больно, но оно того стоит.
Он ни секунды не верит сказанному.
Он видит себя сидящим на пластмассовом стуле на берегу, маленькая фигурка. Интересно, камни в то время были меньше? Неужели земля поднимается так быстро?
Все-таки, он и сейчас еще совсем молод.
Он возвращается из прошлого. Отскакивает обратно. Он не может там находиться, это невыносимо. Встряхнувшись, он переключается на настоящее. Замечает сумерки.
В июне смеркается поздно. Скоро наступит пятое число.
Все готово.
Все сделано.
Все, кроме действия. Кроме… размещения.
Он стоит, поглощая сумрачный свет. Видит, как день, после долгого и напряженного ожидания, наконец успокаивается. Как и он сам. Наконец-то.
Когда все будет позади.
Когда будет восстановлен порядок.
Когда прошлое не будет вонять гнилью.
Когда лист бумаги снова станет белым.
Вот тогда он отдохнет.
Только тогда. Но отдохнет по-настоящему.
Молодой человек поворачивается к стене, смотрит развешанные листки из блокнота. Свет уже слишком слабый, чтобы читать, но это не имеет значения. Внутри него поднимается повелительная интонация, убежденность в собственном превосходстве так и сочится из него, так, что внутри все переворачивается. Он читает почти наизусть, лишь изредка посматривая на стену:
«Тут вопрос не в количестве – кому захочется жить до ста двадцати, если последние сорок лет будут посвящены борьбе с болью? – а в качестве. Мы обладаем способностью обновляться. Постепенно обновляться. Все, что есть у нас внутри, можно заменить. Мы лишь в начале невероятного развития, постэволюционной эры. Теперь уже природа не может диктовать нам свои законы, это осталось в прошлом. Нет, нам придется преодолеть природу, чтобы двигаться дальше. Человечество многого достигло – нереально многого, учитывая, что начинали мы как слабый вид – но природа по-прежнему нас ограничивает. Мы достигли кульминации, но при этом мы все еще смертны. Но мы умираем ради лучшего познания. Сейчас перед нами открыто множество путей. И если мы выбираем смерть в обычные восемьдесят лет, это исключительно по незнанию – к тому же, в таком случае, мы наверняка недостойны жить дальше».
Молодой человек устал. Опять. Он устает и возвращается, снова и снова, так выглядит его повседневная жизнь. Но только не этой ночью. На сегодняшнюю ночь у него другие планы. Сегодня та самая ночь, предпоследняя из пяти ночей, и дальше будет всё сложнее и сложнее. Он сам так запланировал. Обязательно будет сложнее и сложнее, все более дерзкие вызовы, все выше риски.
Но только не этой ночью. Сегодня ночью все иначе.
Он нарочно оставил следы, ожидал сопротивления, но, похоже, никто не клюнул. Никаких признаков того, что полиция у него на хвосте. Возможно, он слишком все усложнил, а их сырые, несовершенные методы излишне грубы и не способны его вычислить. Может быть, расследование уже прекратили. Хоть бы нет.
Если им удалось выйти на след, ночь получится незабываемая. Он надеется, что камеры работают.
Как печально было бы, если бы все прекратилось. Ведь именно сейчас начинается финальная игра. Финальная игра длиною в месяц, с кульминацией пятого июля.
Посреди шведского лета.
Ночь тогда выдалась действительно светлая – когда он сидел в ожидании на берегу, на пластмассовом стуле, а они собирались вокруг него. Он сидел, смотрел в глаза более чувствительному брату и ненавидел.
Молодому человеку нужен воздух. Свежий воздух. Морской. Кислород.
Он открывает дверь и выходит. На улице пахнет летом. Перед лесом – каменистый берег, валуны, кустики, трава и мхи, а потом электрический забор, уходящий прямо в воду. Полуразвалившиеся постройки. Все тщательно огорожено. Уверенной походкой он направляется к зданию, напоминающему гараж. Там рядышком стоят два автомобиля, один – серебристый «Ауди A6», второй – белый «Вольво V70» с небольшой вмятиной рядом с левой фарой.
Он подходит к «Вольво», открывает заднюю дверцу, осматривает почти кубической формы сумку из текстиля с надписью «Lyfko», электрический насос той же марки и лодочный мотор «Torqeedo». Он рассматривает все это так, будто не был уверен, что все вещи на месте. Так же, как на месте и новые регистрационные номера.
Он бредет обратно по каменистому участку. Останавливается на огороженном пляже. Наблюдает, как сгущаются затянувшиеся сумерки, а одновременно с этим темнеют и облака, превращаясь в дождевые тучи. Плывут по небу сумрачной пеленой.
Сможет ли кто-нибудь понять его?
Не все ли равно?
Нет, не совсем все равно. Наверное, он все-таки хочет, чтобы его заметили. Увидели, возможно, даже поняли, но не так, как в секте. Хотя это вторично. Речь идет о том, чтобы восстановить правильный порядок вещей. Придавая структуру и симметрию самому хаотичному и неструктурированному, что у нас есть – человеческим жизням.
Наконец-то он созрел для того, чтобы упорядочить прошлое.
Грядущая ночь, несомненно, бросит ему настоящий вызов. Даже уже не совсем ночь.
На лице молодого человека появляется кривая ухмылка. Он возвращается в дом.
Осталось кое-что сделать, и можно отправляться в путь.
Он подождет, пока наступит пятое число.
А потом умрет человек.
Воскресенье, 4 июня
Они сидели в служебном автомобиле Бергера. По мере приближения вечера движение на E4 становилось все более плотным. У них оставалось лишь несколько часов. Потом настанет пятое июня, и еще один человек будет убит и отвезен на пустынный пляж.
Блум сидела на пассажирском месте с открытым ноутбуком.
– На фотографиях с Мёркё ничего не разглядеть, – сказала она.
– Значит, ты предполагаешь, что он повесил скворечники на всех трех пляжах?
– Вряд ли, – ответила Блум. – В таком случае криминалисты обратили бы на это внимание. Тут должно быть что-то другое. Что-то неприметное, куда можно спрятать флэшку.
– Не обязательно, что он оставил там следы в ту же ночь, – пробормотал Бергер. – Мы исходим из того, что он побывал на месте заранее, чтобы разведать обстановку. Мог тогда и скворечник повесить.
– И совсем не обязательно, что его рост метр девяносто пять…
– Ну, тогда он много чего вез в лодке, – сказал Бергер. – Представляю себе ночь в начале марта. Морозная зима, ледяные ветры. Жутко холодная переправа на резиновой лодке из Ерфэллы на Фэрингсё. Ему пришлось все тащить на себе: труп, лодку, мотор от нее, насос, щетку или что-то в этом роде, чтобы замести следы на песке. А возможно, еще и скворечник с флэшкой – к тому же лестницу, молоток и гвозди.
– Значит, скворечник он, вероятнее всего, повесил заранее, – констатировала Блум. – Что лишний раз подтверждает тезис о том, что наш преступник – человек исключительно организованный.
В районе Сёдертелье машин стало меньше, но ближе к Ерне все опять встало, и километр до участка
