Кофе выпит. Отставляю в сторону пустую чашку, выключаю ноутбук. До ленча у меня ещё есть немного времени. Вот и потрачу его на осмотр рыцарских доспехов у комнаты Мари. Сказано – сделано. Спускаю себя в коридор, топаю к винтовой лестнице. Мне нужно на второй этаж, туда, где три часа назад мы нашли висящую в петле Мари.
Возле зловещей комнаты кипит особенная жизнь. Люди в форме и штатском снуют туда-сюда, громко переговариваются, деловито возятся с какими-то мудрёными приборами. Понятно, что полицейские добросовестно работают на месте преступления. Стараясь не обращать на себя внимания, подхожу к нише со статуей.
Фигура рыцаря едва достаёт мне до плеча. Я знаю, что жители Средневековья были щуплыми, невысокими человечками. Внимательно разглядываю блестящие доспехи, щит с замысловатым гербом, алебарду. На поясе статуи висит кинжал. Обёртываю рукоятку кинжала носовым платком и осторожно вынимаю его из ножен. Узкий, остроконечный клинок. Таким клинком в старину наносили так называемый «удар милосердия» – добивали поверженного противника. Им вполне можно было отправить и Харди в мир иной. У меня в мозгу мелькает догадка, зачем Бахману понадобилась алебарда.
– Что вы тут делаете, герр писатель?
Оглядываюсь. Это Сквортцоф. Он неизбежен, как понос после молока с солёными огурцами. Протягиваю великану кинжал.
– На вашем месте, герр инспектор, я отдал бы этот предмет на исследование. Если вы ещё не нашли орудие убийства Харди, то, вполне вероятно, что молодой человек был убит именно этим кинжалом. Да и алебарду прихватите.
Сквортцоф небрежно забирает у меня оружие, крутит в руках, подносит к глазам. Я ожидаю, что дотошный верзила лизнет лезвие языком, но напрасно. Инспектор подзывает одного из подчинённых и передаёт ему кинжал.
– Возьмите ещё алебарду и немедленно отправьте оружие в лабораторию!
Сквортцоф провожает взглядом помощника, который бросается выполнять приказ, потом насмешливо обращается ко мне:
– А на вашем месте, герр Росс, я бы не путался под ногами у полиции. Я слышал, что вы взялись за частное расследование убийства Бернхарда Курца? Напрасно. Лучше занимайтесь своими книжками или прогуляйтесь по террасе. Подышите свежим воздухом. Будет больше пользы.
Сквортцоф машинально подбрасывает ключи от машины в воздух. Коварные ключи пролетают мимо подставленной ладони инспектора и со звоном падают на пол. Упс!
Моя гордость уязвлена. Похоже, что эта гора сосисок с картофельным пюре издевается надо мной? «Прогуляйтесь! Подышите свежим воздухом!» Между прочим, на улице льёт как из ведра! Мне очень хочется побарабанить пальцами по столу. А ещё лучше – по квадратной башке инспектора. На моём тайном языке это бы означало: «Вот ведь гадёныш!» Однако ближайший доступный стол стоит у меня в комнате, а до башки не дотянуться. Утешает одно: таким большим поганцем я точно никогда не вырасту! Со сдержанным достоинством киваю заднице Сквортцофа, который нагнулся, чтобы подобрать ключи, и, кипя от возмущения, тащусь обратно в свою башню.
В комнате без сил падаю на кровать. Всё! Меня больше не трогать, но при пожаре выносить первым. Засыпая, слушаю ровный шум дождя за окнами. Мне кажется, что это не капли молотят по стёклам, а Харди и Мари бледными пальцами стучатся из Нави в Явь. Они хотят мне сказать что-то чрезвычайно важное, но я не успеваю узнать, что. Проваливаюсь в глубокий сон. Последняя мысль в гаснущем сознании: «Не забыть сегодня же поговорить с извращенцем!»
Ленч я проспал. Спускаю себя в столовую только к обеду. Поредевшая студия живописи уже там.
«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!»
– Я заглянула к вам, Вадим, чтобы позвать на ленч, но вы так сладко спали, что я не стала будить, – виновато говорит мне Лиля, пробегая мимо с тарелками в руках.
Ну и ладно. Всё равно у меня не было желания дегустировать очередной завтрак Геракла. Ещё немного и мне станет близка Северная Корея с их травяной диетой. Положение спасают только неизменный борщ на обед и ужины строгой украинской направленности.
Оглядываю столовую в поисках интересующего меня человека. Ага! Мастурбатор, изгадивший портрет Харди, здесь. Смотрю дальше. Алинки нет. Баклажан опять в зелёном балахоне. В начале стола возле камина сидит прямой, как прут арматуры, Бахман. Дымит трубкой. У маэстро такой угрюмый вид, что Эрих больше не решается приставать к нему со своей винографолией. Малютка Понтип сострадательно поглядывает на мужа и украдкой вытирает глаза. Она больше не улыбается. Остальные кандидаты в убийцы молча уплетают борщ, салаты, пьют чай, кофе, колу, минералку. Желания заниматься пустопорожней болтовнёй нет ни у кого. Даже у Эдика. Он молча пожимает мне руку и возвращается к борщу. Что ж. Есть время, чтобы опорожнять желудок, а есть – чтобы его наполнять. Устраиваю себя возле Эдика. Осваиваюсь. Наполняю желудок.
Трапеза подходит к концу, когда я вспоминаю про велосипед. Я так и не спросил художников, видел ли кто-нибудь из них эту штуку. Почему бы не спросить сейчас? Сказано – сделано.
– Прошу минуту внимания, – повышаю я голос. Творческие люди поворачивают головы в мою сторону. На многих лицах испуганное выражение. Заметно, что в Замке привыкли к плохим новостям.
Задаю вопрос, мучающий меня с четверга. Художники недоумённо переглядываются, пожимают плечами. Все молчат. Вдруг Эдик тычет пальцем в Кокоса.
– Я недавно видел, как он ехал на велике с чёрной рамой.
Я с облегчением перевожу дух. Ходячий справочник Нашего Городка не подвёл.
– Когда ты видел Кокоса?
– По-моему, это было позавчера. Точно! Позавчера, после обеда. Я вешал картины на первом этаже и случайно взглянул в окно. Кокос как раз проезжал мимо на велосипеде. Я ещё удивился. Откуда у него взялся велик? Он же в Замок приехал на автобусе.
Эдик говорит по-русски, поэтому Кокос не понимает о чём идёт речь. Однако он не настолько туп, чтобы не догадаться, что мы говорим о нём. Толстенький албанец вскакивает со стула. Он хочет скрыться из столовой, но путь ему преграждает Сквортцоф. Кокос пытается проскочить мимо великана, но не тут-то было.
– Держите его, герр инспектор! – кричит Эрих. – Этот человек забрал велосипед!
Сквортцоф проявляет неожиданное проворство и ловит Кокоса за руку. Тот жалобно морщится от боли. Из такой лапищи не вырвался бы даже носорог.
– Кто-нибудь может мне толком объяснить, о каком велосипеде идёт речь? – рявкает инспектор, не отпуская Кокоса.
– О том самом, про который вам говорил герр Росс, – волнуясь, отвечает Эрих. – Герр Трепнау только что подтвердил, что видел, как этот человек ехал на велосипеде в четверг после обеда.
Эрих упорно называет Кокоса «этот человек» видимо потому, что не знает настоящего имени албанца, а произнести вслух прозвище у воспитанного управляющего язык не поворачивается. Впрочем, Сквортцофа такая куртуазность не тяготит, поэтому он громогласно спрашивает бедного косовара:
– Ну-ка, Кокос, признавайся! Зачем ты спрятал велосипед в кустах?
– Я не прятал! Я его там нашёл! – лепечет толстяк. – Я верну велосипед! Обещаю!
– Так ты его украл?! – в ярости рычит великан, наливаясь краской. – Кража велосипеда – это серьёзное преступление в Байроне! Это не Балканы! Придётся теперь тебе ночевать не в Замке, а у нас в полиции.
Кокос начинает всхлипывать. Я опускаю глаза. Жёваный стыд! Вроде здоровый мужик, а распустил сопли, как первоклассник.
– Я не крал велосипед! Просто случайно нашёл и взял себе. Всё равно, он был никому не нужен! Валялся в кустах!
– А куда ты его дел?! – трясёт Кокоса Сквортцоф. – Где велосипед сейчас?
– Продал. В азюльхайме. За полтинник.
– Кому?
– Одному земляку.
Сквортцоф отпускает растрёпанного Кокоса.
– Сейчас ты поедешь со мной в азюльхайм и покажешь своего земляка.
Решив с албанцем, инспектор поворачивается к Бахману.
– Вообще-то я за вами, доктор. Собирайтесь.
Бахман вынимает трубку изо рта.
– С какой стати, герр инспектор? Мне пора звонить адвокату?
Сквортцоф сверлит худого маэстро злыми глазками.
– Адвоката можно не беспокоить. Просто у нас появились новые данные. Соответственно возникли новые вопросы. Необходимо с вами поговорить.
Бахман недоуменно пожимает плечами, но поднимается с места и идёт к выходу. Подталкивая в спину Кокоса, Сквортцоф следует за ним. Народ начинает расходиться. Я тоже покидаю столовую – «Чюсс! – Чюсс!» – и возвращаюсь к себе. Подхожу к окну с видом на серую гладь реки. Снаружи доносятся слабые голоса птиц. Дождь закончился, но в моей комнате всё, как обычно: холодно, сыро, мерзко. Поспешно включаю электрообогреватель, сажаю себя к ноутбуку.
Итак, что мы имеем? Сквортцоф не зря забрал Бахмана в полицию. Я и сам всё больше думаю о роли маэстро в трагедии с Харди и Мари. Эти его гонки по этажам с алебардой в утро убийства парня, его попытка скрыть от полиции этот факт вызывают большое подозрение. Зачем Бахману могла понадобиться алебарда, я догадываюсь. С другой стороны, неужели он задушил ремешком собственную дочь? Трудно представить себе такое злодейство.
