Значит, надо перебираться на ту сторону. Проделав акробатический трюк, я все же оказалась на другой половине лоджии. Заглянула в окно. Шторы здесь были слегка сдвинуты, а через капроновую тюль просматривалась комната. Увидев мощную фигуру Германа, я инстинктивно отпрянула, но потом здраво рассудила, что со света происходящее на темной лоджии не видно. К тому же он был занят своими делами и не смотрел на окно. Похоже, решив, что больше тут делать нечего, Герман пошел к выходу, но потом неожиданно вернулся к убитому, и, присев на корточки, обшарил его.
Кроме бумажника, который сразу же перекочевал в карман к Герману, трофеи были невелики: авторучка и носовой платок, пригодившийся сразу. Герман взял им пистолет, тщательно вытер следы своих далеко не изящных пальчиков, вложил «ПМ» в Борину руку, крепко сжав ее на рукоятке. Поднявшись, еще раз осмотрел свою работу и, по-видимому, остался доволен. Затем убийца хладнокровно протер рюмки и перешел в кухню. Что он опять надумал – не знаю, но нужно прятаться. Я открыла дверцы шкафа, на мое счастье он был пуст и даже полки сняты, и упаковалась туда. Сквозь дырочки от вывернутых шурупов мне была видна та часть лоджии, которую я недавно покинула. Щелкнул шпингалет, и дверь из кухни распахнулась. Вышел Герман. Что ему взбрело в голову? А!.. Он, конечно, узнал свой пистолет и понял, что Борис встречался со мной, поэтому лишний раз решил убедиться, что той стервы, с которой он недавно имел неосторожность «познакомиться», здесь нет.
Я с замиранием сердца наблюдала, как Герман перегнулся через перила, пытаясь что-то разглядеть внизу , потом заглянул на мою половину. Как вовремя я спряталась!
Расхаживая по лоджии, он что-то бурчал себе под нос, и я улавливала лишь обрывки фраз:
– Не стану двери закрывать, вони будет меньше, когда протухнет и смердеть начнет... Черт! Чуть шпингалеты протереть не забыл.
Он стер свои отпечатки, да и мои тоже – мне меньше работы будет. От пережитого волнения и холода у меня начали стучать зубы, пришлось стиснуть их, насколько было возможно. Сидеть было очень неудобно, хотя, конечно, лучше, чем висеть, удерживая замерзшими пальцами свой вес. Наконец Герман убрался с лоджии, и я смогла свободно вздохнуть. Но тут меня поджидала другая напасть: я едва не чихнула, так как в нос попала пыль, которой в шкафу оказалось предостаточно. Нет, только не это! Цена моей жизни сейчас – один чих, второго уже не будет. Меня извлекут из убежища, а что будет дальше...
Покинув шкаф, я заглянула в окно гостиной. В носу свербило все настойчивее, несмотря на все мои ухищрения: сдерживать дыхание, потирать крылья носа. Меня спас окончательный уход Германа. Из последних сил я крепилась, пока он медленно одевался в коридоре, но, едва за ним захлопнулась дверь, начала безудержно и вдохновенно чихать. Столько раз подряд я не чихала никогда в жизни! Пятнадцатиминутное пребывание на морозе сделало свое дело. Теперь нужно отсюда выбираться, но как? Повторить акробатический трюк я была не в силах, так как практически уже не владела от холода своим телом: меня колотило, а застывшие руки не хотели слушаться. Сорваться вниз после всего пережитого было бы просто обидно. Надо еще раз попробовать через гостиную. Балконная дверь, к сожалению, закрыта на шпингалет, но, на мое счастье, оказалась не запертой форточка. Я влезла в нее наполовину, нажала на ручки и, распахнув окно, ввалилась в комнату.
Мой недавний поклонник лежал на полу с простреленным виском. Входное отверстие было небольшим, выходного видно не было, но по опыту знаю, что оно гораздо страшнее. Кровью пропиталась большая часть ковра... Герман позаботился о том, чтобы «самоубийство» выглядело естественно.
Так... Пора и мне когти рвать отсюда, но сначала – на кухню. Я взяла с блюдца сигарету и швырнула ее с лоджии, а блюдце вымыла, вытерла насухо полотенцем и поставила на место, стараясь ничего не трогать руками. Огляделась – все нормально. Выключила, намотав на руку полотенце, свет и пошла в прихожую одеваться. Осталось только отыскать сумочку, которую Борис утащил из комнаты, когда пошел открывать «гостю» дверь.
На вешалке, кроме сиротливо висевшего пальто хозяина, ничего не оказалось. А где же мои вещи? Я открыла шкаф и облегченно вздохнула: шуба была на месте. Кстати, обнаружилась и сумочка. Ручки ее торчали из пакета, лежащего здесь же.
Схватив пакет, я поставила его на тумбочку перед зеркалом, взглянула на себя и ужаснулась. От прически и следа не осталось, да и фасад полинял, обнажив фиолетовое пятно на правой скуле. Дальше тоже не лучше: на колготках – огромная дырища; платье грязное, все в затяжках, похоже, восстановлению не подлежало. Да, на сей раз издержки производства оказались большими, но теперь не до этого. Схватив с полки расческу, я навела легкий марафет, а расческу кинула в пакет, чтобы лишний раз не обнаружить своего присутствия. Надев сапоги, которые заботливый хозяин убрал на обувную полку, достала шубу из шкафа, оделась и, захватив пакет, вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Лифт еще работал и был, по-видимому, где-то на соседнем этаже, так как пришел быстро. В кабине я подкрасила губы, затушевала тональным кремом скулу. Из лифта вышла уверенная в себе женщина, способная спокойно и здраво мыслить. По пути мне не встретилась ни одна живая душа.
Я решила пройти пешком хотя бы квартал: сейчас меня не пугали даже ночные улицы криминального Тарасова.
Только я зашла за угол, как увидела скопление народа возле автомобиля «Опель-Кадет». Что там еще? Авария, что ли? Может, нужна помощь?
Разворачиваться и идти в другую сторону уже поздно, на меня обратили внимание.
– Девушка, здесь рядом есть где-нибудь телефон? «Скорую» надо вызвать.
– А что случилось?
– Человеку с сердцем плохо.
– У меня сотовый с собой, сейчас позвоним, – сказала я и сунула руку в пакет, пытаясь достать из сумочки телефон. Наконец мне это удалось, и я, протянув его мужчине, стоящему рядом, сказала: – Вот, возьмите, позвоните. А может, чем-то можно помочь до приезда врача?
Я пробралась сквозь толпу любопытных к открытой дверце «Опеля». Откинувшись на спинку сиденья, там полулежал Герман. Голова его была неестественно запрокинута назад. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он мертв. Борино снадобье, предназначенное мне, все же достало его. Ну что ж! Все закономерно, как у Достоевского: «Один гад съел другую гадину«.
– Водитель мертв. Не надо «Скорую». Вызывайте милицию!
Когда я захлопнула за собой входную дверь собственной квартиры, до меня наконец-то дошло, что все кончено. Сражение за свою жизнь я выиграла. Смыв с себя грязь последних событий, я нырнула в постель и буквально провалилась в сон.
Утро меня известило о своем приходе трелью звонка. Вырваться из объятий Морфея не было сил, поэтому, не открывая глаз, я протянула руку за трубкой.
– Алло, это Татьяна?
Я узнала голос Софьи.
– Да, слушаю вас, Софья.
– Узнали? Я вчера пыталась до вас дозвониться, чтобы известить о том, что все получилось, как вы просили. Думаю, что не подвела.
– Софья, у вас это получилось блестяще. Спасибо.
– И вам спасибо. Если помощь понадобится еще, чтобы этого... – Она замолчала, подбирая эпитет, но, видимо, врожденная интеллигентность не позволила назвать вещи своими именами, а я не помогла: о мертвых плохо не говорят... – Бориса прижать к ногтю, звоните. Чем смогу – помогу. До свидания.
– Всего доброго.
Отключив телефон, я опять будто провалилась в небытие. Сквозь сон слышала звонки в дверь, которые оправдывались сновидениями. И когда уставший звонок замолчал, а в ход пошли кулаки, я немного пришла в себя и побрела открывать. Распахнула дверь, не спрашивая, и увидела Ленку.
– Танюх, привет! Ты что это спишь до сих пор? Я уже и обзвонилась, и обстучалась. – И, не ожидая приглашения, она протиснулась в дверь. – Время – одиннадцать, а она все дрыхнет!
– А если бы меня дома не было, ты тут тарарам бы устроила. Ну, заходи, – запоздало предложила я.
– Таньк, у тебя что, крыша поехала? Я же тебе десять минут назад на сотовый звонила, ты сказала: «Приезжай».
Этого я не помнила, но признаваться не стала. А Ленка продолжала тараторить:
– У нас сегодня и завтра в школе карантин, вот и решила заскочить к тебе, рядом ведь совсем.
Слушая ее, я опять прилегла, и меня снова подхватила темная волна: вверх, вверх, потом вниз – в пропасть.
– Таня, ты меня слушаешь? Ты что, заболела? – Она положила мне ладонь на лоб. – У тебя же температура, а я тебе тут заливаю.
– Ничего, все нормально, Лен. – Все равно ее россказни до моего сознания не достучались.
– Какое там нормально! Где у тебя термометр?
Я слабо махнула рукой в сторону тумбочки:
– Где-то там.
Подруга отыскала градусник, сунула мне под мышку и удалилась на кухню готовить горячее питье. Зная настойчивость Ленки, я не протестовала.
