруг, пока они пытались меня успокоить, я вижу, что Франсуа куда-то исчез. Я думала, они его спрятали, заперли на ключ, и стала кричать. Так громко, что все сбежались, дети Франки, Альдо, трое работников. Все спрашивали друг друга, не видел ли кто Франсуа. Забеспокоились, пошли искать его за воротами; я осталась одна, сижу рыдаю. Потом вдруг слышу его голосок: «Ливия, я здесь». Это был он. Спрятался где-то в доме, а все ищут его на улице. Вот чертенок! Хитрый, смышленый.
