Арина медленно бродила по дому из комнаты в комнату, по лестнице вверх, потом вниз. Выдохлась через час, забралась в ванну с горячей водой, обильно сдобренной ароматической солью. Лежала долго, пока засыпать не начала. С трудом выкарабкалась, вытерлась кое-как и еле втиснула себя в спортивный костюм. Эластичная ткань не хотела налезать на влажное тело. Высушила волосы феном, расчесалась тщательно, заправив прядки за уши. Глянула на себя в зеркало. Осталась довольна. О давешнем потрясении свидетельствовала лишь смертельная бледность да лихорадочно сверкающие глаза. Плакать она не стала, решив оставить это удовольствие на ночь. Если Перцев обнаружит, что она ревела, он не уйдет без объяснений. А если она начнет ему все объяснять, то он может найти для себя массу оправданий. И она, что самое прискорбное, может в них поверить! Ведь желание сохранить хрупкое миниатюрное счастье все еще жило в ней, все еще билось тоненькой жилкой на виске…
Ровно через неделю после этого Арина вновь сидела в приемной перед кабинетом Сячинова и ждала, когда тот освободится. Сячинов проводил совещание.
– Какое совещание, Ариша?! – округляла глаза секретарша Валечка, потчуя ее домашними ватрушками с чаем. – Разнос это! Скорее крах! Полный и бесповоротный крах!
– Крах чего?
Арина доедала уже вторую ватрушку, а съела бы и еще. Только здесь к ней вдруг вернулся аппетит. Впервые за неделю она смогла чего-то пожевать и выпить чаю с удовольствием. Она даже улыбнулась пару раз Валечкиным ахам по поводу участи несчастного Сергея Ивановича, оставленного молодой женой и не принятого старой.
– Но нельзя же так, Ариша, с человеком! – сокрушалась Валечка и без конца смотрелась в зеркальце, закрепленное перед монитором. – Он же переживает! Ладно молодая стерва, этой простительно. Но бывшая-то, бывшая… Ты кушай, кушай, Ариш!
И она, подбадриваемая секретаршей Сячинова, уплетала ватрушки, хлебала чай.
Она не ела ничего после того, как Перцев ушел из ее дома, громко саданув сначала входной дверью, потом воротами.
– Это у них семейное, – горько прошептала она себе и впала в недельное забытье.
Очнулась через несколько дней, когда к ней снова явился Митин. Да не один, а на пару с женой. Прошли в кухню, сначала стеснительно толкаясь у порога, не зная, что делать с обувью. Арина махнула рукой, велев им не разуваться. Они сели напротив, помолчали, а потом он, толкнув жену локтем, приказал:
– Говори!
– Аришенька, был у нашей Аллочки ухажер-то, был, – покаялась мама Вера со слезами.
– Я догадывалась, – кивнула она. – И кто он?
– А вот этого я не знаю! – воскликнула Вера с горечью, муж снова ее толкнул, и она огрызнулась: – Хоть весь бок мне проширяй, не знаю! Не видела я его никогда. Она как говорила с ним по телефону…
– По мобильному или городскому? – тут же уточнила Арина, немного пробуждаясь от забытья.
– По маленькому, по мобильному, – кивнул Митин. – Она с ним шепталась всегда, мать рассказывает. В комнате запрется и шепчется.
– Какие-нибудь эмоции выражала ваша дочь при этом?
Арина наморщила лоб. Если Алла говорила подолгу с мобильного с кем-то, то с кем именно, уже должны были пробить. Почему тогда до сих пор нет никакой информации об этом человеке? И мог ли это быть Ветров, мог он звонить из тюрьмы? Мог, самой себе ответила Арина. Сейчас в тюрьме достать мобильный с безлимитным тарифом не проблема.
– В каком смысле эмоции? – озадачился Василий Николаевич.
– Ну… Радовалась. Печалилась. Смеялась. Плакала? Что-то же было?
– Было! – подскочила с места мама Вера. – Прямо за неделю до своей кончины она плакала. Я когда услыхала через дверь-то, не поверила. Сначала она как-то так воскликнула: ну при чем тут это, зачем тебе это, это опасно?! А потом вдруг расплакалась.
– Значило ли это, что она поссорилась со своим знакомым, назовем его так?
И сама тут же прокрутила слова Аллы в голове еще раз.
Что же, они вполне подходили по смысловому значению под Ветрова, под его побег из тюрьмы. Алла могла сильно расстроиться из-за его решения восстановить справедливость, потому что понимала, это конец их надеждам на будущее. Если даже Ветрова оправдают за убийство четырех человек, его все равно посадят за побег.
– Значило, наверное. Потому что она потом несколько дней ходила сама не своя, – кивнула Вера. – Потом немного забылось, и тут снова этот звонок. Следователь-то сказал, что установили, откуда звонили-то. С таксофона нашего. А кто, чего, никто не видал.
– Понятно…
Ее взгляд вдруг упал на потухшие неделю назад поленья в камине, вспомнился тот вечер, когда она их поджигала, и сделалось так горько, что она еле сдержалась, чтобы не разреветься при посторонних. Больше всего в уходе Перцева ее ранило не его пакостничество, а его нежелание объяснить хоть что-то.
Она задала ему всего лишь два вопроса. Первый: говорил он или нет Инке про окурки возле ее забора? Второй: он покупал цветы в тот день, когда увидал их с Ванькой в ресторане, или нет?
А, нет, она еще его спросила про то, что бы сделал он, случись им с Ванькой помириться?
Ни на один из ее вопросов он не ответил. Побледнел так, что на высоких скулах проступила синева. Глянул на нее остекленевшими глазами и сказал, еле сдерживая ярость:
– Я все понял. И я ухожу! Раз ты такая дура, мне тут не место!
Снова дура, снова одна, снова без объяснений. История повторялась. И с этим ей придется жить. Сначала вообще ничего не выходило, в смысле – жить. Потом вот пришли Митины.
– Вы его никогда не видели, жениха этого? – встряхнулась она, с трудом оторвав взгляд от камина.
– Нет, не видели. Вечерами она сидела дома.
– Точно?
– Точно.
Опять все сходилось. Ветров был в тюрьме, куда ей было бегать на свидания?
– А имя… Имя его вам хотя бы известно?
– Да, Василием называла кого-то, – нацепила последнее звено на цепочку ее размышлений мама Вера. – Это я слышала пару раз. Это точно…
Потом Арина пару дней пролежала в кровати, просадил сквозняк в собственном коридоре. Снова разболталась балконная дверь, как ее ни пытался отремонтировать Перцев. И ее снова начало распахивать любым дуновением ветра. Однажды распахнуло в тот момент, когда она вышла распаренной из ванной, и простуда тут же прицепилась, с насморком, температурой, головной болью.
Чуть оклемалась, тут же позвонила Сячинову. Тот не то чтобы сильно обрадовался ее звонку, но приехать и поговорить предложил.
И вот она в приемной, лопает сдобные ватрушки, запивает горячим сладким чаем, слушает Валечкин треп и изо всех сил надеется, что судьба ее сегодня избавит от встреч с ее бывшими мужчинами. Хотя Перцев вряд ли мог считаться бывшим, поскольку в настоящих проходил чуть меньше суток.
– Ты не представляешь, Ариша, что тут у нас вообще происходит! – зашептала еще более трагично Валечка и снова зыркнула на себя в зеркальце. – Сячинов ходит с каменным лицом, серый весь. Ванька пару дней на работу вообще не ходил, потом явился с замазанным синяком.
– Да? Это когда же случилось все?
И сама подумала: кто же поставил ему синяк, благоверная или бывший муж этой благоверной?
– Да на неделе! – вспомнила Валечка, загнув три пальчика. – Да, точно. В среду Ванька пришел с синяком. А Перцев…
И тут тот собственной персоной вваливается в приемную.
– Что Перцев? – спросил он с глумливой ухмылкой у секретарши, старательно обходя Арину взглядом, даже как на пустое место на нее не посмотрел. Вообще не посмотрел. – Упоминаешь мое имя всуе, Валечка?
– Да уж… – Валя кисло улыбнулась, покосилась на Арину, та сидела, смиренно опустив голову, и внимательно рассматривала натянувшуюся на коленках юбку. – Тебя упомянешь, пожалуй!
– А что так? – продолжил глумиться Перцев и даже пощекотал для чего-то Валечку за ухом. – Чего-то боишься?
– Ничего я не боюсь. – Она, сморщив недовольно полное личико, отодвинулась от шутника подальше. – Это тебе надо бояться.
– Мне? И кого же? – ненатурально удивился Сашка и присел к Валечке на край стола, при этом его левый ботинок завис в воздухе на уровне подбородка Арины, что его, казалось, совершенно не смущало. А ботинок-то пыльный, пыльный.
– Самого!!! – зловеще прошептала Валечка и принялась спихивать Перцева со стола длинной пластиковой линейкой. – Гневался на тебя с утра! На совещании почему не был?
– Совещания эти каждый день, сегодня не был, завтра успею, – беззаботно заявил Сашка, кивком указал на дверь. – Давно сидят?
– Да уж скоро закончат. Он Арине назначил, время икс приближается. А он людей не любит заставлять ждать.
– Да уж…
И вдруг ботинок, который покачивался в опасной близости от ее лица, опустился на пол, потом двинулся в сторону Арины, следом, соответственно, второй. И через мгновение Перцев уселся с ней рядом, больно двинув локтем в бок. Могло ли это означать приветствие либо ей приказано было подвинуться, Арина не знала, но от боли поморщилась. У нее вообще после простуды и вынужденной недельной голодовки болело все тело. Ныли коленки, локти, плечи, тянуло спину. Несколько раз вчерашним промозглым вечером намеревалась разжечь камин, чтобы как следует прогреться, но всякий раз останавливалась.
