— Хорошо, верю.
Главный пошел дальше. Бугор за ним. Сказать ли о том, что Чкония предлагал ему искать Главного? Пока не стоит. Осторожно поинтересовался:
— Батоно Серго, я вот думаю: может, Витю… того? Убрать?
Некоторое время оба шли молча. Наконец Главный отрезал:
— Не смей и думать. Всю игру замарать хочешь?
— А почему? Возьмем дубликат и с концами. Жмурики, они ведь тихие. А?
— Мозгляка трогать нельзя. Понял?
Бугор неопределенно дернул плечами — у него были свои соображения, нехотя ответил:
— Хорошо, не трону.
Главный опять остановился:
— Нельзя. Шума быть не должно. Сейчас дам деньги. Отдашь сучонку, пусть подавится.
И завертелось в голове у Бугра, завертелось. Чкония хочет ехать в Батуми — выяснять, кто такой Главный. Так вот, об этом он сейчас Главному не скажет. Сам пришьет наглеца, Главный и не узнает. Если же пронюхает, у него, Бугра, будет железное оправдание. Ах, как в мазу… В самую мазу…
— Что молчишь?
— Да я ничего, батоно Серго. Я как скажете. А бабки где?
— Постой здесь, зайду во двор.
— Понял. Батоно Серго, порошочку захватили?
— Захватил… Стой здесь, чтобы шухеру не было.
Главный исчез. Поджидая его, Бугор стал размышлять дальше. Если слух о том, что он замочил Чкония, все-таки дойдет до Главного, он тут же скажет про Батуми. Мол, Витя зачем-то хотел ехать туда, наверняка хотел заложить. Кроме того, предлагал вас искать. Вот он и решил, что пускать Витю в Батуми нельзя. Оправдание железное. Пять же штук останутся при нем, как ни крути. И концы в воду. Все в мазу. Только не подведет ли он себя и Главного, если уберет Чкония? Нет. Не подведет ни с какого бока. Ведь тот никому ничего не успеет сказать. А если и скажет, кто что поймет?
Главный появился минут через пять. Протянул бумажный сверток:
— Здесь пять тысяч.
— Понял, батоно Серго. — Бугор засунул сверток под куртку. — А порошок?
— Дурь там же. В Галиси особенно не светись. Как только заберешь у Вити дубликат — дуй в Батуми. И не дай бог Малхаз тебя увидит раньше времени. Не дай бог!
— Не увидит. Вообще, с Малхазом когда?
— Насчет Малхаза я сообщу. Через ту же Таисию Афанасьевну.
Нюх у Главного есть. Глядя в стальные глаза, Бугор вдруг решился сказать:
— Батоно Серго, если что срочное, может, позвоню вам напрямую?
Сказал и пожалел. В глазах Главного — опять пустота, губы раздвинулись, но не улыбка — смерть.
— Проверяешь? Скучно стало?
Если бы он знал адрес! Если бы только знал адрес Главного! Или хотя бы знал, где он работает, чем занимается.
— Что вы, батоно Серго. Я просто так, пошутил.
— Последний раз пошутил. Ты ведь знаешь меня. Или нет?
— Знаю, — выдохнул Бугор, сам же при этом подумал: «Откуда у него так много марафета?» И вдруг понял откуда. С этим «откуда» очень хорошо соединялся второй, раньше неясный вопрос: куда уплывет «игрушка»? Ведь путей для «игрушки» могло быть только два. Воздух — раз. Море — два. Чкония прав: стоит поискать в поликлинике или аэровокзала, или морского порта.
Вызов
В ночь на восьмое августа дежурный следователь районной прокуратуры Гверцадзе принял сообщение: в подъезде дома № 19 по Батумской улице обнаружен труп мужчины с четырьмя ножевыми ранами. Гверцадзе тут же прибыл на Батумскую во главе следственно-оперативной группы.
Убитый лежал в углу подъезда двухэтажного дома, привалившись спиной к стене. На голубой рубашке, надетой на голое тело, виднелись следы ранений. На вид убитому было не более двадцати пяти лет. Это был худощавый брюнет со светлыми глазами, уже остекленевшими. Кроме рубашки на нем были джинсы и модные летние туфли.
Гверцадзе внимательно обследовал карманы рубашки и джинсов — они были пусты. Лишь на ременной лямке джинсов висела на цепочке связка ключей. Единственная свидетельница, назвавшаяся Мариной Бедзиновной Кайшаури и стоявшая теперь на тротуаре у машины «скорой помощи», все еще находилась в шоке. Свидетельнице было около тридцати, она была небольшого роста, худощавая, в очках. Выяснилось: живет в этом доме с десятилетней дочкой, которая сейчас у родителей в Кобулети, работает в местной библиотеке.
«Скорая помощь» уехала. Поднявшись вместе с Кайшаури в ее квартиру, Гверцадзе спросил:
— Знаете убитого?
— Знаю. В этом весь и ужас.
— Почему «в этом»?
— Он же был у меня дома, мы с ним только что разговаривали… — Женщина закрыла глаза. — Боже мой, я никогда не представляла, что это так… Что это так страшно.
У свидетельницы дрожали руки, и Гверцадзе сказал мягко:
— Успокойтесь.
— Конечно, постараюсь. — Нервно улыбнулась. — Постараюсь, но не знаю, получится ли.
Следователь увидел висящую на стуле джинсовую куртку:
— Это его?
— Его. Когда он выходил, не стал надевать — сказал, что скоро вернется.
Это была обычная джинсовая куртка, изрядно уже поношенная. В верхнем кармане лежал кожаный бумажник, в одном из нижних — чистый платок и записная книжка. Гверцадзе перелистал книжку. Исписана до дыр. Множество адресов и телефонов: местных, тбилисских, батумских. Обычные телефоны, обычные адреса. Просмотрел бумажник. В нем оказались полторы тысячи долларов крупными купюрами, около трехсот рублей, удостоверение на имя механика районной галисской «Сельхозтехники» Чкония Виктора Александровича, водительские права на то же имя, техталон на машину «Жигули», корешки «Спортлото», талоны на бензин. Единственное, что Гверцадзе отметил особо, — это помеченный тем же днем разовый пропуск на имя Чкония В.А. в Батумский морской порт.
Изъяв в присутствии понятых вещи убитого, следователь опять обратился к свидетельнице:
— Вы давно знакомы с убитым?
— Я раньше его не знала… Часа четыре назад, в восемь… да, в восемь, мне позвонил хороший знакомый. Его другу негде было переночевать. Попросил приютить на одну ночь. Естественно, я согласилась, почему же не помочь человеку, тем более… В общем, я согласилась…
— Как зовут вашего знакомого? Того, что обратился к вам с просьбой?
— Мурман Сулханишвили.
— Где он работает? Вы знаете его адрес, телефон?
— Конечно. И адрес, и телефон. Он местный, галисский. Работает в вокзальном ресторане официантом.
— Они приехали на машине? — Задавая этот вопрос, Гверцадзе имел в виду стоящие недалеко от дома красные «Жигули». — Это его машина?
— Да, его… Из-за нее я и поняла, что с ним что-то случилось.
— Из-за машины?
— Когда Виктор вышел, я стала смотреть в окно. К машине он не подошел. Это показалось мне подозрительным. Я подходила к окну раньше, у его машины стоял человек. А когда Виктор вышел, этого человека уже не было.
— Вы помните его?
— Нет, было темно. Помню только: стоял неподвижно.
— И все-таки, попробуйте его описать. Как он был одет?
— Обычно. Брюки, пиджак. Или куртка.
— Так куртка или пиджак?
— Кажется, куртка.
— Что у него было на голове? Или он был без головного убора?
— На голове?.. Кепка. Да, кепка.
— Лица вы не разглядели?
— Не разглядела.
— А рост?
— Рост… Обычный рост. Не маленький и не высокий.
— Что он делал?
— Просто стоял. Неподвижно. Я сначала не придала этому значения и только потом, после телефонного звонка, поняла, что он мог ждать Виктора.
— После телефонного звонка?
— Да. Когда они приехали, Мурман тут же вернулся в свой ресторан. Они ведь заканчивают поздно. Мы немножко поговорили с Виктором, так, ни о чем. Потом я постелила ему в комнате дочери. Он уже собирался идти спать, как вдруг позвонили. Я сняла трубку, мужской голос попросил Виктора. Может быть, мне не нужно было говорить, что Виктор у меня, но… Он же меня не предупредил.
— Простите, этот голос был вам незнаком?
— Да. Я первый раз его слышала.
— Мужской голос спросил Виктора, а вы?
— Я спросила: «Кто?» Мне ответили: «Друг, по важному делу. Скажите: спрашивает Тенгиз». Я когда сказала Виктору, что его Тенгиз спрашивает, он, по-моему, испугался. Я даже спросила: «Я вас подвела?» — «Ничего, Марина, все нормально». Взял трубку. Говорил спокойно. Помню, сказал: «Привет. Нет, я не скрываюсь. Хорошо, буду минут через сорок». Положил трубку и говорит: «Поеду, надо». Я предложила: «Может, Мурману позвонить?» А он: «Нет-нет, я его сейчас увижу». И вышел. Правда, перед этим что-то вынул из черного футляра. Он в комнате дочери, на тумбочке у кровати.
Гверцадзе прошел в детскую. На кровати, как и говорила Кайшаури, была приготовлена постель. На тумбочке лежал футляр. Гверцадзе осмотрел его. Это был деревянный ящичек, отделанный снаружи черной замшей, изнутри — серой. В центре нижней части была прорезь, похоже, для кольца. Фабричного клейма на футляре не было.
— Что было в футляре, не знаете?
