— Сложное — это уж точно, — кивнула Вика. — Ты вечно придумываешь сложности там, где их нет. Свобода ей, видите ли, нужна! Хороша свобода, если каждый кретин может разрушить твою карьеру. Свобода как раз в том, чтобы обвести этого кретина вокруг пальца.
— Конечно, абсолютной свободы нет и быть не может, — возразила Марина, — но я предпочитаю хотя бы ее иллюзию. Я сама решаю, согласиться или отказать, хотя при этом, естественно, учитываю последствия. И пусть результат моего выбора не всегда меня устраивает, у меня все же остается ощущение, что это мой выбор.
Вика поняла — спорить бесполезно. Маринка в чем-то покладистая, однако в некоторых вещах ужасно упертая. Тем не менее, в одном вопросе хотелось-таки открыть ей глаза. Теперь стало ясно, почему подруга незамужем, и, честное слово, вдвойне обидно! И Вика сказала:
— Зато в отношении мужчин ты сильно ошибаешься. Я, конечно, не Сосновцева имею в виду, он действительно любит покомандовать, но не все же они такие! Вот мой Сашка… он за всю жизнь никогда… вот клянусь — никогда, ни разу!
— Я верю, — поспешила успокоить ее Марина и задумчиво добавила: — Тебе, конечно, крупно повезло. Тебе вообще в этом смысле везет.
— Ничего себе, везет! Остаться одной с сыном — хорошенькое везение.
— Нет, я имею в виду, что тебя любят на редкость порядочные мужчины, а меня — исключительно какие-то прохиндеи. Тут уж, видимо, ничего не поделаешь — каждый тип женщины нравится определенному типу мужчин. Кстати, хочу признаться, что в отношении твоего Талызина я была совершенно не права. Все свои домыслы беру обратно!
— Какие такие домыслы?
— Ну, что он якобы подозрительный тип и надо его опасаться. Это была моя ошибка.
— Ага, — съехидничала Вика, — то есть в убийстве Преображенского ты его больше не обвиняешь? Поздравляю — претендентом меньше. А разве они не спорили о чем-то после премьеры?
— Спорили, своими глазами видела, но, в конце концов, мы же не убиваем каждого, с кем спорим! Но я имела в виду другое. Он действительно хорошо к тебе относится. Настолько хорошо, что не сделает тебе ничего плохого. Я, видимо, была к нему предубеждена, поскольку чувствовала его антипатию, а сегодня присмотрелась и передумала. Его антипатия ко мне, наверное, вызвана в основном элементарной ревностью к нашим с тобой отношениям, так что ничего плохого в ней нет.
Вика удивилась:
— Ты думаешь, нет ничего плохого, что человек ни за что ни про что плохо к тебе относится?
— Ну, было бы неестественно, если бы все на свете относились ко мне хорошо. В данном случае я лично не в обиде.
— И с чего это ты вдруг прозрела? По-моему, Талызин ничего особенного не делал.
Марина засмеялась:
— Ты, конечно, не заметила, но он так на тебя смотрел, когда ты, словно птичка на защиту гнезда с птенцами, бросилась грудью прикрывать свою Дашеньку! Это была потрясающая сцена — хоть сразу в спектакль. Откровенно говоря, я наслаждалась.
— И чем это ты наслаждалась? — с подозрением осведомилась Вика. — Неужели ты действительно обрадовалась, когда решила, что Даша убила человека? Ты на себя наговариваешь.
Собеседница весело фыркнула:
— Я не знаю, был ли там кто-нибудь, кроме тебя, умудрившийся поверить, будто хрупкая девушка сумела схватить тяжеленный блок и его опрокинуть. Почти сразу стало очевидно, что она врет, и более-менее понятно, почему. По крайней мере, Талызин сориентировался очень быстро, ты уж мне поверь!
— Я тоже поняла, что она нарочно придумывает, чтобы отвести подозрение от Дениса, — похвасталась Вика.
— Да, но, когда ты стала ей подмаргивать, ты ведь еще считала ее убийцей, так? Я боялась, Талызин за твои подмаргивания пришьет тебе попытку ввести следствие в заблуждение или еще что-нибудь подобное, по крайней мере, разозлится, а он совсем наоборот.
— Что значит — наоборот?
— Ему очень понравилось. Я бы даже сказала, он впал от тебя в сентиментальное умиление. Вот уж, в жизни бы не подумала, что ему это свойственно! Это значит, ты проняла его крепко. Я, наверное, совершаю бестактность, но хочу сказать, что вы с ним прекрасно дополняете друг друга.
— Во-первых, — выпалила Вика, — я что-то не замечаю, чтобы он за мной ухаживал. Во-вторых, такого, как Сашка, мне больше не найти, даже слушать про это смешно! А в-третьих, я не собираюсь приводить сыну отчима, тем более, у него сейчас переходный возраст.
— А вот он бы как раз не возражал, — заметила Марина, оглянувшись на дверь.
— Не бойся, он спит, как сурок. Глупости говоришь! Все дети возражают против новых браков родителей.
— Ну, твой Лешка — это вовсе не все, твой Лешка — феномен. Я таких замечательных детей и не встречала никогда! Вот ведь, парадокс! Одни родители целыми днями занимаются воспитанием по научным методикам, а получают инфантильных эгоистов, а ты, казалось бы, вообще ребенка не воспитуешь, а вырастила такого шикарного парня. Заранее завидую его будущей жене. Вот уж, кому повезет, тому повезет!
— Погоди! — прервала Вика, которую интересовала конкретика, а вовсе не абстрактные рассуждения. — Так ты почему решила, что Лешка был бы не против?
— А мы с ним обсуждали эту тему, — безмятежно поведала Марина. — Он считает, ты нуждаешься в сильном мужском плече, поэтому если б для тебя нашелся порядочный мужчина, было бы очень здорово. «Я, конечно, стараюсь, как могу, — добавил он, — но быть как папа не получается». Ну, разве не потрясающий ребенок? Я уж не говорю про то, какой он варит борщ.
— Я действительно совершенно им не занимаюсь, — со вздохом констатировала Вика. — Стыдно, да?
— В этом деле главное — результат, — утешила подруга. — Ладно, вернемся к нашим баранам. То есть к козлу.
— Сосновцеву?
— Вот именно. Короче, если он упрется по поводу моей пьесы, значит, не судьба. Было бы странно, если б ради пьесы ты пожертвовала студией, в которую вложила столько сил.
— Да, — горячо воскликнула Вика, — но не ставить же мне действительно «Ромео и Джульетту»! Позор один! Ну, какой из Дениса Ромео?
— Ну, этакий, несколько заторможенный, — съязвила Марина. — Это будет новая, оригинальная трактовка образа. А, кстати, я и не подозревала, что у Дениса столько амбиций. Казалось, он знает цену своим способностям, и вдруг уцепился за роль Ромео, как репей за собачий хвост!
— Да, я тоже удивилась. Денис вообще меня разочаровал. Другой на его месте после всего, что она для него сделала, на руках бы Дашеньку носил, а он еще и выкаблучивался! Видите ли, как она посмела его заподозрить! А почему бы и не заподозрить — ведь выдавать она его не собиралась!
— Да, но, если предположить, что он действительно виноват, она своим неловким вмешательством скорее ему навредила, а ему это, конечно, не понравилось.
— Виноват?
— Нет, я не уверяю, что это обязательно так, но и отметать это предположение причин никаких нет. В день убийства он поругался с Преображенским, это установленный факт.
— А кто не поругался?
— Ты права, никто. И тем не менее, ссора была. А Денис, как выяснилось, куда самолюбивее и обидчивее, чем мы предполагали. Обозлился да вызвал Преображенского в подсобку, предварительно попортив блок. Кстати, он сам его устанавливал, так что в механизме разобрался. А теперь нервничает и подставляет неповинных людей вроде Галины Николаевны, лишь бы запутать следствие. Даша не зря его заподозрила. Уж она-то знает своего жениха лучше, чем кто бы то ни было другой, и заметила в его поведении нелады. Да и мы обе заметили!
— Но он же посмотрел ей в глаза и поклялся, что не убивал, — напомнила Виктория Павловна.
— Ну и что? — подняла брови вредная Марина.
— Послушай, — спросила Вика, — неужели ты ему не поверила? Если честно.
— Если честно, то поверила. В тот момент он показался мне совершенно искренним. Но я ведь могу и ошибиться! Ну, успокойся, успокойся! Есть кое-кто и поподозрительнее твоего любимого Дениса.
— И кто? — с негодованием осведомилась Виктория Павловна. — Надеюсь, не Дашенька?
— Нет, Дашеньку я после этой истории подозревать не могу. Зато мне покоя не дает Кирилл.
— Кирилл? А он-то чем тебе не угодил? Сидел, слова не проронил.
— Да, сидел тихо, как мышь под метлой. Слишком тихо! Вот подумай сама. Мы поняли, что Евгений Борисович в день премьеры решил вывести из равновесия каждого из нас. Видимо, это требовалось ему для эмоционального настроя. Сперва он задушил Наташиного котенка, о чем она честно рассказала следствию. Потом пригрозил испортить тебе и мне творческую карьеру — и мы тоже без особого принуждения признались в этом Талызину. Еще он грозил уволить Тамару Петровну, что тоже общеизвестно. Дальше — про то, что люди пытались скрыть. Например, жене он пригрозил разводом, Дениса хотел убедить, что женится на Даше, а к самой Даше грязно приставал. Все это не слишком приятно, однако понятно. Эти люди не афишировали своих конфликтов, но, припертые к стенке, не отрицали, а сумели достаточно разумно объяснить, почему якобы не приняли конфликта близко к сердцу. Однако есть два человека, которые повели себя совершенно иначе. Первый из них — мой любимец Сосновцев. Наташа твердо убеждена, что в антракте он ссорился с ее дядей, и, полагаю, права. По крайней мере, факт спора он вынужден был признать, но тут же придумал совершенно неправдоподобную сказку о том, что просто слишком уж горячо восхищался талантом новоиспеченного друга. Детский лепет, правда? Для Преображенского никакое восхищение не было слишком горячим, любую его меру он принял бы со спокойным достоинством.
