– Хунхуз с ними… – раздумчиво протянул Василь. – Хунхуза Спиридон просто так не посылает…
Мимикьянов понял, что просилось к нему в сознание из темных нижних этажей мозга. Лично Хунхуза он никогда до сегодняшнего дня не видел, но оперативные материалы о первом помощнике Спиридона ему на глаза попадались. И даже его фотографию он в ориентировке встречал. Только фотография была сделана в профиль и в недостаточно освещенном помещении. Наверное, поэтому майор его сразу и не узнал.
– Слушай, Ефим, поехали в табор? Поужинаешь со мной! Да и спиридоновцы пока угомоняться… Как? – спросил Штирбу, не отрывая глаз от дороги.
– Да у меня тут дело еще одно есть… – засомневался Ефим.
– Соня сегодня на ужин сармале приготовила, а? – выбросил козырного туза хитрый цыган.
Тут уж майор Мимикьянов устоять не смог.
Сармале – это маленькие, размером с грецкий орех шарики из мясного фарша с луком, белым хлебом и яйцами. Сначала их обжаривают в большом количестве жира на сковородке, затем тушат в белом вине под слоем капусты и томатов и, наконец, доводят до появления румяной хрустящей корочки в горячей духовке. Сармале хозяйки подают на стол не часто. Его только готовят три дня. По дню на каждую кулинарную операцию. И когда мясные шарики на столе, у мужской половины семьи – праздник.
– Ну, если только ненадолго… – смалодушничал майор.
– А, то-то! – заулыбался знающий жизнь цыган.
– Так, вы ж, ромалэ, такой народ, и больного при смерти сплясать уговорите! – досадуя на свою слабость сказал Ефим.
– И чем плохо? Если не выживет, так хоть помрет веселым, а? – довольный похвалой засмеялся Штирбу.
Когда они подъезжали к повороту, за которым находился отрезок дороги, ведущий в старые железнодорожные мастерские, то увидели, что оттуда выезжает темный джип с тонированными стеклами. Выбравшись на шоссе, он быстро покатился в противоположную от них сторону.
Ефим машину узнал.
– Похоже, директор ликероводки к тебе заезжал. – сказал Ефим. – Да, чего-то не дождался…
– Да, Карабановская машина… – удивленно качнул головой барон. – Чего это он? Давеча ведь все решили, обо всем договорились… Никто ни на кого не обижается… – бормотал он, подъезжая к высоким воротам бывших железнодорожных мастерских.
Ефиму послышалась в его голосе хорошо спрятанная тревога.
Ужин у Василя Штирбу был накрыт на внутренней галерее, идущей вдоль дверей выходящих на нее жилых помещений.
Заходящее солнце било сквозь окна, идущие под потолком на противоположной стене кирпичного ангара, и на галерее было светло, как в полдень на лесной поляне.
Всего за столом сидело человек двадцать.
Место во главе стола ожидало хозяина. Это было массивное кресло с высокой спинкой, какие стоят в судебных залах. Слева от него сидела синеглазая цыганка Соня.
Увидев, что вместе с мужем на галерею поднимается гость, Соня, что-то скомандовала сидящим за столом. Они быстро передвинулись, освобождая для гостя почетное место по правую сторону от хозяина. Откуда-то, будто сам собой, прибежал, постукивая по металлическому полу козлиными копытцами, стул. Пока стул успокаивался, прилетела на пеструю скатерть большая тарелка с румяными мясными шариками и глянцебокими тушеными помидорами.
Сидящие за столом к еде не прикасались. Ждали.
Цыганский барон встал в торце стола, поднял стакан с красным вином и сказал:
– День прошел! Слава богу, потрудились неплохо! Теперь покушаем хорошо!
После этих слов стол сразу ожил, забубнил мужскими и зазвенел женскими голосами.
Ефим глотнул пахнущее южной степью вино, положил в рот хрустящий сверху, нежный и сочный внутри шарик сармале, и не пожалел, что заехал в цыганское хозяйство.
– Соня, мы когда ехали, вроде машину Карабанова встретили… – поставив стакан с вином, обратился к супруге Василь. – Он это был?
– Он. – кивнула Соня.
– С кем говорил? – вопросительно вздернул черные брови хозяин.
– Со мной. – потупилась хозяйка.
– А чего ему надо было? – нахмурился Штирбу. – За кальвадос опять грозился? Я ж ему объяснил, что мы в этом деле ему не мешаем!
Соня молчала.
– Почему ж не мешаете? Конкуренция ведь получается. – поинтересовался Мимикьянов.
– Да, какая там конкуренция! Карабанов нам не конкурент! Наш кальвадос только в рестораны идет! Мы наш напиток в сельских магазинах и не продаем! Какие же мы конкуренты? У нас потребитель разный! Тот, кто в рестораны ходит наш кальвадос пить, Колосовскую водку и в рот не возьмет! У нас одна бутылка больше стоит, чем у него целый ящик «Колосовской»! Это ж настоящий иностранный напиток! Вот ты, Ефим, французский кальвадос когда-нибудь пил?
– Как-то было. – припомнил майор.
– И что? Разве мой хуже?
– Честно сказать? – спросил Ефим.
– Честно. – насторожился Штирбу.
– Твой лучше! – искренне ответил Ефим.
– Вот то-то! – обрадовался Василь. – Какой же Карабанов нам со своей водкой конкурент?
– Да он не про кальвадос говорил. – осторожно вклинилась в разговор Соня.
– А чего тогда? – посерьезнел глазами Василь.
Соня замялась, едва заметно, скосив глаза в сторону майора.
– Говори. Можно. – разрешил барон.
– Порчу просил навести… – опустив синие глаза, тихо произнесла Соня.
– Порчу? – удивленно переспросил барон.
– Да. – кивнула Соня. – Порчу. На одного человека.
– И ты что? – спросил Василь.
– Как что? – пожала плечами Соня. – Сказала, что ромалэ давно такими делами не занимаются…
– Ну, правильно! – одобрил Штирбу.
Маленькие шарики сармале быстро исчезли с тарелок.
– А сейчас будут папанаши! – многозначительно произнесла Соня.
Майор пожалел, что съел все десять мясных шариков, которые лежали у него на тарелке, и внутри у него оставалось не так уж много места. Устоять перед папанаши было еще труднее, чем перед сармале.
Папанаши – представляли собой особые южные творожники.
Творог тщательно растирался с маслом, затем туда добавлялись свежие яйца, сахар и мука, а потом, главное – молотая кожура лимона. Из этой нежной массы формовались толстенькие лепешки, которые обжаривались в растопленном сливочном масле.
На румяные папанаши накладывали снежным холмиком сметану и подавали на стол.
Получалось не блюдо, а земное утешение.
Пожилая цыганка, повязанная по-пиратски красным платком, поставила перед Ефимом большую плоскую тарелку с пахнущими лимоном творожными лепешками. Соня довольно заулыбалась, а по столу прокатилась новая волна оживления.
Папанаши были выше всяких похвал. Но наслаждаться ими майору мешал один не прозвечавший в застольном разговоре вопрос. И он решил его задать, несмотря на его явную нетактичность.
– Слушай, Соня, а на кого Карабанов порчу просил навести? – стараясь, чтобы его голос звучал как можно безразличней, спросил он.
Но цыганка отвечать не стала.
– Да, что об этом и говорить… – опустила она глаза на белую скатерть…
– А все-таки! Интересно. – не отставал майор.
Цыганка молчала.
Мимикьянов к творожным лепешкам не возвращался, ожидающе смотрел на женщину.
Молчание между ними становилось неловким.
– Скажи. – разрядил неловкую паузу барон.
– На Чечулина Виктора Михайловича. – нехотя произнесла Соня.
«Вот так дела! – воскликнул про себя майор. – А, что, если Галина права? И у Марата Матвеевича Карабанова, и впрямь, в этом деле с Сабаталиным рыльце в пушку? Бориса Петровича из строя вывел. Теперь взялся за Чечулина. В принципе, правильно. Чечулин – совладелец «Флоры».
Если Марат решил покончить с фирмой-конкурентом, то вполне обоснованно убрать обоих ее владельцев… Да, но как же он убрал со сцены Сабаталина? Соня, скорее всего, говорит правду, цыгане ему с Сабаталиным не помогали, и наводить порчу на Чечулина она отказалась… А, если Карабанов вывел из строя директора «Флоры» с помощью инженера Контрибутова? С его гипотетическим прибором?.. Такая версия хоть как-то позволяет объяснить имеющиеся на данный момент странные факты и не менее странные события…»
Майор Мимикьянов похвалил себя за то, что дал барону себя уговорить на ужин в таборе.
В это время к барону подошел высокий молодой цыган, нагнулся к уху хозяина и начал что-то тихо говорить.
Штирбу потемнел лицом.
20. Мой дом – моя крепость
– Как это – взяли и вошли? – сверкнул белками глаз цыганский барон. – А Янко где был?
Цыган снова что-то зашептал, разогнулся и виновато развел руками.
Василий Романович, не мигая, посмотрел на него, покачал головой и сказал:
– Скажи Мише, пусть своих ребят возьмет… Чтоб, как положено…
Высокий цыган кивнул и исчез в занавешенном шторой проеме, выходящем на антресоли прямо за Ефимовым стулом.
А внизу по дну ангара медленно шли четверо спиридоновцев. Хунхуз – на шаг впереди.
Майор Мимикьянов вместе со стулом тихо отодвинулся от стола и почти полностью утопил себя в нише, находящейся за его спиной.
