Судья откинулся на спинку кресла. Он холодно молвил:
– Похоже, обвиняемый, вы позабыли, что находитесь в суде. Я приказываю вам ответить на мои вопросы.
– Вы можете пытать меня хоть до смерти, – ясным голосом отвечал художник. – Ничто не заставит меня отвечать на этот вопрос!
Судья Ди вздохнул и сказал:
– Я обвиняю вас в неуважении к суду.
По знаку судьи два пристава сорвали с У халат. Двое других схватили его за руки и прижали лицом к полу. Затем они вопросительно посмотрели на старосту Фана, который стоял, держа в руке тяжелую плетку.
Староста посмотрел на судью со страдальческим выражением на лице.
Судья Ди понял все. Фан был справедливым человеком и боялся, что в гневе может забить У до смерти. Судья показал на одного пристава крепкого телосложения.
Тот забрал плетку у старосты, затем занес в воздухе мускулистую руку, и плетка с силой опустилась на обнаженную спину У.
Плеть все стегала и стегала спину стонущего художника. После десятого удара кровь хлынула из рассеченного тела. Но У молчал, и было видно, что говорить он не собирается.
После двенадцатого удара У лишился чувств.
Пристав остановил пытку. Судья Ди знаком приказал другим двоим приставам поднять У с пола и поставить его на колени. Они принялись жечь пропитанную уксусом тряпку у него под носом, пока художник не пришел в сознание.
– Посмотри в лицо начальнику! – приказал судья Ди.
Один из приставов схватил У за волосы и запрокинул ему голову. Губы У конвульсивно двигались. Безжизненным голосом он прошептал:
– Я ничего не скажу.
Пристав уже занес тяжелую рукоять плетки, чтобы ударить У по лицу, но судья Ди знаком остановил его и спокойно обратился к У:
– У, вы образованный юноша. Неужели вы не понимаете все безумие вашего поведения? Я знаю о ваших отношениях с бедной заблудшей девушкой гораздо больше, чем вы предполагаете.
У отрицательно покачал головой.
– Я знаю, – бесстрастно продолжал судья, – что вы встречались с Белой Орхидеей в «Приюте Трех Сокровищ», храме возле восточных врат, и что…
Внезапно У вскочил. Он с трудом держался на ногах, и пристав подхватил художника под руку, чтобы тот не упал, но У этого даже не заметил. Он поднял обнаженную правую руку, по которой струилась кровь, и, грозя кулаком судье, пронзительно закричал:
– Теперь она исчезнет навсегда. Это ты, пес чиновный, погубил ее!
Из толпы послышались громкие восклицания. Староста Фан сделал шаг к обвиняемому и тоже стал выкрикивать что-то бессвязное. Приставы не знали, что и делать.
Судья Ди постучал молотком по скамье. Он возгласил громовым голосом:
– Тишина и порядок!
Шум стих.
– Если это повторится, – сурово изрек судья Ди, – я буду вынужден приказать очистить зал! Пусть все останутся на своих местах.
У снова рухнул на пол. Его тело сотрясали рыдания. Староста Фан застыл по стойке «смирно». Он прикусил губу так сильно, что по подбородку заструилась кровь.
Судья Ди медленно пригладил бороду.
Затем его глубокий голос нарушил скованное молчание:
– Сюцай У, вы видите, что вам ничего не остается, кроме как поведать всю историю целиком. Из вашего последнего выкрика следует, что я подверг жизнь Белой Орхидеи опасности, упомянув о ваших тайных свиданиях в заброшенном храме, а значит, это вы ответственны за ее исчезновение. У вас было времени более чем достаточно для того, чтобы предупредить меня.
Судья сделал знак, и приставы поднесли У чашку крепкого чаю. Он осушил ее в один глоток, а затем произнес убитым голосом:
– Теперь ее тайна известна всему городу. Теперь ее не спасти!
Судья Ди сухо заметил:
– Предоставьте суду решать, можно ли ее спасти или нет. Еще раз прошу вас рассказать все, как есть.
У взял себя в руки и тихо начал:
– Возле восточных врат стоит небольшой буддийский храм, называющийся «Приютом Трех Сокровищ». Много лет назад, когда дорога на запад еще лежала через Ланьфан, он был построен монахами из Хотана. Когда монахи ушли отсюда, храм пришел в упадок, люди из соседних домов разобрали двери и мебель на дрова. Но роспись на стенах, великолепная роспись, сохранилась.
Я обнаружил эти фрески случайно, когда блуждал по городу в поисках образцов буддийского искусства. Я стал часто захаживать в храм и перерисовывать там эти росписи. Особенно мне полюбился маленький внутренний садик за храмом; по ночам я пробирался туда, чтобы наслаждаться лунным сиянием.
Как-то вечером недели три тому назад я крепко выпил и отправился в храм, чтобы ночной воздух освежил мою голову.
Сел на каменную скамью и тут вижу – входит в сад девица.
У потупился; в зале царила мертвая тишина.
Подняв голову, художник посмотрел перед собой невидящими глазами и продолжил:
– Показалась она мне самой богиней Гуан Инь, сошедшей на землю, облачившись в тонкий халат из белого шелка, накинув на голову белый шелковый платок. На ее прелестном лице застыла глубокая, невыразимая печаль, слезы блестели на бледных щеках. Божественные черты ее навсегда запечатлелись в моей памяти, я буду помнить их до самой смерти.
У закрыл лицо ладонями, а затем бессильно опустил руки.
Странное свидание У Фэна в храмовом саду
– Кинулся к ней, лепеча какие-то бессвязные слова, а она отшатнулась испуганно и прошептала: «Не смей говорить со мной, уходи! Я боюсь тебя!» Тогда я упал перед ней на колени, умоляя поверить мне.
Она запахнула плотнее халат и молвила тихим голосом: «Мне велено не покидать дома, но сегодня ночью я выскользнула наружу. Сейчас мне пора назад, иначе меня убьют! Никому не рассказывай обо мне. Я еще вернусь!»
Тут набежавшее облачко закрыло луну. В темноте я услышал звук легких, поспешно удалявшихся шагов.
В ту ночь я до самой зари обыскивал весь храм и его окрестности. Но она исчезла бесследно.
У замолчал. Судья Ди знаком повелел, чтобы ему дали еще одну чашку чая, но У нетерпеливо помотал головой.
– С того самого незабываемого вечера я ходил в заброшенный храм каждый вечер. Но она так больше и не пришла. Очевидно, ее держат где-то взаперти. Теперь, когда все узнали об ее ночном визите в храм, тот, кто похитил девушку, наверняка убьет ее.
И У снова разразился рыданиями.
После небольшой паузы судья Ди заговорил снова:
– Теперь вы убедились сами, юноша, как опасно не договаривать до конца. Суд сделает все возможное для того, чтобы отыскать девицу. А вы между тем расскажите нам, как вы убили генерала Дина!
– Я поведаю вам все, что угодно, ваша честь, но не сейчас! Умоляю вас, пошлите людей, чтобы спасти эту девушку, пока еще не слишком поздно!
Судья Ди пожал плечами и сделал знак приставам, которые схватили У и поволокли его обратно в застенок.
– Сюцай Дин, – молвил судья, – дело приобрело неожиданный оборот, который, впрочем, не имеет касательства к убийству вашего отца. Ясно, однако, что дальнейший допрос обвиняемого сейчас бесполезен. Посему я прекращаю слушание на некоторое время. – С этими словами судья встал и сошел с помоста.
Толпа зрителей медленно растеклась из присутствия, оживленно обсуждая между собой последние волнующие новости.
Переодевшись в домашний халат, судья Ди повелел десятнику Хуну позвать старосту Фана.
Ма Жун и Дао Гань уселись на скамеечки возле стола судьи.
Когда староста вошел, судья Ди сказал:
– Староста, я понимаю ваше душевное потрясение. Какое несчастье, что я не показал вам эту картину раньше, но я не мог и предположить, что она имеет какое-то отношение к вашей старшей дочери. И тем не менее это первое известие о ней за все время.
Произнося эти слова, судья взял кисть, алую тушь и выписал три повеления.
– Сейчас вы, – продолжал он, – возьмете двадцать вооруженных людей и немедленно направитесь в «Приют Трех Сокровищ». Ма Жун и Дао Гань покажут вам путь. Опытней их нет у меня сыщиков, они знают свое дело. Эти бумаги позволят вам входить в любой дом в квартале и проводить обыск!
Судья приложил большую печать управы к бумагам и вручил их Ма Жуну. Ма Жун поспешно сунул их в рукав, после чего все трое удалились.
Судья Ди тем временем повелел служителю принести чайник с горячим чаем. Отхлебнув из чашки, он обратился к десятнику Хуну:
– Мне отрадно, что староста теперь хоть что-то знает о своей пропавшей дочери. Теперь, когда известно, что это она изображена на картине, я начинаю находить в ее чертах сходство с младшей дочерью Фана, Черной Орхидеей. Как я этого сразу не заметил!
– Единственный, кто обратил на это внимание, ваша честь, – лукаво заметил десятник, – был наш славный боец Ма Жун.
Улыбка тронула губы судьи.
– Это может означать, – сказал он, – что Ма Жун разглядывал Черную Орхидею внимательнее, чем ты или я!
