Вдруг тропа резко пошла вверх. Слева была отвесная скала, справа – пропасть. Мы невольно сбавили шаг и так шли какое-то время затаив дыхание.
В конце концов мы опять спустились на дно ущелья и по нему вышли в нужное место. Неподалеку два бедуина пасли внушительное стадо коз. Халед оказался кстати. Он ушел к ним и минут двадцать, не меньше, о чем-то разговаривал. Мы уже стали нервничать...
– Я им наплел, что вы американские туристы, большие друзья палестинского народа, и что я – ваш гид… – отчитался он, вернувшись.
– Поверили?
– Да вроде. Подождем, пока они отойдут. Надо только придумать себе занятие – для убедительности. Давайте что ли устроим привал.
– А о чем же вы так долго беседовали?
– Хозяйственные, политические вопросы обсуждали… – усмехнулся Халед. – Давайте пока перекусим, чтобы оправдать наше затянувшееся присутствие…
Мы достали бутылки с водой и еду и принялись театрально угощаться. Как только бедуины ушли, мы сразу свернули все, и Андрей быстро юркнул в расщелину, на дне которой находился его «шкуродёр». Мы за ним.
Еще раз убедившись, что за нами никто не наблюдает, мы не без труда один за другим пролезли в пещеру.
Свиток был на месте! Ни Пинхас, ни бедуины до него не добрались – он лежал таинственный, нетронутый, многозначительный. И, кажется, мы все втроем чувствовали одно и то же: как будто у нас на глазах смыкаются разорванные века.
– Ну что ж, – усмехнулся я, чуть придя в себя. – Чувство любопытства мы удовлетворили. Где свиток находится, знаем. Но вот что мы теперь с ним делать будем?
– Хороший вопрос. Я тоже не знаю: выносить или до лучших времен оставить?
– И впрямь непросто, – сказал я. – С одной стороны, необходимо вызволить рукопись с территории Арафата, с другой – мы совершенно не знаем, куда ее перепрятать. И, главное, завремся, если сами отнесем находку в Управление древностей. Я ведь не уверен, что руководство Управления не вернет рукопись «законному владельцу». Сейчас у всех крыша поехала...
– Я думаю, ты преувеличиваешь. Не могу поверить, чтобы израильские археологи были способны отдать Арафату такую ценную находку.
– Ты их не знаешь. Они ему землю отдают. Так неужели пожалеют то, что на земле «валяется»?
– Может, тогда пусть рукопись у тебя пока полежит?
– Где это у меня?! – опешил я. – На ферме? Со мной в караване еще один работник живет, а дома родители не допустят.
– Почему?
– Да потому, что это, извини меня, чистая уголовщина!
– А ты им не говори! – вдруг предложил Андрей, азартно улыбаясь.
– Не говори... Ты не знаешь моей мамы, – махнул я рукой. – От нее ничего в доме спрятать невозможно, у нее маниакальная страсть к уборкам. Исчезновение Саритиного телефона – ее рук дело. То же и с рукописью произойдет. В лучшем случае она этот грязный предмет просто выкинет. Нет, этот авантюризм не пройдет.
– Ладно, тогда мы можем просто перенести свиток на израильскую территорию и потом «обнаружить» его там. Если найдем надежного консультанта, который бы придумал хорошую версию для Управления древностей, – хорошо. Нет – мы, в конце концов, не археологи и не обязаны отвечать на трудные вопросы, как эта рукопись оказалась в той пещере, где ее раньше никто не обнаружил. Сейчас мы ее перепрячем, а потом через какое-то время «найдем». Излагать мы будем версию второго «обнаружения» и потому никогда не запутаемся. А пока сделаем еще несколько снимков и будем их изучать...
Андрея говорил так горячо и уверенно, что его идея показалась мне в ту минуту здравой. Мы сделали пару снимков тех двух листов, которые уже у нас имелись, так как на фотографиях края получились смазанными, но разворачивать свиток дальше побоялись. Потом мы положили его в специально подготовленный футляр и вынесли наружу.
– Пока главное – вынести рукопись из арафатовских пределов, да и Пинхас ее теперь не найдет. А то мне, честно говоря, совсем не хочется дарить ему славу открытия...
– Хорошо. Ну, а что мы Пинхасу-то скажем?
– А ничего не скажем! – Андрей вошел в раж, ему все было ни по чем. – Ты передашь ему, что я не тороплюсь объявлять о находке, а ему не покажу, где она спрятана... Пусть применит свой высокий профессионализм и разыщет ее сам. Но у меня еще и другое сомнение... – добавил Андрей и покосился на меня.
– Наш арабский друг?
– Да. Ему вообще можно доверять? Он ведь теперь полностью в деле оказывается, – мы присели снаружи от пещеры и говорили по-русски, не понижая голоса и не меняя интонации. А Халед стоял неподалеку и спокойно смотрел вдаль, как будто думая о чем-то своем.
– Я давно с ним сдружился и вполне доверяю. Особенно после того, как разъяснился его статус. Но если ты опасаешься, мы можем попробовать припрятать рукопись незаметно.
– Давай попробуем. Помнишь то место, где мы сделали первый привал?.. Я там в пещере глубокую щель приметил. Давай незаметно спрячем туда футляр. Я буду с нашим спутником свой иврит совершенствовать, а ты в это время прячь!
– Как скажешь... Согласен, тут есть свои резоны.
Когда мы добрались до нужной пещеры — спрятать свиток тайком от Халеда не удалось. Технически это оказалось вовсе не просто, да и неловко было: человек рисковал больше, чем мы сами. Некрасиво за его спиной что-то прятать.
– Мы решили сюда археологов привести, – пояснил я Халеду свои действия, поймав его удивленный взгляд.
– Не затягивайте только с этим... – предупредил Халед.
***
Через несколько дней я и Халед провожали Андрея в Москву. Одну из найденных им монет Андрей для надежности оставил у меня, вторую благополучно провез в Россию.
Пинхас позвонил дней через десять. Было уже начало марта. Вся страна тогда была в шоке из-за волны терактов в Иерусалиме и Тель-Авиве.
– Ну, когда же мы идем? – бодрым голосом осведомился Пинхас.
– Куда? – почему-то переспросил я.
– Ну за рукописью, конечно! – как ни чем не бывало ответил он. – Когда мы идем за рукописью?
Я ответил не совсем так, как готовился. Не было сил городить многоэтажную ложь:
– Андрей уехал, а я подробностей не знаю... Пождем, когда приедет, – вяло сказал я.
Пинхас мне, конечно, не поверил...
***
После отъезда Андрея я всерьез взялся за переснятые фрагменты и вскоре разобрал еще несколько фраз, явно представляющих собой отрывки гимна:
«Я стану ловушкой для грешников и исцелением для всех раскаявшихся в грехе… Я стану умом простецов, оплотом растерянных… стыдом предателей…. Скрежещущий зубами… истина… жизнь...»
Я отослал этот перевод Андрею и занялся последним, наименее сохранившимся фрагментом, который Андрей когда-то пытался прочитать. Там среди немногих полностью сохранившихся слов вроде бы действительно было имя – Йешуа. Во всяком случае понять это слово просто в значении «спасение» казалось затруднительным.
***
ויהי לבתר יום הדין.... אז אמר ישוע חשת[א]...... ויעמוד קמי כהנא רבא........ שבעא תורין בתראי..... יומא.... .....נצלבו
«После Йом-Кипура… тогда Иешуа сказал: Сейчас… и предстал перед Первосвященником… последние семь тельцов… день… были распяты…»
***
Я позвонил Андрею.
– На внешнем фрагменте мало что сохранилось, но то, что сохранилось, – довольно интересно. Во-первых, действительно там написано имя «Йешуа».
– Да что ты говоришь?! Прочти мне сейчас все, что ты смог разобрать…
Я зачитал.
– И что ты об этом думаешь?
– Ничего я пока не думаю. Как разобрал эти слова, сразу тебе позвонил... Я потом опять попробую, может быть, еще что-нибудь откроется…
Дня два я пытался разобрать еще один абзац, в котором читалась лишь половина букв и даже меньше. Но в конце концов я бросил эти попытки.
– К сожалению, я не могу больше достоверно расшифровать ни одного слова, – позвонил я Андрею еще раз через неделю. – Так что в настоящий момент это все, что мы имеем.
– Послушай, – взволнованно заговорил Андрей. – Пинхас сказал, что в ущелье Макух жили иудео-христиане. Помнишь?
– Ну?
– Так вот, я убежден, что это Евангельский текст. Те слова, которые вы с Пинхасом приняли за гимны Учителя праведности, – это евангельские слова. Так ведь и Иисус о себе говорил: «Кто жаждет, приходи ко мне и пей». Это в Евангелии от Иоанна. Потом второй отрывок, где говорится о том, что кто-то станет исцелением раскаявшихся, также похож на Евангельский… Там есть слова «истина» и «жизнь». Это тоже из Иоанна: «Я есмь путь, истина и жизнь»… Если это Евангелие, а я почти уверен, что это Евангелие, то это сенсация. Евангелие на арамейском, о котором только упоминали отцы церкви! А может быть, даже и совсем неизвестное… А что это за семь тельцов, как ты думаешь?
