Сначала казалось, что это следствие сильной простуды, которую девушка подхватила сразу по приезде в Рудекен. В тот год весна выдалась холодная. С наступлением хорошей погоды Агнес поправилась. Жар прошел, силы вернулись к ней. Кашель тоже пропал. Но потом он почему-то появился снова и уже не поддавался никакому лечению. Им пришлось вернуться в город, ведь девушке, казалось, с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Когда госпожа вошла в комнату больной, лекарь уже осматривал ее, однако он не произнес ни слова до самого конца своего посещения.
— Ну что? — спросила Алейт, провожая его за порог комнаты.
— Пациентка здорова.
— Тогда как вы объясните терзающий ее кашель?
Лекарь пожал плечами.
— Он идет не отсюда, — сказал он, показывая на грудь. — И не отсюда. — Он дотронулся до горла. — Как бы там ни было, я выпишу вам рецепт, который вы отнесете аптекарю.
— Припарка из семени льна?
— Нет, настой эхинацеи и ромашки, пусть принимает его дважды в день. Кроме того, каждый день давайте ей на обед мясо с кровью. Заставьте ее встать с постели. Свежий воздух и движение — вот лучшие лекарства. Она должна гулять.
Алейт скривила губы.
— Но ведь она на ногах не держится! Как она будет гулять?
Лекарь вздохнул:
— Сударыня, вот вам мое скромное мнение. Болезнь девушки — не телесного свойства.
И он ушел, не сказав больше ни слова.
Его последняя фраза весь день эхом звучала в голове Алейт. Лекарь не стал продолжать, но она и без того отлично знала, что недуг Агнес коренится в душе. И чувствовала себя отчасти виноватой в этом.
Еще до отъезда в деревню Агнес переменилась, стала молчаливой и печальной. В Рудекене она полностью замкнулась в себе и отказывалась откровенничать с Алейт. Целыми днями сидела у окна и смотрела на улицу, как будто ждала, что там кто-то с минуты на минуту появится. Простудилась Агнес именно потому, что всегда держала окно открытым, даже в дождь и плохую погоду.
Иногда по ночам Алейт слышала, как девушка плачет, и тогда ее захлестывало чувство вины за то, что она привезла компаньонку в деревню. Хоть она и повторяла постоянно, что сделала так ради блага Агнес, ответственность за ее горести лежала на совести госпожи тяжким грузом. Все эти месяцы Алейт наблюдала за страданиями девушки и каждый день надеялась на чудо, подобное тому, какое случилось с ней самой, когда ей удалось освободиться от сжигавшей ее страсти.
Однако справедливости ради Алейт вынуждена была признать, что исцелилась еще и потому, что, ухаживая за компаньонкой, отвлекалась от своего горя. Она была так сосредоточена на том, чтобы держать Агнес подальше от еврея, что забыла о собственных невзгодах. Если бы не этот недуг, быть может, девушка тоже могла бы избавиться от своей страсти.
Алейт просидела с больной до самого вечера. Йероен вернулся из мастерской, когда уже стемнело. В те дни он работал до последних лучей солнца. Он хотел закончить картину, заказанную евреем, как можно скорее, поскольку герцог Филипп заплатил ему задаток за новую работу, «Страшный суд». Полотно должно было получиться два с половиной метра в ширину и изображать рай и ад.
Эта новость обрадовала Алейт, но меньше, чем она ожидала. Когда кавалер ван Бакс явился с поздравлениями, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выглядеть довольной. Ей было стыдно в этом признаться, но из-за болезни Агнес даже успехи мужа, служившие Алейт утешением на всем протяжении их брака, отошли на второй план.
За ужином Йероен поинтересовался состоянием здоровья девушки.
— Я знаю, что приходил лекарь. Что он сказал?
— Что она сильная. И поправится.
Алейт солгала неохотно, но ей не хотелось тревожить мужа. Он был очень привязан к Агнес и стал бы беспокоиться. А это плохо повлияло бы на его работу.
Однако внутренний голос подсказывал ей, что это только часть правды. Алейт приуменьшала серьезность болезни Агнес еще и для того, чтобы избежать новых осуждений со стороны мужа. Хотя Йероен ничего не говорил, было ясно, что он понимает: этого никогда бы не случилось, если бы не упрямое решение Алейт ехать в Рудекен.
— А кашель? — снова спросил он.
— Тоже пройдет.
На лице мужа появилось недоверчивое выражение.
— Я сначала зашел к ней. Она задыхалась в приступе кашля. Служанке пришлось несколько раз встряхнуть ее, чтобы она снова смогла дышать.
— Лекарь прописал ей настой. Вот увидишь, через несколько дней ей станет лучше.
— Мне показалось, что душа ее тоже страдает. Быть может, Агнес нужно развеяться. Начать видеться с людьми. Великий Магистр каждый день спрашивает о ней и хочет навестить.
У Алейт разом пропал аппетит.
— Лекарь высказался вполне определенно, — проговорила она, отодвигая в сторону тарелку. — Отдых, еда и никаких посещений. Только тогда Агнес сможет встать на ноги.
Муж открыл было рот, чтобы возразить, но что-то удержало его. Он тоже отодвинул тарелку и знаком приказал служанке убрать ее.
В ту ночь Алейт не спала из страха, что еврей внезапно постучится к ней. Она никогда не позволит ему увидеться с Агнес.
Весь следующий день она не отходила от постели больной. Стараясь хоть как-то развлечь ее и зная, что девушка живо интересуется жизнью двора, Алейт, ненавидевшая сплетни, даже рассказала ей о последнем скандале.
Герцогиня Хуана наконец соединилась с мужем, при встрече оба плакали от радости. Однако идиллия продлилась недолго. Как и сказал еврей несколькими месяцами раньше, у герцога Филиппа была любовница, и он, казалось, очень ею дорожил. Эта новость достигла слуха герцогини, и та, вне себя от ревности, велела шпионить за дамой, длинноволосой блондинкой, с которой ее супруг встречался в лимонной роще парка Кауденберг.
Во время праздника под открытым небом герцогиня Хуана спряталась среди деревьев и ждала прихода соперницы. Та была очень красива, ее распущенные светлые волосы украшал жемчуг, модное открытое платье подчеркивало прелесть ее груди, и когда дама шла, все склонялись перед нею. В роще фрейлина украдкой подала ей записку, и тут герцогиня Хуана выскочила из-за деревьев и попыталась завладеть бумагой. Дама ловко проглотила ее. Тогда герцогиня бросилась на соперницу, намереваясь поранить ей лицо ножницами. Однако и это ей не удалось, и разъяренная ревнивица удовольствовалась тем, что отрезала у любовницы мужа несколько прядей длинных белокурых волос.
Услышав крики, герцог Филипп подскочил к дерущимся и попытался остановить жену, но та сбежала. Муж настиг ее, схватил и стал сильно трясти, осыпая страшными оскорблениями на глазах у всех гостей.
— Говорят, он собственноручно запер ее в комнате. Хуана пыталась выйти, но дверь оказалась перегороженной. Тогда она стала кричать, сбросила на пол статуэтку, вытащила доски из пола и ложкой стала копать там лаз; разбила зеркала и все хрупкие вещи. Шум был такой, что никто не смог сомкнуть глаз. Когда наутро дверь открыли, герцогиню обнаружили лежащей на полу в плачевном состоянии, — заключила Алейт.
Агнес посмотрела на нее печально, в ее глазах госпожа как будто усмотрела сомнение.
— Ты не веришь, что все это действительно было? Сейчас только об этом все и говорят. Бедная герцогиня снова потеряла голову и устроила ужасный спектакль. Но ведь герцог плохо с ней обращается. Изменяет ей да еще и бьет ее. Запирает в какой-то каморке. Она любит его до безумия, а он, говорят, намерен заключить ее в замке на острове, затерянном в Северном море.
При этих словах Агнес вздохнула и закрыла глаза. Алейт поняла, что совершила ошибку, рассказав ей трагическую историю герцогини, и сразу же сменила тему, стала описывать новое платье, которое собиралась себе сшить.
К счастью, больная заснула и проспала до вечера. Алейт смогла отдаться молитве. Однако она не стала уходить в свою комнату, боясь оставить компаньонку одну даже на минуту. Она велела слугам принести молитвенную скамеечку и поставила ее в углу комнаты Агнес.
Йероен вернулся позже обычного, во время ужина они говорили очень мало. Прежде чем лечь спать, Алейт пошла в последний раз взглянуть на Агнес и напоить ее настоем, что прописал лекарь. Девушка принимала его вот уже второй день, но он, казалось, совсем не действовал.
Шли недели, ни малейшего улучшения не наступало. Напротив, Агнес как будто становилось все хуже.
Алейт в отчаянии ходила взад-вперед по комнате, не зная, что делать. Если так будет продолжаться, девушка наверняка умрет. Лекарь не сумел ее вылечить, а ведь он — лучший в городе. Что делать? У кого просить помощи? Ей вдруг вспомнилась старуха, бродившая по рыночной площади. Она знала целебные травы и славилась тем, что умеет лечить людей. Почему бы не обратиться к ней? Муж, разумеется, ничего не должен знать. Когда он слышал о таких, как эта знахарка, то приходил в ярость. «Шарлатаны низшего сорта», — клеймил он их.
