– Я этим занимаюсь всю жизнь.
– Ты гоняешься за жуликами, а я – за ушедшим временем. Я опоздал к разделу телевизионного пирога – сказочной машины для промывания мозгов.
– Как телезритель я бы ее назвал машиной для засерания мозгов…
– Одно и то же… Я его зову «ящик Пандоры для идиотов». Вообще-то я и раньше догадывался о возможностях телевидения. Да только слаб в коленках был тогда. А теперь мне придется воевать не против какого-то одного канала, а против всех сразу… Как нам с тобой Суворов наказывал бить врага?
– Мне он, слава Богу, ничего не наказывал, и без него хватает наказчиков, – отмахнулся я. – А тебе, наверное, наказывал их как-нибудь деньгами отметелить…
– Не опошляй святое! Деньгами! У моих конкурентов денег за компанию побольше, чем у меня. Будем их душить умением…
Охранник отворил перед нами дверь с массивной бронзовой табличкой «Правление» – огромный, поднебесно высокий ампирный зал заседаний, отделанный темно-золотым багетом, ляпис-лазурью, зеленоватым мрамором.
Нет, что ни говори, а субординация у них не хуже, чем у строевиков, – при появлении Серебровского все присутствующие встали и смирно дожидались, пока он займет свое место во главе бесконечного овала стола.
– Прошу садиться! – Серебровский взглянул на часы: – Приступаем, господа… – Повернувшись к молодому, хлыщевато-американского вида человеку, Сашка ткнул в его сторону указующий перст: – Петр Петрович, прошу помнить, что на доклад в правительстве мне отпущено семь минут. Должны уложиться – полно, ясно, убедительно. Никакой лирики!
Петр Петрович мгновенно поднялся, сделал знак технику, сидящему в стороне с переносным пультом управления. И сразу же на большом электронном экране вспыхнуло изображение карты России с пульсирующими на ней точками-огоньками.
– На карте изображена система базирования российских межконтинентальных ракет СС-20, – пояснял Петр Петрович. – Согласно обязательствам нашей страны по договору ОСВ-2, ядерные боеголовки с них должны быть демонтированы, а сами ракеты уничтожены…
На карте огоньки одновременно вспыхнули и протяжно замигали маленькими взрывами.
– …Общее количество ракет превышает тысячу боевых единиц, – пугал нас Петр Петрович. – Стоимость уничтожения одной ракеты составляет около одного миллиона долларов США. Этих денег в бюджете нет и не предвидится.
Взрывы на карте исчезли – огоньки стали гореть ровным светом.
– …Компания «РОСС и Я» разработала проект федерального масштаба, обеспеченный научно-технически, финансово и организационно. Реализация этого проекта позволит России не только избежать невыносимых для нашей экономики миллиардных затрат, но и выдвинуть страну на самые передовые рубежи мировой технологии, политики и финансовых прибылей. – Петр Петрович сделал технику знак, и на экране возникла схема – земной шар, окруженный густой сетью вращающихся по концентрическим орбитам спутников.
– Нами достигнута договоренность с господином Биллом Хейнсом, главой крупнейшей в мире компьютерной компании «Макрокомп глобал электроникс», о создании совместной глобальной информационной сети.
На экране всплыла знакомая всем эмблема «Макрокомпа», крупная фотография Билла Хейнса, справка об экономических показателях этой мировой компании.
– Тысяча российских баллистических ракет, с которых будут демонтированы боеголовки и установлены спутники-трансляторы «Макрокомп глобал», вынесут на околоземную орбиту небывалую в человеческой истории международную коммуникационную сеть…
– Ты понимаешь, что это такое? – тихо спросил Серебровский у меня.
– Картина впечатляет, – пробормотал я. – Демон, фраер, хвастался, что он, мол, вольный сын эфира. А ты собираешься стать паханом эфира…
Эксперт Петр Петрович ликовал-заливался:
– Сметная стоимость проекта составляет около девяти миллиардов долларов и будет солидарно проинвестирована нашей компанией и «Макрокомп глобал».
Серебровский наклонился ко мне, шепнул:
– Не обижайся, Верный Конь. Становиться генералом глупо…
– Наверное, – пожал я плечами. – Если генерал – просто ряженый в лампасах…
– Да! – жестко вымолвил он. – Разница между ливрейным швейцаром в «Трамп Плазе» и нашим Кузьмичом – только количественная. Один принимает мое пальто, а другой – мои указания.
– Жуть! Лишаешь последних карьерных стимулов…
– Это не стимул! – проронил Хитрый Пес. – Мне Сафонов показал распечатку – только к последнему празднику президент пожаловал сорок семь званий генералов милиции. Тебе это надо? Быть сорок восьмым? Или сто сорок восьмым? Стимул – быть первым. Уже второй не получает ничего. Чем бы ты ни занимался – быть надо первым…
Кот Бойко:
МЕЧ НА БОКУ СЛЕВА
Летом напиваться днем нельзя. День – долгий, и пьянка становится изнурительно-бесконечной, как это масляно-желтое незаходящее вечернее солнце. Зимой выпил, потом повторил, снова добавил, еще закрепил – глядь, и сам ты плавно затухаешь вместе с меркнущим днем. А летом – жуткое дело! Светло еще, жизнь полным ходом идет, все только намыливаются на застольные подвиги, а ты уже домой вяло подплываешь с бултыхающимся в трюме литром жесткой выпивки.
В сон клонит, дремота качает меня на заднем сиденье карабасовского старого ржавого японского вездехода. А сам Карабас, совсем уже бусой, ватный, складной, сидит впереди рядом с молодым парнем-водителем, рассуждает о жизни. В зеркале заднего вида я рассматривал себя одним глазом, второй приоткрыть нет сил. Ксана, подруга Карабаса, перед отъездом снова напялила на меня парик, расчесала длинные блондинистые пряди – прямо не человек обычный, а певец Игорь Николаев какой-то. Темные очки на носу, рубаха до пупа расстегнута, а сам вцепился руками, как клешнями, врос суставами в небольшой коричнево-кожаный чемодан. О дорогой мой!
– Нет, Кот, я город не люблю, – настырно гундел Карабас. – Меня в город калачом не заманишь. Боязно тут у вас… Вот недавно шел я от приятеля. Отдохнули мы с ним, конечно, крепко… Ищу я, значит, свою машину – забыл, где я ее поставил.
У Карабаса и машина не как у всех людей – руль справа для японского левостороннего движения.
– А тут навстречу двое, в прах пьяные, орут как оглашенные – всех бить будем! Я спрашиваю – и меня? А они – тебя, толстуна лохматого, особенно! Тут я, конечно, с перепуга как в торец одному шмякнул – рухнул он костью в асфальт, думаю – беда, забил! Нет, шевелится, и второй уже возникает. Ну, наковырял я им ряшки на память – и домой поскорей, от греха подальше…
Мне стало смешно – я представил себе, как громадный Карабас, похожий в пустынном ночном городе на сбежавшего из зоопарка носорога, сиротливо рыщется по темным улицам в поисках забытой где-то машины.
– Не боишься пьяный за рулем ездить? – спросил я нравоучительски.
– А я пьяный не езжу, – уверил Карабас. – Сажусь за руль, смотрю вперед – если край капота вижу, значит, порядок. Можно двигать. А если край не различаю, то все, конец, туши свет…
– Слава Богу, что машину разыскал.
– А как же! Мне без моей лохматки – жизнь невпротык…
– Слушай, Карабас, ты ведь все знаешь – почему у японцев левое движение? Неудобно ведь!
– О великая мудрость старых традиций! – обрадовался старый болтун. – Два века назад без малого император Мэйдзи предписал: ходить слева, чтобы на узких дорогах самураи не цеплялись друг за друга мечами и не дрались на дуэлях из-за этой глупости, окаянные. Ходить-то можешь как хочешь, без разницы, а оружие надобно всегда иметь слева – в руку должно ложиться удобно… Усек?
– Это ты к чему? – спросил я.
– К тому, что коли уж ты со своим Чрезвычайным и Полномочным Другом не разъехался, пусть рука будет наготове…
Я прижал к себе свой чемодан крепче.
– Карабас, знаешь, в чем наша беда?
– Валяй…
– Нам с тобой давно пора на завалинку, языком чесать, кости греть старые, а мы все в драку норовим.
– Вот придурок! Это наше счастье, а не беда!
Я ухмыльнулся довольно – может быть, он прав?
– Приехали, Карабас! Зарули во двор.
Машина притормозила у дальнего конца дома – против двери рядом с камерой мусоросборника. Я открыл дверцу:
– Спасибо, старче…
– Перестань! Жду звонка. Как только – так сразу…
Александр Серебровский:
КАПИЩЕ
Я вошел в диллинговый зал, и все, что так тревожило меня, волновало и заботило с самого утра, – ушло. Нет, не перестало существовать, конечно, не обесценилось и не стало малозначительным. Просто в этом денежном космосе начинали работать другие законы бытия, совсем иные понятия о времени, пространстве и о тебе самом – вершителе мира и его ничтожной пылинке.
Здесь, на торцевой стене вокзального размера зала, размещены пять огромных часовых циферблатов с надписями: «Токио», «Москва», «Лондон», «Нью-Йорк», «Лос-Анджелес» – символом пугающего предупреждения о том, что деньги не спят никогда. Десятки брокеров – аккуратных, шустрых молодых людей с лунатически отрешенными лицами, – оседлав все мыслимые коммуникационные системы, ведут по компьютерам и телефонам ни на миг не затихающую битву за деньги.
