Собрав сумку, мать уже готовилась повесить ее на плечо, когда я накрыл ее руку своей.
– Это не папа.
– Это он!
– Нет, не он. Пожалуйста, подожди меня здесь.
Я оборвал ее довольно-таки резко. У меня больше не было сил сохранять спокойствие, и я жестом предложил матери оставаться на месте, сомневаясь, правда, что она выполнит мою просьбу. Сам же я поспешно сбежал по лестнице вниз, в прихожую. Марк перестал сражаться с дверью и, просунув ногу в щель, пытался расширить ее, одновременно прижав к уху телефон и, очевидно, собираясь позвонить мне. Я, увлекшись рассказом матери, совсем забыл о нем. А ведь мне следовало догадаться, как Марк отреагирует, – он уже и так выразил беспокойство из-за того, что я остался с ней один на один. Понизив голос, я сказал:
– Извини, что не позвонил, но ты очень не вовремя.
Я вовсе не хотел, чтобы это прозвучало столь агрессивно. Марк явно растерялся. Я же ударился в панику: я долгие годы выстраивал свой обман и сейчас понимал, что эта насквозь прогнившая ложь рушится на глазах, причем я вряд ли успею придать хотя бы видимость приличия ее коллапсу. Уже не владея собой, я взмахом руки попросил его отойти на шаг, захлопнул дверь, снял цепочку и распахнул дверь настежь. Марк собрался было заговорить, но тут же замер с открытым ртом, глядя поверх моего плеча.
В дальнем конце коридора стояла мать, сжимая в руках сумочку. В переднем кармане ее джинсов я заметил очертания деревянного ножа. Мы втроем застыли как вкопанные, глядя друг на друга. Наконец мать сделала маленький шаг вперед, оценивающе оглядела дорогой костюм и туфли Марка, и осведомилась:
– Вы врач?
Марк покачал головой:
– Нет.
Обычно вежливый и разговорчивый, он ограничился коротким односложным ответом, явно не зная, как вести себя.
– Это Крис прислал вас?
– Я живу здесь.
Я пришел ему на выручку:
– Это Марк. Это его квартира.
Слишком поздно я сообразил, сколь жалко прозвучали эти слова после того, как я долгие годы мечтал о том, как познакомлю его со своими родителями. И все закончилось тем, что я представил его как домовладельца, а не своего возлюбленного. Мать переключила внимание с его одежды на лицо и сказала:
– Меня зовут Тильда. Я – мама Даниэля.
Марк улыбнулся и собрался было шагнуть вперед, но вовремя спохватился, поняв, что перемирие пока еще очень хрупкое.
– Рад познакомиться с вами, Тильда.
По какой-то причине матери не понравилось, как он произнес ее имя, и она осторожно отступила на шаг. Стараясь взять себя в руки, она поинтересовалась:
– Вы хотите, чтобы мы ушли?
– Вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
– А вы?
Марк покачал головой:
– Нет. Дайте мне одну минуту, и я уйду.
Мать уставилась на него, что при других обстоятельствах выглядело бы крайне невежливо. Марк выдержал ее взгляд с безмятежной улыбкой. Мать первой отвела глаза и, глядя себе под ноги, пробормотала:
– Я буду наверху.
Перед тем как выйти из прихожей, она окинула Марка взглядом, а потом кивнула, словно подправляя собственное мнение об окружающем мире.
Мы молча ждали, пока мать поднимется по лестнице, прислушиваясь к ее тяжелым шагам. Оставшись один, я повернулся к Марку. Встреча, которой я долго страшился, все-таки состоялась, причем так, как мне не могло привидеться и в страшном сне – мать и мой партнер познакомились, но как-то не по-настоящему, словно понарошку. Я же вновь прибег к обману и, вместо того чтобы прямо сказать: «Это мужчина, с которым я живу», смог пролепетать лишь: «Это его квартира». Это была полуправда, сильно смахивавшая на ложь. Подобное развитие событий глубоко опечалило Марка – от этой встречи он ожидал гораздо большего. Но, оставив в стороне собственные чувства, он негромко спросил:
– Как она?
– Не знаю.
Пока что я не видел особого смысла в том, чтобы передавать ему суть нашего разговора. Он сказал:
– Дэн, я должен был убедиться, что с тобой все в порядке.
Он никогда бы не пришел только для того, чтобы познакомиться с ней, или потому, что чувствовал себя обделенным. Он явился, чтобы предотвратить катастрофу и подстраховать меня на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Он наверняка бы согласился с моей матерью в том, что на меня нельзя рассчитывать в трудную минуту. Я согласно кивнул:
– Ты поступил правильно, что вернулся. Но я справлюсь.
Мои слова Марка явно не убедили.
– И какой у тебя план?
– Сначала я дослушаю ее до конца, а потом мы решим, нуждается ли она в лечении. И стоит ли обратиться в полицию.
– В полицию?
– Пока еще ничего толком не ясно. – Помолчав, я добавил: – Сюда летит мой отец. Он передумал. Его самолет должен приземлиться уже совсем скоро.
– Он тоже приедет сюда?
– Да.
– Ты уверен, что хочешь, чтобы я ушел?
– Она не будет говорить, если ты останешься в квартире. Во всяком случае, если и будет, то не так свободно, как раньше.
Марк ненадолго задумался.
– Ладно, я уйду. Но вот что мы сделаем. Я буду в кафе за углом. Почитаю, займусь кое-какими делами. Это в двух минутах ходьбы. Позвони мне, если что-то изменится. – Уже открывая дверь, он бросил мне на прощание: – Смотри не оплошай.
Я ожидал, что мать будет подслушивать, но коридор оказался пуст. Поднявшись наверх, я увидел, что она стоит у окна, и подошел к ней. Она взяла меня за руку и произнесла его имя так, словно пробовала на вкус:
– Марк… – После чего, словно в голову ей только что пришла неожиданная мысль, предложила: – Расскажи мне, как ты живешь.
Не в силах справиться с обуревавшими меня чувствами, я лишь молча сжал ее руку. Должно быть, мама поняла меня, потому что заговорила сама:
– Я помню наш отпуск на южном побережье. Ты тогда был еще совсем маленьким, тебе только-только исполнилось шесть лет. Было очень жарко, и над нами голубело чистое небо. Мы поехали на пляж в Литтлхэмптоне, рассчитывая, что погода весь день будет замечательная, но, приехав туда, обнаружили, что с моря дует пронизывающий ветер. Решив не сдаваться, мы укрылись за песчаной дюной, которую намело ветром в конце пляжа. Мы улеглись в выемку на вершине и совершенно не чувствовали ветра, если не высовывались из нее, конечно. Сверху пригревало солнышко, да и песок был теплым. Мы лежали так довольно долго, загорали и даже задремали. В конце концов я сказала: «Мы не можем остаться здесь навсегда». А ты посмотрел на меня и спросил: «Почему?»
– Мам, о моей жизни мы поговорим в другой раз.
Но голос матери оставался таким же печальным, как и на протяжении всего сегодняшнего дня:
– Не в другой раз, а сегодня. После того как я закончу свой рассказ и мы съездим в полицию, ты расскажешь мне о себе. А я буду слушать. Раньше ведь у нас не было тайн друг от друга.
– Их не будет снова.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– И мы вновь будем близки?
– Мы вновь будем близки.
Мать спросила:
– Ты готов услышать остальное?
– Готов.
Мы все делаем ошибки. Одни можно простить, другие – нет. Этим летом я совершила непростительную оплошность. В какой-то момент я усомнилась в том, что Мие грозит опасность.
Раз в неделю я ездила на велосипеде на пляж – не туристический, а тот, что дальше к северу. Он был дикий, покрытый песчаными дюнами и заросший папоротником. Сразу же за ним начинался густой лес. Здесь никогда не появлялись туристы, и я могла бегать без помех. Как-то вечером после тридцатиминутной пробежки я уже готова была повернуть обратно, как вдруг впереди, в лесу, заметила какое-то движение. Ярко-белое пятно, словно парус небольшого корабля, мелькало между сосновых стволов. Обычно в этом лесу и на пляже никого не было. А тут из-за стволов на берег вышла Миа, одетая в подвенечное платье, с венком на голове и букетом в руках. На ней было платье, которое надевают на праздник летнего солнцестояния[4], чтобы отплясывать вокруг майского дерева. Я присела за кустом папоротника, решив посмотреть, что она будет делать дальше. А она зашагала по пляжу, подошла к заброшенному маяку, повесила венок на дверь и скрылась внутри.
Мне казалось, что я стала действующим лицом сказки о привидениях, – вот только девушка была настоящей, как и следы ее ног на песке. Миа явно кого-то ждала, подавая цветами сигнал, что она уже здесь, внутри маяка. Я твердо решила, что должна увидеть того, кто придет на свидание с ней. Но, чем дольше я ждала, тем в большее смятение приходила: а не увидел ли меня тот, второй? Может, он прячется в лесу и ждет, чтобы я ушла? Прошел час, и я растерялась окончательно. Миа ничуть не выглядела расстроенной и подавленной. Она подошла к маяку совершенно свободно и беспрепятственно, по собственной воле. Меня разбирало любопытство, но я уже начала замерзать. Боясь заболеть перед самым праздником летнего солнцестояния, я решила, что пора возвращаться.
Я никогда не прощу себя за то, что поторопилась тогда. Теперь я уверена, что тот, кто все-таки пришел на свидание с Мией, и был ее убийцей.
