— Мы закончили комплексную проверку второго круга доступа. Отработаны сорок восемь непосредственных носителей секретной информации, пятьсот пятьдесят девять близких контактов и триста дискретных контактов, выбранных по случайному алгоритму. Отработана вся сопутствующая техзона, коммуникации доступа «Б» и «В». Если коротко, товарищ генерал, мы ничего не нашли.
По лицу Никонова ничего нельзя было прочесть. Возможно, он даже не слушал. Генерал взял папку, раскрыл. Еще раз посмотрел на Евсеева. Стоящий перед ним майор и в самом деле не излучал волны радости, уверенности и чего-то там еще… Причина, видимо, крылась в этой папке.
— Так, — сказал генерал Никонов. — А теперь подробнее.
Секретная информация («синька» на языке профессионалов) — обитатель инфосферы. Она рождается и живет согласно ее законам точно так же, как живые существа рождаются и живут согласно законам биосферы. Информацию можно представить в виде зернышка, ростка, дерева. Она тоже проходит несколько этапов эволюции: ситуация — идея — обсуждение — разработка — документ под грифом «совершенно секретно» (либо некое техническое устройство) как высшая стадия развития. Число людей, имеющих доступ к «синьке» на каждом из этих этапов, строго фиксировано. Каждый носитель известен. Так считается. И в девяносто девяти процентах случаев именно так оно и есть.
Но утечки все равно происходят. Это жизнь, это практика, так бывает.
Утечку необходимо обнаружить и устранить. Первоочередная мера — технический мониторинг «среды обитания» информации. Идет поиск «жучков», сканеров, других сравнительно нехитрых устройств несанкционированного доступа. Затем наступает очередь персонального мониторинга. Отрабатывается каждый причастный — от низшего звена к высшему. Родственники, знакомые, любовницы и любовники. Занятие долгое, нудное, деликатное. И очень неблагодарное.
Чаще всего бывает достаточно пройти эти два круга. «Синька капает» либо там, либо там. Либо — и там, и там.
Если результата все равно нет, дело плохо. Но работа продолжается. У контрразведки имеется на такой случай сплошная проверка, так называемый «сплошняк», когда препарируется каждый отрезок времени существования секретной информации. Дни, часы, минуты, сразу по нескольким параметрам: люди — пространство — техническое окружение. «Дерево» информации распиливается на тонкие срезы и изучается под микроскопом. Не только ствол, но и корни, и каждая тоненькая веточка. И даже каждый листочек. Особенность «сплошняка» в том, что на этом этапе не существует диких, глупых и невероятных версий. Отрабатываются любые. Технические возможности врага априори считаются неограниченными. Встроенная в дужку очков видеокамера с накопителем. Записывающее устройство, закамуфлированное под таблетку аспирина. Распыленный в кабинете наркотик с амнезирующими свойствами.
Отработанные под всевозможными углами версии либо становятся рабочими версиями, либо идут в «отвал».
Формулы отработки имеют устрашающий вид и чем-то напоминают нелинейное дифференциальное уравнение четвертого порядка. В самом деле, учитывать приходится множество разных факторов, между которыми существуют сложные и не всегда явные связи.
На одного носителя информации в среднем приходится по 9,4 человека, с которыми он имеет постоянный контакт (родственники, сослуживцы, близкие друзья), и по двадцать два человека, с которыми он встречается время от времени, может, даже раз в пять лет. Но это в среднем. Кто-то живет с мамой, а то и один, в гости не ходит, контактирует только с коллегами по работе, а кто-то имеет по три-четыре любовницы, «зажигает» в ночных клубах…
И есть стремящееся к бесконечности число случайных прохожих, попутчиков в троллейбусе, поезде и так далее. Чтобы «слить синьку», достаточно одной-единственной встречи. Просто пройти рядом. Постоять за соседними писсуарами в общественном туалете. Такие встречи называются «моменталками».
Уж проще, кажется, головой об стену…
Но это привычная работа для контрразведчиков.
Зона предполагаемой утечки сужается с каждым решенным уравнением, с каждой отбракованной версией.
Сужается.
В конце концов не остается ничего. Ноль. Пустота в кулаке.
А «синька капает» по-прежнему.
— …Таким образом, обычный метод исключения указывает на то, что утечки могут происходить на единственном неотработанном участке поля нашего поиска. Это — закрытые коммуникации доступа высшей секретности «А», каналы правительственной связи… — Евсеев поднял глаза на Никонова и закончил доклад: — Поэтому прошу согласовать с руководством Федеральной службы охраны и Службы правительственной связи вопрос допуска сотрудников нашего отдела к коммутационным станциям и коллекторам, а также к личным делам работников ФСПС, и… — Он сделал паузу. — Нам может понадобиться список абонентов правительственной связи и ежедневные карты соединений.
Никонов слушал не перебивая. Когда Евсеев замолчал, он пошевелился, встал. Подошел к окну, откинул верхнюю фрамугу и остался стоять, подставив лицо прохладе. Евсееву и самому вдруг показалось, что в кабинете стало как-то душно.
— Может, тебе еще расшифровки телефонных переговоров членов кабинета министров предоставить? — сухо поинтересовался генерал. — Их личную переписку?
В голосе не осталось и следа былой неофициальной грубоватости. Точнее, грубоватость осталась — но другая, сухая, раздраженная, даже брезгливая, словно он говорил с надоедливым просителем.
Евсеев ничего не ответил. Что тут можно ответить? Он стоял, вздернув кверху подбородок, и ждал.
Никонов смотрел в окно.
— Значит, правительственная связь… — проговорил он некоторое время спустя. — Святая святых государства. Высший уровень конфиденциальности и доверия. Одиннадцать тысяч высокопоставленных пользователей… — Он оглянулся на Евсеева.
— Я знаю, товарищ генерал, — сказал майор.
Никонов опять отвернулся.
— Особая каста, Евсеев. О-ох, особая, — протянул он сквозь зубы. — Если ты ошибся, они тебя с потрохами съедят. Да я сам первый тебя сожру. Это пощечина всей контрразведке…
— Я все понимаю, — сказал Евсеев. — Дело в том, товарищ генерал, что несколько лет назад в одном из коллекторов правительственной связи в Подмосковье был обнаружен сканирующий прибор…
Никонов нетерпеливо махнул рукой.
— Что я, по-твоему, вчера родился? — прорычал он уже самым настоящим свирепым казарменным рыком. — Думаешь, я здесь сижу и ничего не знаю?! Ты вообще, Евсеев, ты хоть соображаешь, с кем ты разговариваешь? Или думаешь, если мы были в одной комиссии, то тебе все можно? Вообразил себя всемогущим, да?!
Майор вытянулся в струнку и оцепенело уставился в потолок. Это защитная поза всех подчиненных. Поза смирения и самосохранения. Ты мужественно стоишь на месте, не мечешься испуганной тенью по кабинету — и в то же время как бы висишь на невидимой нити, подвешенной к потолку примерно в той точке, куда устремлен твой остановившийся взгляд. Как обезьянка, раскачивающаяся на люстре. А начальство ходит вокруг, цокает когтями, бьет хвостом, как голодный тигр. Но добраться не может. Главное — не опускать глаза, не встречаться с ним взглядом, иначе…
— В общем, так, Евсеев… — Раздраженно топоча, Никонов вернулся к столу, опустился в кресло. Кресло взвизгнуло. — Добро на проверку коммутаторов и кабелей ты получишь, хрен с тобой. Уже на этой неделе. Доступ к личным делам… — Он сжал зубы, постучал ногтем по столу. — Не обещаю. А что касается всего остального — забудь! Просто забудь! Вот так. И — давай… — Он помахал в воздухе рукой, изображая что-то вроде вращающегося пропеллера, буркнул: — Иди, Евсеев, иди. Можешь быть свободен.
Фейсы[3] приехали в обед. Двое, молодые, на «Ладе-Приоре». Представились, предъявили документы, подписанный директором ФСО допуск.
Пряхин спросил:
— А что именно будете проверять?
— Для начала покажите ваш журнал обхода, — сказал тот, что поплотнее.
Пока один внимательно изучал журнал, словно это был свежий «Плейбой», второй прошелся по операторской. Комната четыре на два метра. Стол, стул, телефон. На столе лежали книги. Фейс взял одну, взвесил в руке, посмотрел на обложку — «Люберецкий стрелок. Запрет на охоту».
— Это ваше?
— Да, — сказал Пряхин.
— Любите литературу?
— Люблю как бы…
К чтению он пристрастился уже здесь, на участке контроля № 18. А ничего больше и не оставалось: либо читай, либо сиди и пялься на аппарат контроля спецсвязи, по которому может прийти сигнал о неполадках на вверенном участке или каких-то других проблемах. Радио и телевизор запрещены. За пьянство на рабочем месте — суд. А какие еще варианты?..
Зато Пряхин не принимал запрещенные наркотические средства, не курил, не злоупотреблял спиртным и даже не играл в «Doom» и «Bioshock». По крайней мере — на рабочем месте. Уже за одно это его можно было премировать… По уставу тысяча девятьсот какого-то древнего года операторам запрещалось пользоваться электронными устройствами с импортными комплектующими. Так вот, поэтому Пряхин читал не букридеры, а самые настоящие бумажные книги. С переплетом, форзацем, гарнитурой «Школьная» и прочими прибамбасами. За полтора года службы он одолел двенадцать томов серии «Русский Рэмбо», а теперь уверенно справлялся с «Люберецким стрелком». В наш нечитающий век он был в каком-то смысле аристократом духа.
