недолго. На вышедшей из тайника Элизабет не было лица.
— Что? — не дожидаясь, когда француженка присядет на край дивана, воскликнул Илья.
— Ничего, — проговорила та и чуть ли ни ничком упала на диван.
— Воды! — вскрикнула Екатерина Алексеевна.
Подскочив, она приподняла голову Элизабет и несколько раз ударила ладонью по щекам.
Элизабет, отрыв глаза, устало улыбнулась: «В тайнике ничего нет».
Со стаканом воды в руке профессор входил в комнату, когда Элизабет рыдала навзрыд.
Екатерина Алексеевна, прижимая голову француженки, проводила рукой по волосам, приговаривая: «Ничего. Всё образуется. Найдутся твои реликвии. Никуда они не денутся».
Владимир Николаевич оглянулся. В комнате не было Ильи. Поняв, что тот решил убедиться в отсутствии содержимого тайника, профессор собрался было последовать его примеру. Передав стакан с водой жене, он даже успел включить принесённый с кухни фонарик, как вдруг из темноты проёма появилась сначала голова Богданова, затем он сам.
— Пусто, — произнёс Илья. — Были сокровища и сплыли. Кто-то побывал здесь до нас. И судя по тому, в каком состоянии находятся стеллажи, произошло это лет десять назад.
— Стеллажи? Какие стеллажи? — переспросил Владимир Николаевич.
— На которых расставляют коробки для хранения. Пыли на полках в сто слоёв, в местах же, где хранились вещи, намного меньше. Кроме того, можно различить следы.
— Так, — присев на край стула, многозначительно проговорил профессор. — Ночь восторга переходит в рассвет разочарования. Интересно знать, кто и когда смог открыть тайник.
— В 1985 году, — как бы, между прочим, произнесла Екатерина Алексеевна, повергнув всех в состояние недоумения.
У Элизабет слёзы высохли сами собой.
Владимир Николаевич, выпучив глаза, открыл рот. Не зная, что сказать, остался сидеть в кресле с видом полного отсутствия мыслей.
Илья, стоя у стола, вцепился в край, будто боялся, что ноги не выдержат, а значит, придётся опуститься на пол.
— Ты, Владимир, тогда был с экспедицией в Туркмении, — стараясь говорить уверенно, чтобы уверенность передалась остальным, произнесла Екатерина Алексеевна. — Я почти месяц со студентами пробыла в лагерях на Волге. Возвратившись домой, поначалу не обратила внимания, что пол весь покрыт пылью, в то время, когда вокруг камина и в коридоре тщательно вымыт. Я, безусловно, всё проверила. Ни тебе следов хождения по квартире, ни следов поисков. Знай я тогда, что внутри камина спрятаны сокровища, я, конечно, бы обратила внимания и на плитки, и на место, где открывается проход, но мне в голову не могло прийти, что кто-то проявляет к нашей квартире особый интерес. Поднимать шум не стала. Факт ограбления отсутствует, стало быть, предъявлять что-либо некому.
— Почему об этом ничего не знаю я?
Владимир Николаевич явно был поражён, узнав то, что кто-то побывал в его доме и даже смог разгадать секрет камина, поэтому выглядел растерянным настолько, что на какое-то время забыл о присутствии в комнате Ильи и Элизабет.
— Потому, что забыла рассказать, — отвечая на возмущённый взгляд мужа, произнесла Екатерина Алексеевна. — Помнила, помнила и забыла. Ты приехал в конце октября. Случилось же это в августе. За два месяца в памяти и не такое могло стереться.
— И когда же ты вспомнила?
— Когда Лиза начала рассказывать про завещание и фамильные драгоценности.
— Ну, ты даёшь, — вздохнув, профессор провёл пятернёй по волосам. — Столько времени молчать.
— А что я должна была сказать? Что по возвращении домой обнаружила отсутствие вокруг камина пыли. Ты бы первый на смех поднял.
— Что, верно, то, верно. Фактов ограбления нет, стало быть — показалось.
Повисшее в тишине ночи напряжение стало свидетелем того, что на смену разочарованию пришло время пережить утрату надежд и мечтаний.
Как не крути, в душе каждый надеялся, что станет свидетелем возрождения чудес, тех, что, прожив девять жизней, должны были появиться на свет вновь. Такое даётся один раз, да и то избранным судьбой, по велению душ тех, кто, создавая эти самые чудеса, наказал тем жить вечно.
Открыть дверь в прошлое! Может быть что-то более величественное? Если только побывать в будущем!
Прошлое же жило в камине обычного Петербургского дома среди обычных людей. Греясь одним теплом, слушая одну тишину, они должны были сродниться и, возможно, сроднились бы. Не представилось случая познакомиться лично. И всё по вине судьбы.
Правду говорят, всё в этом мире относительно. Не бывает так, чтобы переживания и ожидания обходились без страданий, как и разочарование не может быть испытано, минуя время надежд. Утратилась возможность найти что-либо или познать кого-либо, прими утрату такой, какая та есть, ибо не ведает судьба такого понятия как жалость. И всё потому, что души у неё тоже нет.
Прокравшийся сквозь дверь звонок будильника поначалу лишь только тренькнул, после чего, вспомнив, что люди сами попросили разбудить их, зазвенел так, что стало ясно, этот не отстанет, будет орать до тех пор, пока человек сам своею же рукою не заставит его замолчать.
— Утро! — кинув взор на окно, проговорил Владимир Николаевич. — Жизнь начала новый разбег. Бежать следом, догоняя других, или плыть по течению в надежде, что когда-нибудь волна прибьёт к берегу? Решение должен принять каждый.
— Ты это к чему?
Голос Екатерины Алексеевны прозвучал подобно будильнику.
— К тому, что мы на пороге дня утраченных надежд. Завтра наступит новое утро, и мы вновь начнём восхождение к вершине грёз и ожиданий.
— Ты забыл про вывод.
— Вывод? — озарившее лицо профессора улыбка заставила улыбнуться остальных. — Вывод может быть один — следует жить. Не прозябать, не существовать, не соизмерять время с потерями, а искать, бороться и побеждать. Только в случае полного неповиновения судьбе у человека появляется шанс доказать, что он и есть вершитель перемен. Остальное есть приходящее, как, впрочем, и уходящее тоже. Главное наслаждение из отведённого человеку времени- уметь постичь мгновение. Точнее будет сказать, уметь им насладиться, ибо из этих самых мгновений и состоит то, ради чего надлежит жить.
— Интересно знать, — глянув на мужа удивлённым взглядом, чуть слышно произнесла Екатерина Алексеевна, — ради чего живёшь ты?
— Ради тебя, дорогая, — подмигнув Илье, Владимир Николаевич встал и, подойдя к жене, обнял ту за плечи. — А ещё ради того, чтобы заработать денег на собачонку и новый телевизор. Всё остальное у нас есть. Кроме коньяка, конечно.
— Какой коньяк, когда за окном утро? — сделала изумлённое лицо Екатерина Алексеевна.
— В том то и дело, что утро. Самое время выпить за возрождение надежд.
День начался с сюрприза, который поразил Богданова нисколько не меньше, чем тот, что произошёл накануне. Перед отъездом в аэропорт, француженка, улучив момент, заявила, что ей необходимо возвратиться в
