Алина меня порадовала.
– У моей хорошей знакомой муж – медиа-магнат.
– Вот это знакомая! – присвистнула я.
– Если хочешь, мы снимем сюжет о том, как живут большие чиновники.
– А у меня есть талантливый парнишка, который рвется к славе.
Антоша, если честно, отнесся к снятому мною ролику без особого энтузиазма. С досадой спросил:
– А где же клубничка?
И обещал подумать, вместо того чтобы тут же кинуться в бой. Но появившийся на сцене персонаж, подвизающийся в амплуа «медиа-магнат», сделал скучнейшую пьесу чрезвычайно интересной. Большие бизнесмены ненавидят больших чиновников. За то, что ответственности на них лежит меньше, а хапают они больше, за то, что живут на налоги, которые с бизнесменов же сдирают, за дикий рынок вместо цивилизованного, за неработающие законы, за рейдерство, которое закрепилось нынче исключительно за государственными людьми. Цивилизованный грабеж, обставленный, как полагается, по закону. С судом и все такое прочее. Суд даже может вынести цивилизованное решение в пользу обиженного. Только собственность уже из рук уплыла. Продана с молотка, а денежки канули в черную дыру какого-нибудь оффшора.
Поэтому медиа-магнат охотно согласился скомпрометировать БЧ, тем более что тот подставился. Алина развила бешеную энергию, подключив все свои связи. И вышла на сотрудника ФСБ, далеко не последнего человека в этой организации. Я радовалась, как ребенок, глядя на то, с каким энтузиазмом Алина топит Людмилу Ивановну. Утолять месть куда слаще, чем утолять голод. Сердце гораздо ненасытнее желудка, если ему нанесли рану, оно может помнить об этом всю жизнь и кормить свою ненависть с упорством, достойным строителя египетских пирамид. Глыба громоздилась на глыбу, и тащили мы их с Алиной, задыхаясь от неимоверных усилий. Да еще ощущая голыми пятками лезвие ножа. Но оно того стоило. От ненависти Алина даже помолодела и похорошела.
В конце концов я представила ей Антошу. Они друг другу сразу понравились. Алина явно скучала, а он сто процентов засиделся в мальчиках. Я уже поняла, что они поладят. Когда мы вкратце обрисовали Антоше ситуацию, его глаза загорелись.
– Это же серьезная журналистика! – с энтузиазмом произнес он. – И канал оппозиционный. Сейчас модно ругать власть. Я – со всем моим удовольствием!
Как-то в жилу пришлось. Народ затосковал, а тут ему выдали сюжет. Показали поле для гольфа, бассейны с цветными фонтанами, замок с зубцами на башне и «домик для мамы». Текст вы помните.
– Пусть все видят, как я соблюдаю закон! – прозвучало на фоне всего этого великолепия.
Потом Антоша сообщил, какая у БЧ зарплата и на кого записано имущество. Теща БЧ и в самом деле была пенсионеркой. Интервью у долларовой миллионерши с официальным доходом в несколько тысяч рублей взять не удалось. Двери перед телевизионной группой захлопнулись намертво. Но дело было сделано. Камень упал в воду, и пошли круги. Ролик попал в Инет, взвыли блогеры, оживились социальные сети, за короткое время сюжет имел два миллиона просмотров!
Сам БЧ не успел ничего предпринять, просто потому что испугался. Чиновники прекрасно знают, что у них иммунитет. СМИ под контролем у государства. И если уж его показали, то не иначе как по указанию сверху. БЧ лихорадочно принялся думать: где он облажался? Вспоминать, кто и как ему кивнул в кулуарах, не снисходительно ли, не было ли в этом кивке насмешки, где его посадили на банкете, кто как поздоровался, насколько крепким было рукопожатие, не пренебрежителен ли тон. Не новые ли веяния? А может… Свят-свят-свят!
Что касается первых лиц, которые, как мы знаем, не имели к этому никакого отношения, то, узнав о скандале, они испытали досаду. Надо же, какой дурак, подставился. И подумали, что это весьма кстати. Надо устроить показательную порку, чтобы на патриотизм, как на голую жопу, исполосованную ремнем, долго еще никто не мог ровно сесть. Чтобы при этом слове становилось неуютно. Кто там у нас не патриот? Замки строит, вместо того чтобы избу срубить по-сибирски? В гольф играет! Когда всем известно, что национальный русский вид спорта – бадминтон! Еще и со следственными органами не может договориться! Какого черта жена чиновника оказалась там, где кого-то убили? Да она должна дома сидеть, не высовываться! А она, вишь, в ректоры намылилась! Все им мало! Хапают и хапают!
…Когда мы в следующий раз встретились с Антошей, я его едва узнала. Он был одет в строгий костюм и застегнут на все пуговицы. Лишь во время ужина позволил себе распахнуть пиджак и слегка ослабить узел галстука. Прическа его по-прежнему была безупречной, но уже другой. Я не знаю, как объяснить, чем одна хорошая стрижка отличается от другой и почему одна выдает свободу нравов, а другая указывает на то, что человек исполняет свой долг. Антоша и раньше укладывал волосы при помощи геля, потому что они у него похожи на торчащие из распоротого матраса пружины. Но теперь передо мной сидел маленький чиновничек. Очень деятельный, рвущийся к власти, к славе. И волосы у него лежали, как надо, так же как из его уст текли полноводной рекой исключительно правильные слова. Даже выражение лица у Антоши изменилось. Оно стало значительным. Будто он знал что-то, чего не знают простые смертные. Так обычно ведут себя посвященные. Те, кто владеет информацией. И кто знает, сколько эта информация стоит.
«Я вам не какая-нибудь попса», – говорил он всем своим видом.
– Водочки выпьешь? – с улыбкой спросила я.
– Надо вести здоровый образ жизни, – наставительно произнес Антон Львович. – Серьезным делом занимаемся.
– Я вижу, ты пошел в гору.
– Да, меня пригласили на федеральный канал, – важно сообщил он и поправил галстук. – Я думаю дорасти до часовой программы, в прайм-тайм.
– Программа о политике?
– О ней, – небрежно сказал он, но выражение лица стало таким важным, будто он ожидал в студии первых лиц государства, не меньше. Этот щенок мечтает о славе Лари Кинга! Младенец эфира, которого я когда-то кормила с руки и который не прочь был со мной переспать. А теперь он даже водочку пить перестал. И смотрит на меня со снисходительной усмешкой: – Да, я помню, Гера, чем тебе обязан. Тот сюжет… Я, признаться, не сразу его оценил. А это оказалась бомба. Чем я могу?..
– Мне пока ничего не нужно, Антон. Но я надеюсь на твою память. Еще сочтемся.
– За мной долг. Я отдам его по первому звонку, – сказал он таким тоном, что я поняла: отдаст.
Я смогла изменить его жизнь. Помочь его мечтам осуществиться, и все это сделала в своих же собственных интересах. Важно собрать все пальцы воедино и заставить их сжаться в кулак. А потом этим кулаком ударить. Что я и сделала.
Но все это было потом…
Сейчас же блестящая карьера Антоши только начиналась, его репортаж я смотрела уже в аэропорту. Львенок рвался меня провожать, но я не пустила.
– Поеду на такси.
– И я! И я поеду! – прыгал он, как мячик, по прихожей, вырывая у меня из рук чемодан.
– Это всего на три дня.
– Почему я не могу поехать с тобой? – скулил он.
– Потому что ты мне нужен здесь. Я жду от Саши сюрприз, – я невольно проговорилась, но он не придал этому значения. – И еще… – Я замялась. – У меня может слететь роуминг. Так уже бывало. Это значит, что ты услышишь в трубке: «Абонент временно не доступен…» Или тарабарщину на иностранном языке, которую ты вряд ли поймешь, она будет означать, что я временно не могу тебе ответить.
– Как это? Нет, ты мне врешь! Так не бывает!
– Бывает, милый, – я крепко поцеловала его в губы. – Крепись.
Вместо ответа он вцепился в мой чемодан. Внизу меня ждало такси, а Саша наверняка ехал в аэропорт. Его тоже никто не провожал. Я уже хотела все бросить. Разжать руку и упасть Славе на шею. И гори оно все…
Но мне этим же вечером телефон оборвут. И лучше, если я в это время буду в воздухе или в другой стране, вне зоны доступа, и по объективным причинам не сумею ответить.
– Спаси меня, – попросила я, и он разжал руку.
– Хорошо. Я сделаю все что могу.
– Через три дня я выйду на связь. Продержись, пожалуйста. Что бы ни случилось: держись.
– Я люблю тебя, – сказал он печально, перед тем как закрылась дверь.
Через пять минут я сидела в машине и немного грустила. Если бы я его и в самом деле любила, я должна бы остаться. И я искренне жалела, что костер догорел и я принимаю за пламя отблески осеннего заката, и только. Мне было так грустно, что хотелось плакать. Но через пару часов я окончательно вытерла слезы и смотрела сюжет на канале, пока еще не федеральном, где зажигал Антоша, пока еще начинающий политический обозреватель, очаровательный, слегка взволнованный Антоша, не Антон Львович. Я с удивлением отметила, что его любит камера, с таким удовольствием она заглядывала в Антошины глаза, похожие на перезрелые ягоды черешни, и, казалось, переживала за каждое сказанное им слово. Зритель мгновенно проникся к моему бывшему ученику симпатией, что и обусловило его стремительный взлет. А рядом со мной сидел Саша и тоже смотрел.
