— Да, тетя Веспасия. — Сердце Эмилии упало. — Спасибо.
Ближе к вечеру Эмили — ненадушенная и даже без румян, скрывавших ее бледность, в некрасивом коричневом платье и коричневой шляпке — вышла из омнибуса с чужим, довольно потрепанным сундучком и направилась к дому номер два в Хановер-клоуз, к двери, которой пользовались слуги. В сумочке, тоже чужой, у нее лежали два рекомендательных письма — одно написанное ею самой, а другое тетей Веспасией. Ее появлению предшествовал звонок по недавно установленному телефону, который доставлял огромное удовольствие Веспасии. В конце концов, не было никакого смысла претендовать на место, если оно уже занято. Тетя Веспасия выяснила, что место камеристки еще свободно, хотя претендентки есть. Старшая миссис Йорк была очень разборчива, несмотря на то что камеристка нужна невестке. Тем не менее хозяйкой дома была она, и именно она решала, какую прислугу нанимать, а какую нет.
Тетя Веспасия осведомилась о здоровье миссис Йорк и выразила сочувствие — потеря камеристки в таких обстоятельствах вызывала массу неудобств. Потом она заметила, что ее собственная камеристка, Амелия Гибсон, верно служившая ей не один год, теперь — когда Веспасия достигла преклонного возраста и редко выходит в свет — стала лишней и ищет себе новое место. Девушка из заслуживающей доверия семьи, она также служила у ее внучатой племянницы, леди Эшворд, чья рекомендация тоже прилагается. Веспасия надеялась, что миссис Йорк сочтет Амелию достойной. Веспасия готова за нее поручиться.
Миссис Йорк поблагодарила ее за любезность и согласилась принять Амелию, если та явится немедленно.
Пальцы Эмили судорожно сжимали сумочку, в которой лежали рекомендательные письма и три фунта и пятнадцать шиллингов серебром и медью (у слуг не бывает золотых соверенов или гиней), а также непривычно тяжелый сундучок с запасным платьем, фартуками, чепчиками, бельем, Библией, несколькими листами писчей бумаги, ручкой и чернилами. Когда она поднималась на ступеньки крыльца, сердце ее бешено колотилось, во рту пересохло. Эмили пыталась вспомнить, что нужно говорить. Еще есть время передумать. Она может просто повернуться и уйти, а потом написать письмо с извинениями, приведя правдоподобную причину. Она заболела, у нее умерла мать — что угодно!
Эмили не уходила, собираясь в последний раз обдумать свое решение, но тут дверь перед ней внезапно открылась. На пороге появилась прислуга из буфетной — на вид ей было лет четырнадцать — с миской очисток, которые она собиралась выбросить в мусорный бак.
— Вы на место бедняжки Далси? — бодрым голосом спросила она, разглядывая поношенное пальто Эмили и сундучок в ее руке. — Входите, а то замерзнете здесь, на дворе. Я дам вам чашку чаю, чтобы вы выглядели малость получше, перед тем как пойдете к хозяйке. А то вид у вас какой-то замерзший и полуголодный. Эй, и отдайте сундучок Альберту — он отнесет его в комнату, если вас возьмут.
Эмили испытывала смешанное чувство — благодарность и одновременно страх. Пути назад уже нет. Она хотела сказать девушке спасибо, но язык не слушался. Эмили молча поднялась по ступенькам вслед за девушкой и прошла через буфетную, мимо овощей, двух подвешенных тушек цыплят и связки дичи, еще не ощипанной, а затем на главную кухню. Руки в хлопковых перчатках онемели, и когда Эмили окунулась в тепло, на глаза навернулись слезы, и она зашмыгала носом, приходя в себя после прогулки по холоду от остановки омнибуса.
— Миссис Мелроуз, тут девушка пришла устраиваться на место камеристки. Совсем озябла, бедняжка.
Кухарка — женщина с узкими плечами, широкими бедрами и лицом, похожим на деревенский каравай, — подняла голову от теста, которое она раскатывала, и окинула Эмили взглядом, в котором читалось сочувствие.
— Проходи, девочка, поставь сундучок в угол. Не на проходе! Не хватало, чтобы кто-нибудь споткнулся. Если останешься, тебе помогут отнести его наверх. Как тебя зовут? Да не стой ты столбом! Язык у тебя есть? — Она отряхнула руки от муки, перевернула тесто на разделочной доске и снова принялась раскатывать его скалкой — и все это не отрывая взгляда от Эмили.
— Амелия Гибсон, мэм, — промямлила Эмили, не зная, какую степень почтения должна выказывать кухарке камеристка хозяйки.
— Некоторые обращаются к горничным по фамилии, — заметила кухарка, — но в этом доме так не принято. Да и молода ты еще для этого. Я миссис Мелроуз, кухарка. А это Прим, прислуга из буфетной, что тебя впустила, и Мэри, моя помощница. — Она ткнула испачканным в муке пальцем в сторону девушки в форменном платье и домашнем чепце, взбивавшей яйца в миске. — С остальными познакомишься потом, когда захочешь. Садись сюда, за стол, и Мэри нальет тебе чаю, а мы передадим хозяйке, что ты пришла. За работу, Прим. Нечего тут прохлаждаться! Альберт! — громко позвала она. — Где этот мальчишка? Альберт!
Через секунду в кухне появился большеглазый подросток лет пятнадцати; непослушный вихор у него на лбу загибался назад, придавая мальчику сходство с попугаем какаду.
— Да, миссис Мелроуз? — поспешно сглотнув, спросил он. Мальчишка явно что-то ел тайком.
Кухарка презрительно фыркнула.
— Иди наверх и скажи мистеру Реддичу, что на место Далси пришла новая девушка. Поторапливайся. И если я еще раз увижу, что ты ешь пирожные, то возьму метлу, можешь не сомневаться!
— Да, миссис Мелроуз, — ответил он и мгновенно исчез.
Эмили взяла чашку чая и отхлебнула, но тут на нее напала икота. Мэри смеялась над ней, не обращая внимания на осуждающий взгляд кухарки. Эмили пробовала задерживать дыхание, и в конце концов ей удалось побороть икоту — как раз вовремя, потому что в кухне появилась аккуратно одетая хорошенькая горничная с сообщением, что миссис Йорк ждет ее в будуаре. Эмили пошла за ней — по коридору, мимо кладовой дворецкого, через обитую зеленым сукном дверь в хозяйскую часть дома, — мысленно повторяя, что она должна говорить и как себя вести. Смотреть открыто, но скромно, говорить только если к тебе обращаются, не перебивать, не противоречить, не высказывать своего мнения. Никто не желает знать, что думает камеристка, — это сочтут дерзостью. Никогда не просить сделать что-то вместо себя; со всем нужно справляться самой. Называть дворецкого «сэр» или по фамилии. К экономке и кухарке обращаться по фамилии. И не забывать об акценте! Всегда быть в распоряжении хозяйки, днем и ночью. Никаких головных болей и расстройств желудка — ты здесь на работе, и уважительной может быть только серьезная болезнь. Плохое настроение — это для леди, а не для слуг.
Горничная, которую звали Нора, постучала в дверь, распахнула ее и объявила:
— К вам девушка, мэм, насчет места камеристки мисс Вероники.
В будуаре преобладали два цвета, слоновой кости и розовый с вкраплениями красного — очень женственная комната. Впрочем, времени, чтобы оценить стиль и качество, у Эмили не было.
Миссис Лоретта Йорк сидела в кресле. Это была маленькая женщина со слегка располневшими плечами и талией на дюйм или два толще, чем ей хотелось бы, но в целом сохранившая красоту, которой, несомненно, отличалась в молодости. Эмили сразу поняла, что за нежной белой кожей женщины скрывается стальной характер; аромат духов, кружевные платки и густые мягкие волосы не могли скрыть твердого взгляда.
— Мэм. — Эмили присела в неглубоком реверансе.
— Откуда вы родом, Амелия? — спросила Лоретта.
Эмили уже решила, что безопаснее всего взять биографию собственной камеристки — это позволит избежать противоречий.
— Из Кингз-Лэнгли, мэм, в Хартфордшире.
— Понятно. А чем занимается ваш отец?
— Он бондарь, мэм. Делает бочки и все такое. Моя мать работала дояркой у лорда Эшворда, старого джентльмена, до того как он ушел из жизни. — Эмили знала, что не следует употреблять слово «умер», слишком грубое, чтобы слуги использовали его для таких деликатных обстоятельств. О смерти говорить не принято.
— И вы служили у леди Эшворд и леди Камминг-Гульд. Рекомендации принесли?
— Да, мэм.
Негнущимися от волнения пальцами Эмили достала их из сумочки и передала хозяйке. Лоретта прочла их, снова сложила и вернула соискательнице. Оба письма были написаны на гербовой бумаге — Эмили за этим проследила.
— Вполне приемлемо, — заключила Лоретта. — А почему вы оставили службу у леди Эшворд?
Ответ Эмили обдумала заранее.
— Моя мама ушла из жизни, — сказала она и с усилием сглотнула, переводя дыхание. Не хватало еще, чтобы снова началась икота! Если Лоретта решит, что она прикладывается к хересу, который используют на кухне, это будет катастрофой. — Мне пришлось вернуться домой, чтобы присматривать за младшими сестрами, пока мы не нашли им работу. Конечно, леди Эшворд, будучи благородной дамой, должна была найти кого-то на мое место, но она обещала замолвить за меня словечко. А потом меня взяла леди Камминг-Гульд.
