Королек видит перед собой Француза.
Бандит, крупный, разжиревший, облаченный в костюм бледно-бежевого цвета, сидит за столом, накрытым грязной, в нескольких местах прожженной скатертью. Он невозмутим и торжествующе победоносен, словно находится в собственном кабинете президента фирмы «Аргонавт».
– Вот и настало время расплаты, – начинает Француз. Его голос тонок и насмешлив, выпуклые темные глаза сладки и ироничны. – А я уж подумывал, не простить ли тебя, сыч. Я ведь добрый. Если меня не разозлить. Но ты сам нарываешься. Вот и сейчас – ну кто тебя просил соваться в наши дела. И нам бизнес испортил, и сам сейчас сдохнешь. Впрочем, следует признать, бизнес оказался тухлым. Эти ублюдки даже грохнуть как следует не умеют, полный отстой, последнее дерьмо. Пришлось ликвидировать всех. («Скунс!» – мелькает в голове Королька.)
Хоть перед смертью задумайся о своей жизни. Ты ж не дурак, и мордой удался, и образование верхнее. А телом просто античный атлет. Олимпионик. Мог бы загребать кучу лавэ и кататься, как сыр в масле. А ты… Я кое-что о тебе разузнал. Послушай, сыч, у тебя же явный сдвиг по фазе. Почти нищий. Живешь с какой-то старой бабой. Зачем? Для чего? Откуда ты взялся такой? Глядите, да это выродок какой-то, ошибка природы!
Визгливый хохот Француза ввинчивается в затхлый воздух, перекрывая ржание охранников.
И в этот миг все для Королька становится простым и нестрашным. С еле заметной, неизвестно к чему относящейся улыбкой, он смотрит сузившимися глазами в ненавистное самодовольное лицо – и неожиданным молниеносным броском обрушивается на Француза, намертво впивается пальцами в кадык, еле прощупываемый в дебелой шее.
В течение беззвучно застывшей секунды он видит наливающееся кровью лицо бандита, вспухшую ветвистую жилу посредине лба, и тут же железные пальцы Француза хватают его за кисть руки, с силой выворачивая и отдирая от горла… Потом тяжелый удар в висок разом обрывает сознание…
* * *
До вечера Анна не волнуется, ожидая, что Королек с минуты на минуту вернется.
Около половины пятого начинает смеркаться, в домах загораются окна, бесконечной вереницей скользят белые, желтые, красные огни машин. Потом стремительно темнеет. Через час на улице почти ночь. Сеется мелкий дождь.
Ближе к десяти Анной овладевает тревога – крошечная, как котенок, но коготки остро царапают сердце. Не желая попусту беспокоить Королька, она пробует использовать свои экстрасенсорные способности, но никак не может сосредоточиться. После получаса бесплодных попыток, не выдержав, звонит ему – и слышит металлический голос: «Вызываемый абонент недоступен».
С этого момента она перестает владеть собой. Не присаживаясь, бродит по комнате и безуспешно пытается дозвониться. Ее нервирует обилие четких деталей. Она выключает люстру, похожую на сплетенные стеблями сияющие цветы, зажигает торшер и в его мягком желтоватом свете вновь принимается ходить, ломая пальцы. «Господи, – заклинает она, – только бы он был жив! Пусть он сейчас с другой женщиной, пусть бросит меня, я согласна на все, лишь бы он был жив!»
Номера трех телефонов Акулыча – служебного, домашнего и сотового – Королек вписал в записную книжку Анны, при этом серьезно (что случалось с ним довольно редко) заявив: «Если что со мной произойдет, не стесняйся – звони».
Она достает эту темно-коричневую книжицу с вытесненным на обложке золотым корабликом Адмиралтейства и набирает номер сотового Акулыча.
– Алле, – раздается в трубке беззаботный бас, перекрывающий гудение мужских голосов. В это позднее время Акулыч либо все еще на работе, либо расслабляется в кругу приятелей.
И в голове Анны вспыхивает счастливая сумасшедшая мысль: а что если Королек там, с Акулычем?
– Меня зовут Анна, я – знакомая Королька. Извините, что беспокою… – Правой рукой держа трубку, она левой массирует вдруг занывшее сердце. И спрашивает, побелев: – Вы не знаете, где он?
– Так он, значится, запропастился куда-то, постреленок? – благодушно и осторожно интересуется Акулыч.
– Сегодня в полдень вышел из дома и до сих пор почему-то не вернулся. Его машина стоит во дворе.
– Уж не знаю, как вам сказать, Анна… – раздумчиво отзывается Акулыч. – Уехал он. На три дня. Это наши с ним дела. Секретная миссия.
– Но он меня даже не предупредил.
– Вот паскудник. Выпороть его мало… А ты жди, – мягко басит Акулыч, обращаясь к ней на «ты», как к близкому человеку. – Помнишь, стишок такой был в войну?.. Жди. И он вернется. Хочешь, свою жену к тебе привезу? Она у меня веселая. Сразу легше станет.
– Спасибо, не надо, – Анна кладет трубку.
Она бодрствует всю ночь, веря и не веря Акулычу. Пытается читать – и не понимает ни слова из прочитанного. Снова и снова звонит Корольку, уже ненавидя отвечающий ей механический голос. Ходит из комнаты в спальню, оттуда на кухню и снова в спальню. Лихорадочные, путаные, фантастические мысли переплетаются в ее голове, раскачивая сердце от надежды к отчаянию.
Пять утра… половина шестого… Городом владеет мгла. Темным опалом светится небо; в него врезаются четкие черные силуэты зданий. Горят редкие огни. Асфальт влажно блестит после ночного дождя. Анна глядит в зеркало, висящее в прихожей, и видит худощавую немолодую некрасивую женщину с черными кругами под глазами. Подчиняясь странному импульсу, подходит к двери, прислушивается, отворяет, выглядывает в желтый пустой коридор. И продолжает бесконечное кружение по квартире…
* * *
Ночь неуследимо тает, скоро рассвет.
В тепле своей спальни дремлет Сверчок, и если внимательно вглядеться, можно увидеть в темноте на его пухлых губах легкую улыбку.
Рядом с ним спит Гаврош, ей – в который раз – снится будущий ребенок, теперь это мальчик с длинными льняными кудрявыми волосами.
Спит мать Королька; она еще не знает, что случилось с ее сыном…
Едва ли не вся городская милиция поднята на ноги.
– Живой он должен быть, живой! – орал Акулыч, словно убеждая самого себя, и подчиненные, не часто видевшие шефа в таком исступлении, почти с ужасом представляли, что с ними будет, если мало кому известный мужик по прозвищу Королек живым не окажется.
Было это около полуночи.
Лишь в седьмом часу утра появился слабый проблеск надежды.
– Магистра взяли! – голос в трубке то возникал, то вдруг исчезал, словно прорывался сквозь дождь, тьму и огни.
– Знает, где Королек?
– Вроде, да. Сейчас едем туда…
– Теперь чуток полегше, – говорит себе Акулыч, потирая толстые лапы. – Ничего, мы ишо повоюем. Ты только держись, Королечек, братан…
Больше часа телефон безмолвствует. Когда вновь раздается его трезвон, кружащий по кабинету Акулыч мигом подлетает к столу, хватает трубку.
– Ну? Чего?
– Француза повязали!
– Королек?!!! – ревет Акулыч.
– Тут он.
– Живой?
– Да, похоже, дышит еще. «Скорую» вызвали. Только не уверен, довезут ли до больницы…
Грузно опустившись на стул, Акулыч заслоняет короткопалыми руками лицо…
В это время Анна выходит из спальни, заторможенно плетется на кухню, пьет корвалол, снова ложится на кровать и закрывает глаза. И кажется ей, что вот сейчас Королек зайдет в квартиру и скажет с виноватой усмешечкой: «Ты уж извини, мобильник у меня забарахлил. Закон подлости». И она прижмется к его холодной мокрой куртке, плача навзрыд.
– Королек! – зовет Анна.
И чувствует, как что-то, оскользаясь и срываясь, движется лапками по ее телу. Мягкое, почти невесомое.
Вспомнив, что кошки инстинктивно ложатся на больное место человека, она тихо просит:
– Королечек, пожалуйста, полечи меня.
И котенок по кличке Королек замирает на ее груди, словно вслушиваясь в толчки измученного сердца.
