– Мы запираемся на ключ, – быстро сказала она. – Весь дом. И ее запираем. Потому что иначе она может выкинуть все, что угодно. За столом нужно следить за приборами, если Настя сидит рядом. Ей все равно, нож под рукой или вилка, она без предупреждения швырнет их вам в лицо. Прислуга тут не задерживается.
– А вы?
Марина помрачнела и неопределенно пожала плечами и резко обернулась, настороженно замерев в неудобной позе. Дверная ручка медленно поползла вниз.
– Я обработала вашу рану, – холодно сказала Марина. – Ничего страшного, немного содрана кожа, но зашивать не придется.
Ее глаза, безмолвно, но определенно, умоляли не выдавать. Дверная ручка столь же медленно поползла вверх, но мне было абсолютно все равно, кто стоял за дверью и грел уши. Так ли это важно? Секреты семьи Левиных занимали меня мало до тех пор, пока тайны не вырывались из ящика Пандоры и не принимались швырять в окружающих слонами из нефрита. Я вдруг поняла и пожалела всех: истеричную Ингу, выпивавшую в сомнительном баре с малознакомыми парнями, Тамару, для которой детей заменили собаки, прислугу, вынужденных уворачиваться от летящих в голову предметов, и Андрея, пожалуй, единственного, кто зорко следил за вспышками бешенства Насти. Жить в доме с маленьким чудовищем наверняка было невыносимо. Монстр выскакивал из засады неожиданно, в результате страдали не только члены семьи, но и невинные свидетели, вроде меня.
Спустя час, когда я, с трудом сдерживаясь, сидела в кабинете, Андрей неуклюже пытался вымолить прощение. Знай я его чуть дольше, возможно удивилась бы, но тогда поведение Левина казалось вполне нормальным.
– Настя больна? – спросила я, с неудовольствием отметив, что голос не повинуется, срываясь на неприятные визгливые ноты. Это удивило. Казалось, что все, происходившее в прошлом, должно было навсегда отучить меня от истерик, а ведь поди ж ты…
– Да, – хмуро сказал Андрей. – Больна. Вы понимаете, что это… не совсем она?
– Понимаю, – кивнула я и с сомнением посмотрела на бокал с коньяком. Может быть, выпить? – Она такая с рождения?
– Да. Но с годами все… только хуже.
– Что с ней?
Андрей ответил не сразу, и провел по лицу жестом бесконечной усталости, словно смахивая с черт незримую паутину.
– Мы не знаем, – нехотя сказал он. – Врачи ставят разные диагнозы. Поначалу подозревали синдром Смита-Магениса, очень похоже. Другие медики считают, что у Насти синдром психофизического инфантилизма… Не знаю!
Последнюю фразу Андрей выкрикнул с невероятной злобой. Я опустила ладонь на его руку и даже погладила, как пса. Он смотрел в пол, не отрываясь, словно ничего интереснее рисунка на ковре не видел. Инга, почти невидимая в полумраке комнаты, часто задышала, но не произнесла ни слова.
– Собаки чувствуют приступы? – спросила я. Андрей вскинул голову и приоткрыл рот от удивления.
– Вы догадались?
– Догадалась.
Андрей слабо улыбнулся и кивнул с легким облегчением.
– Да, Рада чувствует эти… приливы. Начинает беспокоиться задолго до того, как Настя превращается в демона. Рик – наш второй пес – на это не реагирует почему-то, но он вообще довольно ленив. Лева сразу начинает работать с Настей, он – отличный психиатр. За долгие годы он стал почти членом семьи… Только Лев может купировать приступы, больше никому не удается ее успокоить.
– Я понимаю, – сказала я, постаравшись вложить в голос как можно больше сердечности. Получилось так себе, я бы сама себе не поверила, поскольку думала сейчас лишь о том, как выйти из этого мрачного дома и больше никогда не возвращаться. Не поверил и Андрей.
– Вы приедете к нам на Новый год? – спросил он. – Я понимаю, что после произошедшего… Но, прошу, не отказывайте нам. Честное слово, мне так неловко, что подобный инцидент…
Он смешался и замолчал, взяв меня за руку. В голосе не было ни одной фальшивой ноты, только глаза, затянутые мутноватой пеленой извечного мужского желания, говорили отнюдь не о сожалении. И когда наши взгляды встретились, где-то внутри себя я мрачно усмехнулась, увидев поднятый пиратский флаг. Воздух вокруг на миг стал вязким и липким.
– Если вы не придете, значит, мы очень вас обидели, – сказал Андрей, и на этот раз интонации показались поддельными, как дешевые стекляшки, изображающие бриллианты. Я улыбнулась.
– Не беспокойтесь. Я приду.
Андрей настойчиво предлагал остаться на ночь, но я отказалась. Слишком много сумбура было в голове, слишком неприятной казалась атмосфера особняка Левиных. Потому я сказала: «нет, нет, большое спасибо, но мне нужно домой», поймав себя на том, что почему-то едва не произнесла это по-французски.
В гостиной, громадной, как католический собор, двое мужчин устанавливали ель. С ее мягких лап осыпался снег. Наверняка ее срубили где-то неподалеку. Весь поселок окружали еловые заросли. Рядом с елкой, среди открытых коробок с игрушками и мишурой, весело скакала Настя. Она обернулась и с широкой улыбкой на бледном, до синевы, лице, помахала рукой. Я не нашла в себе силы ответить.
Инга, так и не проронившая ни слова, провожала меня до машины. Угрюмая, высокая, с развевающимися черными волосами, Инга ежилась в пальто, засунув руки в сложенные муфтой рукава. Снег падал нам на головы.
По пути я вспомнила, что так и не отдала ей подарка. Выудив кукол из салона, я вручила их Инге, с удовольствием увидев на ее сжатых губах улыбку.
– Какая прелесть, – восхитилась она, щурясь от снега, поворачивая фигурки и так, и сяк. – Где ты нашла это чудо?
– В Париже. Как знала, что пригодится, – улыбнулась я. – Продавец сказал, что это куклы, танцующие джайв. Думаю, тебя это утешит.
Инга метнула на меня странный встревоженный взгляд, но ее вопрос прозвучал спокойно и даже мягко.
– А тебя?
– Так холодно, – попробовала я увильнуть от ответа, – беги домой, простудишься…
– Не финти, – строго сказала Инга, удерживая меня за рукав. – Я, конечно понимаю, что после этого ты вряд ли захочешь к нам приезжать. И даже осуждать за это не могу. Сама понимаешь, в каком ужасе мы живем. Иногда я сестрицу просто ненавижу.
Она произнесла это ровным, лишенным интонаций голосом, констатируя факт. Что-то подсказывало мне не лезть с утешениями.
– У нас ведь гости такая редкость, – буднично продолжила она, но теперь в ее словах послышалась горечь. – Даже несмотря на бабло. Настю нельзя оставить одну надолго. У нее постоянно случаются приступы паники. Лева, конечно, успокаивает ее, как может, но надолго ли его хватит? Он ведь почти не спит уже.
Я не знала, что сказать, потому молчала, прислонившись спиной к холодному боку машины.
– Отец, конечно, возится с Настей, таскает ее по врачам, но, по-моему, все это бесполезно. А мать, – Инга махнула рукой. – По-моему, ей давно наплевать. Она даже сомневается, что могла родить такого Франкенштейна. Мой муж вот не выдержал… Сбежал. Сказал, что не хочет плохой наследственности в семье.
– У всех бывают проблемы, – сказала я, чтобы что-то сказать, но Ингу это только разозлило.
– Да что ты знаешь о проблемах? – вскричала она.
О проблемах я, к своему несчастью, знала достаточно много, но развивать тему не стала, потому кивнула и открыла дверь машины, показывая тем самым, что разговор окончен. Инга мрачно смотрела, как я сажусь в салон, а потом вцепилась в дверцу.
– Ты приедешь завтра? Пожалуйста, приезжай. В конце концов, нашу самую страшную тайну ты уже знаешь. Просто держись от Насти подальше, и все будет хорошо. И потом, ее уложат спать на вечер.
– Я приеду, – пообещала я, хотя была в этом совсем не уверена. Кажется, Инга это почувствовала.
– Приезжай, – вторично попросила она. – Неужели в новогоднюю ночь одной лучше?
– Хорошо, хорошо, – закивала я. – Давай, я поеду уже, поздно…
Инга отпустила дверцу. Я завела мотор и уже приготовилась выехать из открытых ворот, как вдруг Инга постучала в стекло. Я опустила окно.
– И вот еще что, – вдруг сказала она. – От папашки моего держись подальше. Он еще тот ходок, а ты ему явно приглянулась.
Сверток я распаковала дома. Кристоф прислал мне шоколад, элегантный шарф, флакон духов Диора, пару французских бестселлеров с трогательной надписью: «Чтобы ты не забывала язык Дюма», десяток фотографий, на которых он запечатлел Бакса, и короткое письмо, похожее на записку, пришпиленную к холодильнику.
«Дорогая Алиса.
Очень скучаю по тебе. Твой пес – настоящий Казанова. Он обрюхатил обеих моих девочек. Чувствуется русская школа. Он хорошо себя чувствует, и даже поправился на несколько килограмм. Если ты будешь выставлять его в будущем году, придется сажать на диету. Кажется, он привык, но все еще спит с твоей перчаткой. Я приеду в конце января и привезу его. У меня все хорошо, постепенно привыкаю быть один.
