На следующий день река вынесла к левому берегу тело Марка Освальда.
…………………………………………………
Маша не перебивала рассказ Матвея ни одним вопросом. Но когда он замолчал, она осторожно заметила:
– Я все равно пока не понимаю, на чем основано предположение об убийстве.
– Потому что я не закончил, – сказал Олейников. – Как я уже сказал, мы с Марком не виделись после ужина. Я закрылся в комнате, но у меня из головы не выходил его рассказ, и я пошел на улицу проветриться. Очевидно, мы с ним разминулись совсем немного: когда он отправился на реку, я бродил где-то неподалеку. Надо сказать, дом тогда выглядел совершенно по-другому и был значительно меньше.
– Только эта стена осталась на прежнем месте, – уточнила Марфа. – Не захотела я вырубать сирень и бузину, пожалела. Утеплили ее, но больше ничего переделывать не стали. Даже окно осталось там же, где и было. Как же иначе – здесь всю жизнь по весне цветут кусты!
– Марфа, давай о реконструкции потом… – попросил Матвей. – Тетушка отвела мне комнату, которая была чем-то вроде общей гостиной, хоть и не проходной. Там стояли диван, большой стол и несколько шкафов с книгами. В нее мог зайти кто угодно, но когда я ложился спать, то поворачивал вертушку на двери.
– Малюсенькая была комнатушка, – вздохнула Марфа Степановна. – Да все комнатки были крохотными. Как мы все тогда разместились – ума не приложу.
– Генка с женой ушли спать в палатку, – напомнил Матвей. – А Бориса ты, кажется, вообще уложила спать в какой-то подсобке, где была старая раскладушка. Помнится, он очень возмущался.
– Ну, так юбилей-то был у меня, а не у него, – усмехнулась старуха. – У кого день рождения, тому и комфортные условия.
– Это сейчас не имеет значения, – нетерпеливо сказал Матвей. – Тогда меня терзало только одно: почему Марк не оставил прощальную записку. Но, в конце концов, я пришел к выводу, что он принял решение уже на реке. Когда он шел туда, то еще не знал, вернется ли домой. А там твердо решил не возвращаться.
«А ведь он, наверное, проклинал себя за тот разговор, – поняла Маша, глядя на Матвея. – За то, что фактически прижал друга к стенке и вынудил его согласиться пойти к родителям девочки».
– Но дело в том, что я ошибался, – продолжал Олейников. – Предсмертная записка существовала.
Маше потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное.
– Как?! Где вы ее нашли?
Матвей посмотрел на Марфу Степановну. Старуха закрыла глаза ладонью и покачала головой:
– Дура я, дура… Нету мне оправдания.
– Перестань, – попросил Олейников. – Это была случайность, ты же знаешь.
– Что было случайностью?! – не выдержала Маша.
Марфа обреченно махнула рукой, показывая, что не в силах продолжать этот рассказ.
– Перед тем как уйти купаться, Марк зашел ко мне в комнату и положил на стол записку, – сказал Матвей. – Через некоторое время после его ухода в эту же комнату вошла тетушка. Уже смеркалось, она не стала включать свет. На столе лежал смятый лист – другого, видимо, у Марка не нашлось. Тетушка не разглядела, что на нем что-то написано. Она взяла его со стола, сочтя за мусор, машинально сложила в несколько раз и сунула в карман фартука.
– И что потом? – напряженно спросила Маша.
– А потом, по привычке использовать все, что может пригодиться, сунула его в первую попавшуюся книжку, которую читала. В качестве закладки. Тетя, что ты читала?
– «Анну Каренину», – страдальчески ответила Марфа. – Потом, когда узнали о смерти Марка, стало не до книги. Я ее убрала в шкаф с глаз подальше, чтобы не напоминала мне о том, что случилось.
И тут до Маши дошло.
– И когда вы достали ее снова? – медленно спросила она, догадываясь, какой ответ услышит.
– Месяц назад.
– И нашли в ней записку, – утвердительно сказала Успенская.
– Да. Нашла.
– И что… – с замиранием сердца начала Маша, – что написал Марк Освальд? Вы можете мне сказать?
Матвей усмехнулся:
– Мы можем даже показать.
Из нагрудного кармана он достал сложенный вчетверо листок. И протянул Маше.
Она не сразу решилась его взять.
За десять лет бумага почти не пожелтела. Казалось, Марк Освальд писал на ней совсем недавно.
Маша развернула его. Крупным, очень разборчивым почерком на листе было написано:
«Матвей. Я знаю, кто убил ее. Никаких сомнений. Сейчас ухожу на реку, надо освежить голову. Вернусь – поговорим».
– Это точно написано Освальдом? – быстро спросила Маша.
Матвей кивнул.
– Никаких сомнений, – повторил он фразу из записки. – Почерк его, и манера писать короткими предложениями – тоже. Теперь ты понимаешь, почему ни о каком самоубийстве Марка и речи быть не может? Он догадался, кто убил Дашу, он написал, что собирается вернуться. Каким-то образом человек, которого он подозревал, узнал об этом. Может быть, Марк сам неосторожно дал ему понять, что знает о Даше. Убийца отправился за ним на реку и утопил его.
– Н-н-нет, подожди… – заикаясь, начала Маша, потому что открывшаяся перед ней перспектива ужаснула ее. – Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, – отчеканил Матвей, – что только одна версия может объяснить все факты. Марк не просто вдруг осознал, кто из круга Дашиных знакомых мог бы быть ее любовником. Нет, он увидел или услышал что-то такое, что четко указывало на убийцу. Единственная возможность совершить это открытие была у него на том самом ужине в честь юбилея тетушки. Этим все объясняется: сначала он просто был в крайне нервном состоянии и задирал всех подряд, что было для Марка абсолютно несвойственно. А затем замолчал, словно оцепенев. И после ужина написал мне записку.
– Не сразу, – вдруг сказала старуха, и Маша вздрогнула: она совсем забыла про Марфу. – Прошло не меньше часа, и мы не знаем, где был Марк в это время. А уж потом, когда стемнело, он написал тебе записку и ушел на реку. А я, – голос ее дрогнул, – ее нашла и убрала с глаз долой. Ох, дубина я стоеросовая…
– Давай без самобичеваний, – сказал Матвей. – Даже если бы ты не спрятала записку, это не отменило бы смерти Марка.
– Он услышал что-то за ужином, – повторила Маша, не слушая их. – За ужином!
Олейников внимательно взглянул на нее.
– За ужином… – твердила Маша. – Но ведь это означает…
Она замолчала.
– Да, – кивнул Матвей. – Ты все правильно поняла. Это означает, что убийца – один из нас.
Несколько минут Маша сидела с ощущением, что ее только что заставили проглотить нечто неудобоваримое. Например, репейник.
– Поэтому, глупая ты девочка, я и не хотела, чтобы ты приезжала, – проскрипела из кресла Марфа. – Еще перед тобой представление разворачивать…
Успенская машинально кивнула и только потом спохватилась:
– Какое представление?!
Она перевела взгляд с Матвея на Марфу Степановну. Старуха – удивительное дело – казалась смущенной.
– Ох, Матюша, расскажи ей! – попросила она.
– Да уж придется, – хмуро отозвался Матвей. – Хоть и не хочется.
«Не хочется – не говорите!» – немедленно вскинулся Машин внутренний голос. Но вслух она неожиданно даже для себя произнесла совершенно другое:
– Я никому не расскажу, честное слово!
И сама услышала, как глупо и по-детски это прозвучало.
– Ну, если честное… – хмыкнул Олейников. – Хорошо. Ты понимаешь, что я хочу найти убийцу Марка?
Маша кивнула.
– Поэтому мне потребовалось собрать всех, кто приезжал сюда десять лет назад. Восстановить события. Я решил, что это самый простой способ разобраться в произошедшем.
– И Марфа Степановна очень удачно подвернулась со своим наследством… – вслух подумала Маша.
– Г-хм, – выразительно сказала старуха.
– Что? – Успенская непонимающе взглянула на нее.
– Ничего-ничего, – поспешно заверил Матвей. – Тетя Марфа!
– Нет, Матвей, я так не могу! – воспротивилась тетушка. – Скажи девочке правду.
Но Машу уже осенило.
– Нет никакого наследства! – воскликнула она, и Олейников тут же шикнул на нее. – Нет никакого наследства, – шепотом повторила Успенская. – Вы все это придумали, чтобы собрать их здесь, да?
– В общем, да, – признался Матвей. – Нужен был гарантированный червяк на крючке.
– А если бы я сказала, что приглашаю всех на восьмидесятилетие, приехал бы только Генка со своей толстухой, – подтвердила Марфа. – Ни Бориса, ни Кешку затащить сюда мне бы не удалось. Друг друга они терпеть не могут, да и ко мне не питают особой любви. Мы с Матвеем подумали и решили: приманка должна быть такой, чтобы никто не прошел мимо. Деньги! Большие деньги! Вот я и соврала, что собираюсь в монастырь на старости лет, а имущество хочу отдать. Как, убедительно сыграла?
– Пожалуй… – протянула Маша. Про себя подумав, что она все-таки почувствовала что-то неестественное. Наверное, противоречие между здравомыслием Марфы и ее поведением.
– С тобой было особенно трудно, – вздохнула Марфа. – Не хотелось мне совсем уж чокнутой показаться. А что делать? Надо было убедить всех, что я религиозна до камней в почках. Иннокентий, например – тот сразу повелся, а ты посматривала с недоверием.
