К своему огорчению, искательница приключений обнаружила громадные спортивные сумки — их было шесть. Поначалу решила, что они забиты платежеспособной долларовой зеленью; увы, надежды не оправдались: под руками оказались тугие, в прозрачном полиэтилене, двухкилограммовые упаковки, перехлестнутые клейкой лентой. Не трудно было догадаться, что находилось в сумках. Далеко не мука из Греции, где все есть.
— И ты взяла упаковочку, — предположил я, — для себя и друзей?
— Ну и что? — равнодушно пожала плечами. — Там много было. — И с детским простодушием добавила. — Я-то всего… по одному мешочку из каждой сумки. — И объяснила мне. — Чтобы незаметно было.
Она объяснила мне это по той причине, что я находился в критическом состоянии. Мне, menhanеter, которого ничто не могло удивить в этом пошлом мире, было дурно: я открыл рот и, таращась на эту лучезарную простушку, никак не мог защелкнуть пасть. Наконец выдавил из себя:
— Что ты сказала?
— А что?
— Из каждой сумки по упаковке?!
— Ну да! — подтвердила с доверчивой улыбкой. — Подумаешь добра на килограмма два.
— На двенадцать, родненькая, на двенадцать килограмм, — я взялся за голову. — Но зачем тебе столько?
— Как зачем? — удивилась в свою очередь. — Чтобы продать. Зачем еще?
Действительно, засмеялся я, как это сам не догадался. А ты знаешь, родная, сколько миллионов зелененьких ты решила дернуть у братцев и тех, на кого они ходят под парусами.
— И на сколько? — спросила без особого энтузиазма.
— На три-четыре. И это считай, что продешевила.
— Смешные цены, — задумалась, морща фарфоровый лобик.
— Смешно другое, как тебе удалось перетащить «дрянь» на берег и кому собиралась впарить такое количество?
— Что? — она о чем-то думала своем, потом, переведя дух, обстоятельно объяснила, что все очень просто: товар был перепрятан в три греческие амфоры, прикупленные по случаю на Кипре. По прибытию в родную заводь умненькая девочка решила не рисковать: не дай Бог моряки кокнут бесценную посуду, и вечером пригласила в качестве грузчика Вовика Катышева.
— Есть такой, — проговорил сквозь зубы и даже представил эту замечательную картину: мальчик старательно загружает амфоры в салон красного «пежо», отмечая их вес. — А не спросил ли Вовик, почему амфоры такие тяжелые?
— Спросил, — легко ухмыльнулась Анастасия. — Только не говори, что ты прятался в багажнике.
— Я скажу другое: за свой труд он получил грамм несколько, не так ли? Сорок грамм, если быть точным.
Она без труда призналась, что и такой мелкий, глупый факт случился в её юной биографии.
— Вовику бы хватило на шесть лет, — заметил я. — На каждый день.
— И что?
— А он решил сделать бизнес, — ответил я и попросил продолжить увлекательное повествование.
После того, как товар оказался в надежном местечке, Анастасия встретилась с лучшей подружкой Викой Шкурко. Что может быть крепче школьной дружбы, хотя Виктория была постарше и умела, как она утверждала, устраиваться в этой забубенной жизни.
Первая встреча по острой проблеме состоялась в «Парусе», где под звон бокалов с шампанским подруги мило поворковали. На прощание Анастасия передала для оптового покупателя образец товара — передала в достаточной количестве, чтобы он мог убедиться в его высочайшем вкусовом качестве.
— И сколько, — решил уточнить я, — грамм?
— Грамм? — победно переспросила дурочка.
— Неужели одну амфору? — вскинулся я.
Нет, всего одну упаковку, последовал ответ. Я перевел дух: с тобой, девочка моя, как на американских горках: кишки прилипают к гортани. И что же дальше? А дальше: через день-другой Виктория по телефону сообщила, что есть богатенький покупатель, который готов встретиться с продавцами, чтобы обговорить цену.
— И вы полетели в «Орлиное гнездо»? — проявил феноменальную проницательность. — И сколько вас птичек было? Должно быть, четверо?
Компания доморощенных мошенников состояла из двух подружек, Суховея и Татарчука. Их участие в деле не удивили Анастасию: Игорек любил Вику и был Васечке дядей.
— Стоп! — вскричал я. — Кто кому дядя? Я правильно понял: Суховей и Татарчук родственники?
— Ну да! А что тут такого?
Я только покачал головой: проклятье! Я же читал дело Суховея И. С. и факт его родственных отношений с одним из сотрудников органов безопасности никак не был указан. Более того я обратил внимание на протокольную фотографию лавочника — кого-то он напоминал? Теперь понятно кого. Эх, Вася-Вася, черт тебя дернул связаться с дядей, не самых честных правил.
— Итак, вы поехали и приехали, — сказал я и задал несколько конкретных вопросов.
— Как на допросе, — проявила недовольство, — в ментовке.
— А ты что там была? — отвлекся.
— Не была, но знаю.
— Ладно, — отмахнулся. — И кто вас встретил в «гнезде»?
Никто: она вместе с Викой остались в «пежике» слушать музыку и балдеть. Как это балдеть? А просто — нюхать героинчик. А что тут такого?
— И что потом? — решил не обращать внимание на эту проблему.
Ничего: через час из санатория выкатился автомобиль Татарчука, и подружки получили информацию, что сделка состоится через день. Ее сумма два миллиона долларов. Два миллиона, ахнули от счастья дурехи. И занюхали эту сногсшибательную новость таким количеством мела, то бишь героина, что только чудо спасло «пежо» от улета в ущелье.
— Ну, хорошо, — сказал я на это, хотя ничего хорошего пока не видел. Меня интересует, где десять килограмм товара?
— А я откуда знаю? — удивилась Анастасия. — Я все передала Шкурочке. Это к ней, — и вспомнила. — Ой, её уже нет.
Существенное замечание, отметил я и задумался о возникшей сложной ситуации. Создавалось впечатление, что калейдоскопная трубка оказалась в руках дитя, которому осточертело крутить её перед своим озорным глазом и у него, ребенка, возникло крепкое желание хватить игрушку о камень, чтобы посмотреть на отдельные цветные осколки.
Осколки из последних событий не складывались в гармоничный узор. Видимо, «художник» торопился и позабыл нанести заключительные мазки. Кто и что остался за рамкой с незаконченным пейзажем? Вот в чем вопрос. Если в комфортабельном «Орлином гнезде» обитает Папа-дух, то мои проблемы решены. Но убыть, не разгадав до конца смертельный ребус?..
Одно из моих положительных качеств — любопытство. И я задал очередной вопрос своей спутнице — вопрос о братьях, упрятавших её в домашнюю каталажку: как они объяснили свое такое решительное поведение?
— Никак. И не думали со мной объясняться.
— А когда это случилось?
— Когда нашли меня на яхте, — искривила капризные губы. — Оставил меня одну отдуваться, очень мило.
— Мы же уговорились, но все равно прости, — повинился. — Все будет хорошо, — поцеловал холодный, как у собаки, нос. — Спи.
— Опять спи? — возмутилась. — А кто мне обещал купаться в луне? — И топнула босой ногой. — И не говори, что не обещал. — Была прекрасна и феерична в своем младенческом гневе. — Или плаваем, или я… Я тебя больше не знаю! Вот!
Каюсь, когда такие юные и непосредственные ведуньи, угрожают мне подобным образом, я теряюсь — не люблю женских истерик и слез. Я готов исполнить любое сумасбродное желание. Для меня главное, чтобы женщина не храпела и тогда я у её ног — и между.
…Теплый ночной дивноморский воздух был пропитан томлением и негой, позволю себя столь высокий версификаторский слог. Хотя на самом деле пахло рыбой, богатой на полезный фосфор, и йодистыми водорослями. Лиманная вода хранила дневную жарынь и казалось, что мы плещемся в гигантской ванной, наполненной энергией дневной горячей звезды. Серпастый парус проносился в облаках — лунная дорожка лишь угадывалась, что не имело значения для тех, кто баловался на мелководье. Хемингуэйевский старик на берегу точно бы решил, что это две глубоководные акулы случайно гуляют на поверхности и побежал бы за дырявой сетью или гарпуном.
— Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны, — заливалась от смеха Анастасия. — Но ты ею остался, мой милый!
— Ах так! — чувствовал в руках вибрирующее юное тело. — Утоплю за такие слова и мне ничего не будет!
— Но ты лучшая в мире обезьяна в воде! Ха-ха!
Потом случилось то, что должно было случиться — на йодистых водорослях. Было непонятно, кто кого соблазнил, что, впрочем, не имело никакого принципиального значения. Я был у неё первым, она у меня — сто первая. Что тоже не имело никакого значения. Было такое впечатление, что я пребываю в штормовой волне, разрывающей меня своим иступленным вожделением.
Что тут греха таить, я научен в схожих случаях контролировать свои эмоции и свое тело. Многие прежние ночи любви были банальны и пошлы, как стена в номере санатория «Жемчужина». Никаких иллюзий — безнадежная механика; чувствуешь себя мастером-самородком кулибиным и только.
