— Тогда тебе повторю, что сказал ему: я был, есть и буду — с ней. И вообще, что за нездоровая суета вокруг вполне обычного дела? Встретились двое, понравились друг другу, решили быть вместе. В чем раздражающий фактор?
— В душевном спокойствии одного из этих двоих.
— Вита, — побрел дальше, Миша рядом.
— Виталия.
— Нравится?
— Естественно.
— И мне. А что не нравится Андрею — трудности Андрея.
— У него достаточно трудностей.
— Воевали вместе, теперь вместе работаете?
Миша помолчал и спросил:
— Ты сам-то кто?
— Начальник службы охраны коммерческого центра «Сотников».
— Большая птица.
— Маленький кулик.
— Сейчас в отпуске?
— Отгул.
— Он закончится, что делать будешь?
— Придумаю.
— Трудности любишь?
— Обожаю.
— Несерьезный разговор.
— Точно. Но я готов говорить по делу, когда созреешь. Или Андрей. Что маловероятно. Ревность не лучший советчик разуму.
— Он переживает за сестру.
Зеленин развернулся к мужчине:
— Она ему не сестра.
Михаил не удивился, значит знал. В глазах появился холод и спрятал эмоции:
— Пойдем за стол. Твой друг очень хочет, чтобы я сходил с ним на рыбалку, но до этого не мешает перекусить.
— Можешь послать его к чертям.
Мужчина загадочно усмехнулся:
— Нет уж, я схожу.
Зеленин кивнул: не сомневаюсь. Как и в том, что турнир по взаимному выведыванию пройдет безуспешно. Каждая из сторон строго сохраняла свои тайны.
— У каждого человека есть свой "скелет в шкафу". Он может забыть его, может помнить, но никому его не показывать и прятать даже от себя, но приходит момент, когда любой из вариантов заканчивается одним — «скелет» сам покидает «шкаф».
— Это ты к чему? — посерьезнел.
— Вам есть что скрывать, как и мне, но настал момент, когда наши «скелеты» прямо или косвенно пересеклись. Можно бегать от этого, можно делать вид, что ничего подобного не произошло, а можно сесть и спокойно поговорить. Первые два варианта были бы вполне удобны для каждой из сторон, если бы не Вита. Из-за нее разумнее будет пойти по третьему пути. Подумай сам и передай это Андрею.
— Ты из конртразведки, — он не спросил — констатировал. Лицо стало мрачным и немного злым.
Зеленина пот прошиб: черт возьми!! Что происходит в этом маленьком сообществе?!
Почему они ждут таких гостей? Что скрывают?
Дело друзей или замешана девушка?
Прошлое или настоящее?
— Быков убери с периметра, всю викторию у соседей вытоптали, придурки, — процедил Миша и двинулся к столу. — Да, остаться не предлагаю, домик маленький, спать негде.
— Места много — расположимся, — кивнул на берег.
Мужчина задумчиво оглядел Руслана и понял, что поперек идти бесполезно:
— Ладно, базируйтесь хоть всем полком. «Комарексом» запастись не забудьте.
— У меня "москитол", — заверил уже в спину.
За столом болтал только Леня, а слушала его только Вита, остальные обменивались тяжелыми и изучающими взглядами, но не забывали выдавливать милые улыбки, когда удостаивались внимания женщин.
Потом Руслан беззастенчиво забрал Виту, освободив ее от работы в огороде и общества брата, которому, невольно помогая Русу, нашла работу Катя, а Леня столь же виртуозно утащил Михаила на рыбалку.
— Искупаемся? — предложил девушке стоя на песчаном, до странности пустом в этот довольно знойный день, берегу.
— Купальник не взяла, — протянула разочарованно, а сама уже мочила ножки в воде.
— Кто увидит? Нас только двое.
— Все равно, — неуверенно пожала плечами и присела на песок, начала что-то сооружать. Очередной замок?
Сколько их строится с момента рождения? И столько остается к зрелым годам? Хорошо — один, а то и его разрушает опыт.
Зеленин сидел на траве, смотрел на Виту и испытывал двойственное чувство: он хотел ее, хотел до сухости во рту и дрожи в теле. Он любовался ею и одновременно ощущал глубокую тоску, столь же яростную, как желание. Он не мог взять ее, повалив на траву, даже если бы сгорел от страсти, не мог утащить как нимфу в поле или увезти домой, не мог утолить свою жажду, потому что она была слишком хрупка для напора, потому что он не знал, как ни один человек не мог бы предугадать, какие процессы происходят в ее голове и что к чему выведет: обидится, замкнется, испугается, забудет как дышать? Он не мог вести себя с ней, как с любой другой женщиной и не мог уйти, и тем был обречен мучиться, гореть и уходить в тоску, понимая что он сам выкопал себе яму, он, а не кто-то другой устроил сам себе западню, пустив ту пулю.
Судьба посмеялась над ним, вернув то, что не мог бы вынести и святой — привязанность к живому мертвецу, к тому, кого убил не осознавая что полюбил, и любил, прекрасно понимая, что убил.
Подумать только, какие незначительные события ложатся в основу значительных перемен? Мелочь, пустяк. Всего лишь взгляд синих глаз.
"Лилия. А вас?"
"Рус"
И все, как кандалы накинули.
Не уйти теперь, не сбежать.
И вся жизнь, как с обрыва вместе с телом девушки.
Он думал, что мучился, преследуемый виной, призраком убитой девчонки, но не знал, что тот ад был всего лишь преддверием настоящего ада. Сейчас, когда смотришь в доверчивые синие глаза и понимаешь, что выжили они не благодаря тебе, а страдают только из-за тебя.
И не уйти от судьбы, не замолить грех, не избавиться от вины.
Он осторожно обнял девушку со спины, поцеловал жмурясь шею, щеку.
— Сломаешь дом, — предупредила Вита, намекая, что он ей мешает. С замком на песке он еще не соревновался, и смел надеяться, что имеет большую ценность чем он.
— Иди ко мне, — попросил тихо.
Вита вздохнула, минуту думала и повернулась к мужчине, послушно подставляя ему губы. Руса как током пронзило: кто откажется от такого счастья, пусть горького, но его, какого заслужил.
Он целовал ее, пил сладость забвения с ее губ. Миг полного покоя и счастья, разве это много?
Зеленина оттолкнули в сторону. Он увидел злые темные глаза и кулак, что обещал встречу с его лицом… но не встретился. Вита обняла Руса, образовав заслон меж ним и братом, и с удивлением и долей испуга рассматривала кулак Андрея. Тот опустил руку и выпрямился, в глазах мелькнула растерянность.
— Что ты делаешь? — вздохнул Руслан, качнув головой. Андрей молчал, сообразив, что сорвался, чуть не перепугал сестру.
— Он не умеет ругаться, — напомнила Вита.
— Не сомневаюсь, — поджал губы Зеленин, взглядом давя ретивого соперника: пацан, что ты знаешь, что понимаешь? Куда лезешь?
Он бы ответил — сестра мешала, смотрела безоблачно наивными глазами и обнимала за шею Руслана, прижавшись щекой к его плечу.
Невыносимо. Андрея перекосило от боли, словно зуб здоровый без обезболивания выдернули.
— Виталя, принеси мне попить, — попросил хрипло, но мирно. Она соображала секунд тридцать и выдала:
— Минералки нет.
— Обычной воды принеси.
— В стакане?
— В чем угодно, — голос ровный, спокойный, но чуток дребезжит выдавая нетерпение, раздражение.
Вита наконец сложила, что-то в своей голове и пошла к домику, а Рус поднялся и встал почти вплотную к Андрею:
— Драться не будем, не мальчики. Да и смысла нет. Я не отойду.
— Я тоже.
— Ты брат.
— А ты никто.
— Жених.
— Сегодня. Завтра она имени твоего не вспомнит.
— Напомню.
— Слушай, что тебе надо от нее?! — зашипел в лицо и Зеленин заподозрил, что руки сжал в кулаки в карманах, чтобы от мордобоя воздержаться. Хотелось ему душу отвести на Руслане, но тот не поддавался на провокации и так себя поставил, что дернись и ты же дурак. Кипел Андрей, но имиджу не мальчика, но мужа соответствовать пытался.
— Трудно?
— Что?!
— Смириться. Сколько ты ей за брата?
— С рождения!
— Лжешь.
— Нет. Но ты не поймешь.
— Это почему?
— Потому что мразь!
Это не зло вышло — брезгливо. Руслан отвернулся: он бы сказал целую речь против, четко и планомерно разбил эмоции Шустрикова аргументами.
Но Андрей был прав. Как бы не бегал Руслан от правды, как бы не обелял себя, чтобы не говорил — все было бы ложью.
Он — мразь и с этим ничего не поделать.
— Ты прав, — сказал глухо. Скулы побелели от напряжения, и взгляд стал стеклянным, в сторону. — Но ей я больше не причиню вреда.
Андрей нахмурился:
— "Больше"?… Ты знал ее? — протянул пораженный догадкой. — Конечно знал, поэтому ты здесь, поэтому она считает тебя своим и допускает… Да ты не мразь, ты хуже. Чечня? В Буйнакске служил? — мужчину перевернуло. Схватил Зеленина за грудки, к себе подтянул. — Ты ее туда притащил? К тебе она приезжала?
— Нет.
Это сбивало. Стройная версия мужчины треснула и разлетелась, но была столь понятной, столь ясно объясняющей происходящее, что он не хотел ее терять:
