Да! Нужно одеться, я ведь все еще в халате на голое тело. И встать. И умыться. И хорошо бы кофе для освежения головы.
Я поднялась с кровати. Что бы такое надеть? Чтобы прилично, нейтрально и по-домашнему, а то решат, будто я их ждала, вот уж что мне совсем ни к чему. Надену платье в сине-белую полоску.
О чем же меня могут спросить, о чем еще? Я наверняка упустила что-нибудь очень важное. Сосредоточиться и подумать… Голова совсем не работает.
Я приняла душ, тщательно, чтобы не осталось перегара, почистила зубы и сварила кофе, но выпить не успела. Не успела я и додумать вопросы, и выработать правильную линию поведения — раздался звонок в дверь.
Милиция! И я сейчас провалюсь по всем статьям…
Нет, я возьму себя в руки и поведу себя правильно. Так правильно, что они от меня сразу отстанут, ни на секунду не заподозрят.
— Майор Бородин, уголовный розыск. — Стоящий на пороге мужчина показал удостоверение — на кой черт мне его удостоверение, как будто по его роже не видно, что он — уголовный розыск? — Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Алдонина Наталья Сергеевна?
Я кивнула. Как же мне не нравился этот майор! И как я его боялась! Руки затряслись мелкой противной дрожью, ноги стали подкашиваться.
— Проходите.
Мы прошли с майором в комнату. Он тут же принялся бесцеремонно ее рассматривать, и мне стало стыдно: всюду толстым слоем лежала пыль, на столе стояла пустая бутылка и чашка с засохшей кофейной гущей на дне. Черт, больше недели — гораздо больше! — я здесь не убирала, не до того мне было. А сейчас, когда готовилась к встрече с представителями закона, о комнате не подумала. Надо было провести его на кухню.
— Садитесь. Вот… в кресло, например. Или на диван, где вам удобней.
— Мне удобнее здесь.
Майор придвинул к столу стул, сел. Опять покосился на бутылку, но ничего не сказал, достал какие-то бумаги из папки.
— Меня зовут Илья Алексеевич. С сегодняшнего дня я буду заниматься делом об убийстве вашей сестры. Итак, если вы не против, приступим.
«Не против». Формулировочки у них! Конечно, я против, но разве это может что-нибудь изменить?
— Я должен задать вам несколько вопросов. Вы в состоянии отвечать?
— В состоянии.
— Это хорошо, а то мне показалось…
— Нет, все в порядке, я могу.
— Прекрасно. Сначала некоторые формальности. Имя, фамилия, отчество, год рождения, место работы.
Я механически отвечала и судорожно думала, с чего он начнет допрос: с жилищных условий? С отношений?
— Что у вас с лицом? — Майор оторвался от своих бумаг и в упор посмотрел на меня.
— С лицом?
Что он имеет в виду? Я слишком бледна? Он понимает, что я боюсь, раз так побледнела? Или он про мой запойный вид говорит?
— Бровь. — Бородин потер свою бровь. — Довольно серьезная травма.
Авария! Черт, совсем забыла! Надо было тональным кремом закрасить.
— А-а… — я потрогала бровь — стало больно. — Мясо перекручивала, ручка от мясорубки сорвалась и прямо в бровь.
— Хорошо, что не в глаз, — Бородин улыбнулся. Иезуитски улыбнулся, не поверил про мясорубку. — В общем, я так спросил, уверен, ваша бровь к делу не относится.
Да он меня подозревает! Уже подозревает! Он, значит, пришел, подозревая. Мне не выкрутиться.
— Наталья Сергеевна, у вашей сестры были недоброжелатели?
— Насколько я знаю, нет, — с готовностью примерной ученицы ответила я, даже не вникнув до конца в вопрос.
— Может быть, на работе? У нее не возникало ни с кем никаких конфликтов?
— Нет. — Ах, вот он куда клонит! Значит, пока не опасно. — Во всяком случае, Марина ничего мне такого не говорила.
— Вообще вы… с вами сестра всегда была откровенна? Делилась переживаниями, радостями, удачами, неудачами, да? Как и водится между сестрами?
— Ну… да. — Неужели он знает? О наших с Маришкой отношениях знает?
— Наталья Сергеевна, у меня к вам просьба: отвечайте на мои вопросы правдиво и не старайтесь что-то утаивать. Ведь рано или поздно ваша неправда или утаивание важных для следствия сведений откроются. Это доставит вам ненужные проблемы и может обернуться крупными неприятностями.
— Я разве…
— В прошлый раз, например, когда проводилось расследование по факту самоубийства вашего мужа, вы рассказали нашему сотруднику далеко не все. Более того, вы не сказали главного.
— Я все рассказала.
Подозревает! Он не только подозревает, он уверен, что я… Или у них со всеми такая тактика? Кажется, я начинаю понимать отчима. Черт! Скоро они доведут меня до того, что я тоже начну подбирать кандидатуру отца Марининого ребенка.
— Нет, не все. Вы утаили тот факт, что у вашего мужа была любовница. Но что любовница эта — ваша сестра. Согласитесь, факт очень важный.
Я едва не потеряла сознание. Ну, вот и все. Это конец! Шантажист-оборотень, только он мог об этом рассказать.
— Я… — губы мои тряслись, слова никак не давались. — Я…
— Принести вам воды? — Иезуитски участливо майор склонился надо мной.
— Нет, не надо. — Я сделала неимоверное волевое усилие и заговорила нормальным голосом. Но что-то случилось с руками — они затряслись так, что плечи ходили ходуном. — Я тогда не знала, что любовница мужа — Марина. Она мне сказала об этом потом.
— Потом? Когда же?
Нет, майор, не в тот день, когда произошло убийство, тут ты ошибаешься.
— Примерно неделю назад. Нет, больше. Кажется, на следующий день после похорон, я точно не помню.
— И как вы отнеслись к такому признанию?
— Я… Мы поссорились. Я ушла и больше к ней не приходила.
— Ушли? Разговор состоялся, значит, у нее в квартире?
— Да, у нее.
— И с тех пор вы больше не встречались, — уточнил Бородин, чтобы меня еще сильнее помучить.
— Не встречались, — подтвердила я, изо всех сил стараясь унять дрожь.
— Я почему так подробно спрашиваю… Видите ли, по факту самоубийства вашего мужа возобновлено уголовное дело в связи с тем, что открылись новые, не известные ранее следствию факты. Кроме того, у нас есть некоторые основания полагать, что гибель вашей сестры и смерть вашего мужа связаны.
— Связаны? Как связаны? Почему связаны? Вы хотите сказать…
— Я хочу показать вам один интересный фильм. — Майор подошел к компьютеру. — Вы позволите?
— Фильм? Я не понимаю…
Шантажист снял убийство на камеру!
Майор включил компьютер, вставил диск. Мне уже было все равно — палач затянул веревку на шее, кричать, сопротивляться бессмысленно. Только очень не хочется смотреть…
— Ну что же вы? Подойдите сюда.
Пусть просто зачитает приговор, зачем же так мучить? Я не хочу смотреть… Я пыталась представить, как я убила сестру, для того чтобы вспомнить. Я больше не хочу ничего вспоминать! Я верю, верю! Да, я убийца, но не надо мне показывать, как… Не надо толчка! Я и так помню… вспомнила… Нож. Ручка из кости. Она нагрелась. Я резала апельсин, а потом… Из-за ребенка. Из-за предательства. Из-за Макса.
— Возьмите второй стул, фильм довольно длинный. Я надеюсь, мы досмотрим его до конца.
Я послушно взяла стул, понесла его к компьютеру, но вдруг остановилась, руки разжались, стул грохнул об пол. Бородин подбежал, поднял стул, приставил его к компьютерному столу.
— Садитесь.
Он все равно покажет фильм, даже если ему придется меня привязать к стулу, он ведь пришел для этого. Обвинения мало, нужен эффект. Они любят эффекты.
Я притащилась на эшафот, без сопротивления положила голову на плаху, повозилась немного, устраивая ее поудобней…
На экране появилась заставка: на синем фоне черный паук. Да он пижон — мой шантажист, тоже охотник до эффектов.
Заставка ушла, появилась комната, спальня — знакомая спальня! Кровать… Да ведь это же моя кровать, до недавнего времени наша с Максимом кровать — наше супружеское ложе. Голос за кадром… Голос Максима! Я не понимаю, не могу никак вникнуть, о чем он говорит? Кровать придвинулась, расширилась во весь экран — Максим! На кровати Максим! И какая-то женщина… Да это же я!
Говорит, говорит… О чем он говорит? С головой что-то сделалось, никак не могу понять слов.
О годовщине свадьбы он говорит, вот о чем. И о том, что нужно купить красное платье.
Красное платье?
— Уберите! Выключите! Я не хочу!
— Вам знаком этот фильм? Вы знаете, что будет дальше?
— Красное платье. Он действительно купил мне красное платье! Мы праздновали годовщину свадьбы, а потом…
— Вы знаете содержание фильма?
— Нет, я…
— Тогда давайте все же досмотрим до конца.
Комната — наша гостиная, накрытый стол. Максим сидит на том самом стуле, на котором сейчас сижу я, на коленях пакет. Посматривает на часы — кого-то ждет. Да меня он ждет! Ждет и думает, что выхода нет. Звонок. Он идет открывать с пакетом в руке, в котором… Ясно, что в нем! У самой двери он вдруг понимает, что выход найдется в семь сорок.
