Звонок в дверь вызвал, по-моему, замешательство в квартире. Голос Гольстера, который доносился даже через железную преграду, смолк. Я снова воспользовалась солнцезащитными очками, надеясь, что, посмотрев в «глазок», Вячеслав Павлович меня не узнает. Так и произошло. Он открыл дверь таинственной незнакомке, а на самом деле перед ним оказалась Татьяна Иванова, до боли ему знакомая.
Гольстер попытался сделать вид, что ужасно рад меня видеть, чему я чрезвычайно удивилась. Но его первоначальную недовольную гримасу не смогла бы смягчить ни одна улыбка. Как он ни растягивал старательно губы, все равно выходила сплошная ненависть. Войдя в комнату, я физически ощутила, что это чувство разлито по всему дому Гольстера и оно касается не только лично меня. Мне показалось, что человек, стоящий передо мной с гордо поднятой головой, ненавидит весь мир, и излечиться от этой страшной болезни он уже не сможет. Поставив такой неутешительный диагноз, я приступила к делу, ради которого, собственно, сюда и пожаловала.
— Здравствуйте, Вячеслав Павлович, — снимая очки, сказала я. — Вот мы и встретились снова. Не хотели вы, чтобы я вмешивалась в расследование, но я не устояла. Думаю, вы не пожалеете об этом, когда узнаете, в чем дело.
— Да? И в чем же, Танечка, дело? Вы снова будете утверждать, что Сомов не причастен к убийству моей Инны?
И тут шестое чувство — о, моя хваленая интуиция! — заставило меня задать совершенно идиотский, на первый взгляд, вопрос:
— Кстати, Вячеслав Павлович, Инна — ваша родная дочь?
— Что? — нахмурив брови, спросил Гольстер. С такой физиономией только Ивана Грозного играть, зал просто умер бы от восторга. — Я не буду отвечать на этот дурацкий вопрос. И не нужно ни на что намекать.
Мне показалось даже, что Гольстер мгновенно протрезвел, когда я спросила об Инне. Но вот его мать не захотела оставлять мой вопрос без внимания. Она, хотя и не была в состоянии говорить, подала знак, по которому я догадалась, что она хочет на него ответить.
Парализованная женщина единственной «рабочей» рукой сбросила с тумбочки, которая стояла рядом с ее кроватью, высокий бокал. Судя по образовавшейся на полу лужице, бокал не был пустым.
Гольстер попытался грудью преградить мне путь в комнату матери, ссылаясь на ее, да и свое нездоровье, но я все-таки туда вошла. К моему удивлению, оказалось, что больная находится в компании седовласой женщины, сидящей на краю ее кровати. В руках незнакомка держала несколько пачек с лекарствами. Жидкость в разбившемся бокале предназначалась, видимо, для того, чтобы больная запила ею таблетки.
Мы поздоровались и взглядом, и словесно. Гольстер пояснил, что это сиделка-медсестра. Но об этом я догадалась и без его комментариев. Сейчас все мое внимание было сосредоточено на глазах больной старушки, привыкшей за последние месяцы все свои мысли и эмоции передавать с помощью мимики.
— Она что-то хочет мне сказать, — вслух предположила я, потому что старушка неотрывно смотрела мне в глаза.
Потом она отвела взгляд, и я проследила за ним. Мать Гольстера смотрела на фотографию Инны, стоящую на книжной полке в большой рамке. Можно было, конечно, подумать, что парализованная просто мне жалуется. Но она разбила бокал сразу после моего вопроса, и это меня насторожило.
Наконец я поняла, что старушка хочет ответить на мой вопрос, и снова на нее посмотрела. На этот раз ее глаза были закрыты, а голова качалась из стороны в сторону. Таким образом женщина произносила слово «нет».
Сомнений не было: мать Гольстера подтверждала, что Инна — не родная ее внучка и не дочь Вячеслава Павловича. Скорее всего, она его приемная дочь, но к чему это скрывать, мне лично было непонятно.
— Так она не родная ваша дочь? — настаивала я.
— Татьяна, ну как вы можете такое спрашивать? Я воспитывал ее на протяжении всей ее короткой жизни!
— Приемных детей тоже воспитывают. Почему вы не признаетесь? Что здесь страшного? А вы, — обратилась я к сиделке, надеясь, что она в курсе семейных драм, — не скажете мне, кто из этих двоих людей говорит правду?
— Я ничего не знаю, — решительно заявила и без того строгая матрона. — Я только делаю уколы и даю таблетки.
Если ее нанял Гольстер, то надо бы еще выяснить, какими лекарствами эта седовласая дама потчует несчастную старушку. Похоже, сыночек не был бы против остаться один на один со своими воспоминаниями об убитой дочери. Видимо, присутствие матери его чрезвычайно раздражало.
А Гольстер переминался с ноги на ногу и под конец предложил:
— Татьяна, давайте перейдем в зал. Мама устала, ей нужно отдохнуть, а мы ее нервируем. Видите, и чашку разбила…
Я согласилась перейти в зал. Тем более что мать Гольстера, несмотря на свою немоту, рассказала мне все необходимое. Комментарии, как говорится, здесь излишни.
— Итак, что у вас за дело ко мне? — переходя на другую тему, спросил Гольстер.
— Дело вот какое. Вы только не волнуйтесь. Эта новость будет для вас ударом.
— Что вы говорите? — сыронизировал Вячеслав Павлович.
— Думаю, что так. Дело в том, что ваш сотрудник, причем не рядовой сотрудник… — я многозначительно помолчала, давая Гольстеру возможность прикинуть, о ком идет речь, — предает вас. Естественно, за вашей спиной.
— Да что вы… И какое же это имеет значение в деле об убийстве моей дочери? — резонно спросил Вячеслав Павлович и присел на диван, жестом приглашая меня занять кресло, стоящее напротив.
— Скажите, пожалуйста, — издалека начала я, — вам известен человек по фамилии Рыков?
Гольстер прищурил правый глаз.
— Разрешите, я закурю? — спросил он, как будто я была хозяйкой этого дома.
— Конечно, курите. Тем более что я тоже не против того, чтобы покурить.
Пока Гольстер ходил за зажигалкой и сигаретами, у него было время для того, чтобы обдумать вопрос, который я ему задала. Он возвратился и сказал:
— Да, я знаю такого человека, потому что это мой главный конкурент в нашем городе. Лично мне с ним не приходилось общаться.
— Правда? А вот вашему заместителю приходилось. И, как я понимаю, очень даже часто.
— Да? Ну и что же здесь такого? И кстати, откуда вам это известно?
Несмотря на день, шторы в доме Гольстера были плотно закрыты, но даже в полумраке, в котором мы находились, я видела, как щеки Гольстера запылали. Он не мог спокойно дышать, явно нервничая, но стараясь скрыть свои чувства.
— За последнее время они встречались уже несколько раз. Раньше, по-видимому, им хватало телефонных разговоров, но сейчас они предпочитают личное общение. Вот, например, вчера они виделись в кафе. Я следила за ними.
После моих слов Гольстер облегченно выдохнул. Похоже, ему и без меня было прекрасно известно об этой встрече. Его интересовало совсем другое. То, чего я так и не назвала.
Я решила пойти напролом, ошарашив Гольстера более свежей новостью:
— Но они не просто общались, попивая пивко. Пивка там, кстати, вообще не было. Во-первых, ваш заместитель устроил дебош, хотя вовсе не был пьяным, — размахивал пистолетом, довел персонал до истерики. А потом передал Рыкову кое-какие бумаги. Что в них написано, не знаю, но кое-что я все-таки разглядела. Там стояла печать «Стартела» и, между прочим, ваша, Вячеслав Павлович, подпись.
— Что?
Гольстер спохватился, но поздно. Принятое до того спиртное отрицательно сказалось на его интеллектуальных способностях, и он с головой себя выдал, задав этот простой вопрос таким грозным тоном.
— Ну и что же здесь такого? — быстренько исправился Гольстер, сменив интонацию. — Наверное, это по моей просьбе.
— По вашей просьбе? Вы же только что сказали, что незнакомы с Рыковым лично. Какое же у вас к нему могло быть дело? Вы же конкуренты!
— Как будто у конкурентов нет общих дел! — съехидничал он. — Может быть, мы хотим организовать выставку…
— Может быть? Или это точно?
— Пока еще только планы.
— Да? А о каких тогда деньгах они говорили?
Гольстер еще сильнее напрягся. Похоже, эта тема волновала его намного больше, чем предыдущая.
— Что за деньги? — спросил он нервно.
— Вы меня спрашиваете?
— Да, вас, — крикнул Гольстер. — Если пришли, так выкладывайте все начистоту.
— А вы у него сами спросите, — предложила я. — Вот позвоните сейчас и спросите. Например, о том, что он делал только что в банке. В обществе Веры Сомовой…
— Вера! Вы ее видели?
— Да, она была с Заревичем. Скорее всего, деньги, полученные Сомовым в наследство, уже в кармане Заревича. Он угрожал Вере. Она переведет их на свое имя, и Заревич заставит Сомову отдать, подарить их ему. Насколько мне известно, речь идет о довольно крупной сумме.
— Да уж… — Гольстер вскочил на ноги. — Но этого не может быть! Он говорил, что Веры нет в городе. Она якобы скрывается. А на самом деле…
