– Так найми кого угодно, если недоволен мной! – бросила женщина, гордо выпрямляясь и встречая его укоризненный взгляд. – Сперва бросил детей мне на руки, заставил им врать, а теперь обвинил в том, что их не удалось как следует воспитать – что ж, прекрасно! Пусть кто-нибудь попробует исправить мои ошибки! Но для начала – поверь слову – надо сломать эту дверь, а не то…
– Тише! – прикрикнул он на сестру, и та, недоуменно нахмурившись, умолкла. Банницкий вскочил с кресла и приник ухом к двери. – Алина! Уля! Что вы там делаете?
Ответом ему было молчание. Женщина раздраженно пожала плечами:
– Что-нибудь да делают! В последний раз, когда мы не поладили, они заперлись, подожгли комнату и сами же позвонили в службу спасения, кричали, что злая тетка их заперла и подожгла! Поверь – я имела очень интересные объяснения с полицией и психиатрами! Сперва по поводу себя, а потом, когда разобрались, – по поводу девчонок! Хвала Господу, та проклятая дверь запиралась только изнутри, и подожжена была изнутри, а то бы меня посадили!
– Надя, я слышал какой-то звук. – Банницкий подергал дверную ручку и в отчаянии взглянул на сестру. – Ты права, надо ломать. Господи… Мне это напоминает…
– Что?
– Их мать заперлась так же от своего психотерапевта, а потом бежала через крышу… Чем это кончилось, ты знаешь.
Не говоря больше ни слова, женщина с поразительной быстротой исчезла из комнаты. Ее тяжелые шаги загремели на винтовой лестнице, и вскоре внизу раздался зычный голос, призывающий «кого-нибудь». Банницкий ждал не больше двух минут, но они показались ему бесконечными. Он пытался звать, уговаривать дочерей – ему не отвечали, как будто комната была пуста. Наконец на лестнице показалась отдувающаяся Надежда, за ней следовал новый шофер с гвоздодером в руке.
– Отойди, Миша, – приказала женщина брату. – Ломайте дверь, да осторожнее, не разнесите ее в щепки.
– Черт с ней, с дверью! – вырвалось у Банницкого.
– Напрасно, – усмехнулась та. – Запрутся они еще не раз, так что же – постоянно навешивать новые двери? Ломайте осторожнее, говорю вам!
Шофер, с интересом слушавший пререкания хозяев, взялся задело и сломал дверь с подозрительной легкостью. Надежда наблюдала за ним, слегка нахмурившись и явно что-то беря на заметку. Едва замок подался, Банницкий оттолкнул шофера и сестру и бросился в комнату.
– Господи! – вскрикнул он, подбежав к окну. – Открыто! Надя, беги вниз, лови их там! Они ушли по крыше и спустились по запасной лестнице!
Однако та даже не подумала выполнять приказание брата. По-наполеоновски скрестив руки на обширной груди, женщина с видимым удовлетворением наблюдала за охватившей его паникой.
– Что вы стоите? – набросился Банницкий на шофера. – Вниз бегите! Закрыть ворота! Ищите детей!
Тот отчего-то глупо ухмыльнулся – впрочем, хозяин говорил с ним в первый раз, так что было от чего смутиться – и бросился вниз по лестнице. Надежда проводила его насмешливым взглядом и с самым невозмутимым видом оглядела комнату.
– Значит, здесь пять лет жила твоя затворница? Что ж, вкус у нее был, отрицать не могу. Пожалуй, это единственное, что было в ней настоящим. Все остальное – фальшь и ломанье. А я еще удивлялась, откуда это в ее детях? – Надежда коротко хохотнула. – Как-то не пришло в голову, что это передается по крови…
– Я тебя задушу! – Банкир так страшно переменился в лице, что эти слова не показались пустой угрозой. Сестра осеклась, однако не утратила своего нагло-насмешливого вида. – Дети сбежали, с ними может случиться что угодно!
– А ты бы назначал награду за их поимку? – поинтересовалась она.
– Не говори глупостей!
– Родной, да кто же их будет ловить ради удовольствия? Пообещай денег, тогда…
– Да дам я тебе денег, дам, сколько хочешь, только беги! – зарычал Банницкий. Его обычно бледное лицо приобрело пепельный оттенок. Сестра удовлетворенно кивнула:
– Идет. Стыдно тебя грабить, так что возьму фиксированную сумму – пять тысяч долларов. Пригодятся на лечение – твои ангелы – это синоним моего диабета. Уверена, что из-за них я и заболела. Получай!
И не говоря больше ни слова, женщина рывком раздвинула зеркальные двери стенного шкафа. Взорам присутствующих открылись вешалки с одеждой Ксении – целая гамма нежных тканей пастельных тонов. Жестом опытного хирурга женщина запустила руку в глубь шкафа и, нащупав что-то, рывком выволокла на свет. «Что-то» оказалось покрасневшей от слез и досады Алиной. Оттолкнув тетку, девочка бросилась к ошеломленному отцу:
– Зачем ты ей все разрешаешь?! Зачем ты ее оставил?! Зачем?! Зачем?!
Последнее «зачем» она выкрикнула так пронзительно, что на туалетном столике Ксении, заставленном флаконами, что-то звякнуло. К ней присоединилась заплаканная Ульяна, так же безжалостно извлеченная теткой из глубин шкафа.
– Мы не хотим с ней больше жить! Мы хотим жить с мамой и с тобой! Мы так мечтали… Мы ждали…
Ее слова утонули во всхлипываниях, и девочка тоже повисла на шее у отца. Тот устало обнял детей:
– Никогда больше не прячьтесь, слышите? Вы очень, очень меня огорчили. Я думал, с вами что-то случилось. Вы что – совсем меня не любите?
– Я тоже начинала с таких фраз! – Надежда задвинула дверцы шкафа, глядя на брата с презрительной жалостью. – Видишь, чем мне пришлось закончить… Ну, вольному воля, попробуй с ними так… Что вам? – внезапно переменила она тон. – Не нужно искать, дети здесь.
Но шофер, появившийся в дверях, отрицательно замотал головой:
– Я не поэтому… Ворота мы заперли, но там подъехало такси… Впустить?
– Генрих Петрович? – поднял на него взгляд Банницкий, продолжая прижимать к себе детей. – Впустить немедленно!
– Нет, там женщина. – Шофер повысил голос, пытаясь перекрыть громкий плач Алины. – Говорит, она к вам… Пыталась позвонить, но сказала – вы не берете трубку.
– Я забыл телефон в кабинете, – пробормотал банкир, хлопая себя по карманам, и вдруг переменился в лице: – Какая женщина? Что она сказала?
– Ничего… – Окончательно растерялся шофер.
– В следующий раз просите визитку или спрашивайте имя! – резко заметил Банницкий, отпуская дочерей, которые, прислушиваясь к интересному разговору, разом перестали плакать. – Надя, умой их и дай чего-нибудь успокоительного. Когда это Генрих приедет?!
– Ты все еще смотришь на них, как на пятилетних, – заметила сестра, одну за другой выталкивая из комнаты упирающихся девочек. – Умываться и даже краситься они умеют сами.
Оставшись в одиночестве, банкир подошел к огромному аквариуму – последней забаве покойной жены и с минуту наблюдал за сонным движением ярких рыб. Те плохо его знали и потому никак не реагировали, не сбивались в кучу, выпрашивая корм. Банницкий смотрел на них, пытаясь взять себя в руки, – он где-то слышал, что аквариумы успокаивают, но внезапно, издав короткий отчаянный стон, ударил кулаком по толстому стеклу. Раскормленные рыбы даже не шарахнулись в сторону, как будто мир за стеклом не имел к ним никакого отношения. Глядя в их невыразительные, черные и золотые глаза, можно было подумать, что так оно и есть. Внезапно банкиру стало не по себе – ему показалось, что эти холоднокровные нарядные твари внимательно наблюдают за ним. Он почувствовал себя неуютно, как в помещении с установленными скрытыми камерами, и торопливо вышел из комнаты.
Когда Банницкий разглядел наконец, кто ждет его рядом с такси, он замедлил шаги, словно не мог поверить своим глазам и боялся, что мираж исчезнет от любого резкого движения. Женщина, стоявшая по другую сторону решетки, подняла было руку для приветствия, но, увидев выражение его лица, тут же опустила ее, так и не помахав. Охранник получил указание открыть ворота, створка отъехала в сторону, но гостья стояла, не двигаясь и, чуть нахмурившись, смотрела на подходившего к ней мужчину.
– Ты?! – Банницкий застыл перед нею на миг и вдруг обнял – на глазах у довольного охранника и заинтригованного шофера. Как многие люди, находящиеся в услужении, они воспринимали личную жизнь хозяев, как часть своей собственной и даже не подумали сделать вид, что ничего не замечают. Прежний персонал вел бы себя иначе, но его нанимал Генрих Петрович. Этих же людей нанял сам хозяин, и если бы его спросили, чем он руководствовался, Банницкий не смог бы ответить. Впрочем, после гибели жены он не мог ответить на очень многие вопросы.
– Не рад или я просто некстати? – Женщина поцеловала его в щеку, и это был вполне дружеский, лишенный какой-либо томности поцелуй. – Я промучилась всю ночь, все вспоминала свои слова, что пока нам лучше не видеться… Понимаешь, я тогда струсила, у меня было одно желание – забиться в щель, чтобы никто обо мне не узнал! Что обо мне подумают твои знакомые, что скажут за спиной подруги твоей жены… Какое мне дело, в сущности? – Она внимательно посмотрела в глаза Банницкому. – Я нужна тебе, тебе сейчас плохо, трудно. Вот что главное. Я бросила работу и приехала.
