— Они хоть попрощались с тобой?
— Ее я не видела. Она собралась как в лихорадке. Вытащила в коридор вещи, сходила за такси и даже не попрощалась со мной, хотя знала, что я лежу в своей комнате.
— А он?.. Этот подлец?!.. — выдавил из себя Дмитрий.
— Может быть, он и не подлец…
— То есть как «может быть»?! — Дмитрий посмотрел на мать так, словно она его чем-то глубоко обидела.
— Он стоял передо мной чуть ли не на коленях. Он клялся жизнью матери, что не виноват перед тобой. Если б ты видел его лицо. Оно… Я даже ему поверила.
Мать еще что-то хотела сказать, но нервный, на грани истерики, смех Дмитрия оборвал ее слова.
— Не виноват?!.. Ты говоришь — не виноват?! Думай, что ты говоришь!..
Дождавшись, когда погаснет приступ болезненного смеха сына, мать еле слышно проговорила:
— Да, сынок, он клялся, он уверял, он целовал мои руки, он умолял поверить ему, что ничего не помнит, что он даже не слышал, как она пришла в его комнату и легла к нему в постель… Что он увидел ее рядом с собой утром, когда проснулся.
— Это уже ничего не меняет… Даже если он сказал правду.
Дмитрий и Оксана брак расторгли через три месяца.
В заявлении о расторжении брака непростительная вина Оксаны — супружеская неверность — не значилась. Согласие на развод Дмитрий, находившийся в плавании, выразил письменно.
Когда Оксана познакомилась с Яновским и тот спросил ее, что было причиной их развода, она весело рассмеялась и, картинно пуская кольца дыма, любуясь при этом своими тонкими длинными пальцами, ответила:
— По штампу века — не сошлись характерами… Он солдафон… Я — дитя эфира. А поэтому разошлись как в море корабли.
Очевидно, есть в природе человека какой-то еще не объяснимый учеными-психологами своего рода магнетизм, называемый в простонародье «влечением с первого взгляда». Уже при первой встрече Оксана и Яновский для себя решили, что они должны быть вместе. Причем каждый из них остро чувствовал, что это вспыхнувшее желание было взаимным, обещающе-ответным. Об этом говорили глаза, жесты, случайно брошенные шутки, реплики.
И вот сегодня вечером, когда Оксана полила цветы и прилегла на тахту, чтобы просмотреть последние газеты, она услышала через раскрытое окно веранды, как цокнула щеколда калитки. Всю вторую половину дня она, жадно прислушиваясь к каждому звуку, ждала этого металлического щелчка. О том, что Яновский должен приехать сегодня после обеда, они договорились еще позавчера в Москве, обедая в шашлычной у Никитских ворот.
Воровато оглянувшись — не видит ли тетушка, сестра отца, — Оксана сбежала с крыльца веранды и кинулась к калитке.
— Истомил меня, мучитель!.. — Обдавая щеки Яновского беззвучными поцелуями, Оксана выхватила из его рук туго набитый тяжелый портфель.
— Моя стареющая мадонна так долго гладила мой костюм и так старательно чистила ботинки, что я весь извелся. А потом вздумала кормить меня. Думает, что мой научный руководитель будет морить меня голодом.
Первое, что сделала Оксана, когда они вошли на веранду, — она тут же открыла портфель и, по-детски нетерпеливо повизгивая, звонко причмокивая языком, достала из него две бутылки коньяка и бутылку гурджаани.
— Ты гений, Альберт!.. Дай я тебя расцелую! — Оксана включила магнитофон и закружила его в танце.
Вечером, когда заходящее солнце скрылось за дальними холмами, Оксана и Альберт закрылись на веранде, чтобы к ним не показывала свой нос тетушка, страдающая бессонницей, и, опустошив бутылку коньяка, открыли бутылку гурджаани.
— Что ты тянешь, мой милый? Уж коль решился идти на развод, так чего же медлишь? Смотри, мой друг. Когда поспевшее яблоко не срывают с яблони — оно падает на землю.
— И что же тогда бывает? — Улыбаясь, Альберт листал журнал «Америка» и время от времени бросал взгляд на Оксану.
— У упавшего яблока вначале появляется от ушиба темный бочок. А потом оно… — Оксана не находила слов, чтобы как-то потоньше выразить свою мысль.
— Можешь не продолжать, — оборвал ее Альберт. — Я понял тебя отлично.
— А я тебя не до конца понимаю. Однажды отец мой в беседе со своим коллегой, тоже профессором, выразил оригинальную мысль, которую я, тогда еще девчонка, четко запомнила, хотя и не поняла значения его слов.
— Что это за мысль? — Альберт, отодвинув от себя журнал, откинулся в кресле. По лицу Оксаны он видел, что она настроена на серьезный разговор.
— Отец привел цитату какого-то великого ученого о том, что в развитом обществе бывают два пути: прусский и американский.
— Расшифруй. В университете я эти серьезные мысли прослушал.
— Прусский путь развитого общества — постепенный, медленный, мучительный…
— А американский? — Догадываясь, что ответит Оксана, Альберт смотрел на ее красивые тонкие пальцы, в которых она разминала сигарету.
— Американский путь — бурный, стремительный, революционный… В своем разводе с женой, которую ты называешь то «старой калошей», то «стареющей мадонной», ты выбрал прусский путь. А всякий развод — это тот же переворот, бытовая, семейная революция!.. — Видя, что Альберт помрачнел лицом, она наступала: — Что же ты молчишь? Боишься?..
Альберт глубоко затянулся сигаретой, ответил не сразу:
— Понимаешь, Оксана, я пока боюсь с ней заговаривать об этом. Не хватает мужества. А может быть, и жестокости. Она мне предана, как собака. Почти все, что она зарабатывает на своих двух ставках, — уходит на меня. Ведь я разучился ездить на городском транспорте. Только на такси. Она предупреждает каждое мое желание. Я не могу найти причин для придирки, чтобы начать этот страшный для нее разговор.
— Но она же чувствует, что у тебя кроме нее есть другая женщина? Я не верю, что она этого не чувствует!
— Думаю, что нет… Она так ослеплена своей любовью, что от нее мне становится тяжело. И мне страшно переступить через этот порог. Ну, подскажи… Подскажи, с чего мне начать? Ведь ты же женщина.
Оксана налила в бокалы вино и, чокнувшись с Яновским, отпила несколько глотков.
— Какие у тебя отношения с ее сыном?
— Сдержанные. Она сейчас мечется, не знает, что ей делать. Бегает по судам и по милициям, хочет замести свои старые грешные следы. Я как-то говорил тебе, что в свидетельстве о рождении ее сына в графе «отец» стоит прочерк. Но Валерий этого пока не знает. А ему нужно получать паспорт.
— Так что же она хочет? — Оксана через соломину тянула из бокала вино.
— Она хочет, чтобы по ее ходатайству решением комиссии по делам несовершеннолетних на ее сына выдали новое свидетельство о рождении, где бы в графе «отец» были указаны фамилия, имя и отчество отца.
— Фамилия какого отца?! Прохожего молодца?.. — Губы Оксаны искривились в желчной улыбке.
— Разумеется, свою фамилию. Эта же фамилия — Воронцов — высечена на памятнике летчика-испытателя, погибшего в авиакатастрофе. Этот летчик похоронен на смоленском кладбище. Я однажды уже рассказывал тебе об этом.
— Господи!.. — Оксана закатила глаза под лоб. — Уж нагородила-то, нагородила!.. И ты еще продолжаешь переступать порог ее дома?! — Оживившись, словно она задумала что-то веселое, забавное, Оксана звонко щелкнула пальцами. — А хочешь, я напишу твоему пасынку анонимку о том, что у него нет никакого отца и что он нагулян непутевой матерью. Вот будет комедия!..
Яновский поперхнулся дымом и строго посмотрел на Оксану:
— Ты что, с ума сошла?!.. Об этом в целой Москве знают пока только три человека: она, ее мать и я. Я тебе это рассказал по великому секрету. Ты обещала это забыть.
— А что ж ты говоришь, что она бегает по судам да по милициям. Они-то, судьи да милицейские работники, уж наверняка знают о его отцовстве?
— В этих учреждениях строго блюдут профессиональную тайну. И когда ее нарушают — корыстно или по болтливости, — то таких людей выгоняют из этих органов с треском. Так что ты выбрось из головы эту жестокую выходку. Тебе она ничего не даст, а меня она поставит в мерзкое положение.
— А пасынку?
— Для Валерия эта новость будет убийственной. Для него погибший отец-летчик — религия. У меня есть другие причины для расставания с моей старой ладьей. Но я еще не все продумал. Уходить от нее мне нужно тихо, не делать волны. Иначе она может многое испортить. Вот когда защищусь, тогда веди меня хоть под венец в Елоховский собор. А пока пусть будет все на своих местах. Так надо. Душой я всегда с тобой, а ты — со мной. Разве тебе этого мало?
— Да, мне мало одной только твоей души!.. Мне нужен ты весь. И не украдкой, не по-воровски, а все двадцать четыре часа в сутки. И законно!.. — С этими словами Оксана вскочила на колени Яновскому, запустила в его густую вьющуюся шевелюру тонкие длинные пальцы. И звонко рассмеялась. — Интересно, походим мы сейчас со стороны на Рембрандта с Саскией на коленях? Ты помнишь этот шедевр?
